Крымская война
Шрифт:
Двадцать четвертого июня командование объединенными силами было застигнуто врасплох прибытием в Варну татарского всадника, который принес ошеломляющее известие о том, что осада Силистрии закончилась, — накануне ранним утром русские войска отошли от города. Омар-паша вышел победителем. Для подтверждения этих сведений на разведку был тут же послан кавалерийский отряд, который вскоре вернулся и доложил, что весь левый берег Дуная свободен от неприятельских войск.
Русские полагали Силистрию главнейшим пунктом для вторжения в Дунайские княжества — контроль над этой крепостью означал контроль над всей Валахией. Взять Силистрию представлялось важным не только для продвижения в глубь территории княжеств, но и вообще для любых значительных военных операций против турецкой армии. Когда в марте русские войска переправились через Дунай, им казалось, что захватить Силистрию большого труда не составит. Союзники стояли лагерем в Галлиполи, в Варне не было и намека на присутствие англичан и французов, а Омар-паша находился в Шумле, за 100 километров от Силистрии.
Как же получилось, что после трехмесячной осады весьма многочисленная русская армия оказалась неспособной сломить упорное сопротивление турок, лишенных в это время поддержки союзников? Больше того, почему русским не удалось даже отсечь город от поставок продовольствия? Двадцатью пятью годами ранее [94] «князь Багратион с 14 000 армией нашел возможность преградить Силистрии все сообщения с внутренностью страны, — цитирует академик Тарле слова русского генерала Петрова, — князь же Паскевич со 100 000 армией не нашел возможным этого сделать…». Все это кажется тем более невероятным, что генерал Шильдер, блестящий инженер, обеспечивший во многом взятие Силистрии в 1829 году, снова руководил осадой города, оборонительные сооружения которого знал до мельчайших деталей.
94
Успешная операция Багратиона состоялась в 1809 году, то есть сорока пятью годами ранее.
В неудаче с осадой Силистрии повинен один-единственный человек — главнокомандующий русской армией фельдмаршал Иван Федорович Паскевич. После смерти великого князя Михаила ближе к царю, чем Паскевич, не было никого. Доверие императора к фельдмаршалу не имело границ, он уважал его даже больше, чем собственного покойного брата. Паскевич командовал гвардейской дивизией, в которой Николай служил еще молодым человеком, и до конца своих дней царь называл Паскевича «отцом-командиром». Фельдмаршал отличался незаурядным умом, был хорошо образован и честен, сочетал в себе энергичность и сдержанность. Он вел происхождение из богатого, но провинциального дворянского рода, то есть не принадлежал к высшей знати. Окончив Пажеский корпус, он быстро сделал блестящую военную карьеру. В 1810 году, двадцати восьми лет от роду, он получил генеральский чин и командовал Орловским полком. Паскевич отличился в войне с Наполеоном, а в 1826 году привел к успешному завершению войну с Персией, которую Николай уже полагал проигранной. В 1829 году он получил фельдмаршальский жезл, а двумя годами позже, после подавления мятежа в Польше, — титул князя Варшавского и стал наместником царства Польского. Паскевич управлял Польшей вплоть до начала Крымской кампании. Кстати, именно он возглавлял русские войска, пришедшие на помощь Габсбургам при подавлении венгерской революции 1848 года.
Паскевич с самого начала не одобрял новую войну с Турцией и решительно возражал против переправы через Дунай. Когда же переправа состоялась, он настаивал на возвращении русских войск, особенно после того, как Франц-Иосиф заявил о своем нейтралитете в ожидаемой войне. Больше всего осторожный Паскевич опасался французской и британской интервенции. По его мнению, вести войну с коалицией этих держав, да еще с Турцией, да еще, возможно, с Австрией и Пруссией, было равносильно самоубийству.
Четвертого мая фельдмаршал встретился с Николаем и изложил ему свое видение создавшегося положения [95] : «Княжества мы занимать не можем, если австрийцы с 60 000 появятся у нас в тылу. Мы должны будем тогда их оставить по принуждению, имея на плечах сто тысяч французов и турок. На болгар надежды не много. Между Балканами и Дунаем болгары угнетенные и невооруженные; они, как негры, привыкли к рабству. В Балканах и далее, как говорят, они самостоятельнее; но между ними нет единства и мало оружия. Чтобы соединить и вооружить их, надобно время и наше там присутствие. От сербов при нынешнем князе ожидать нечего, можно набрать 2 или 3 тысячи, но не более: а мы раздражим Австрию. В Турции ожидали бунта вследствие нововведений, но до сих пор это не подтверждается». Вывод фельдмаршала: нужно немедленно очистить Дунайские княжества и уйти за реку Прут, где выжидать развития событий. «Злость Австрии так велика, — полагал Паскевич, — что, может быть, она объявит новые к нам претензии, несмотря даже на очищение княжеств».
95
По мнению академика Е. Тарле, Паскевич не встречался с царем, а написал ему письмо, что представляется более вероятным.
Совершенно очевидно, что усилия Паскевича на Дунае с самого начала были направлены на то, чтобы не допустить действий, которые могли ускорить вовлечение в войну Австрии. Советский историк Е. Тарле отмечает с некоей долей цинизма: «Паскевич перед Силистрией ничего не хотел, ничем не командовал, ничего
96
На самом деле это мнение не самого Е. Тарле, а приведенное им высказывание неназванного наблюдателя.
Тем временем генерал Шильдер с 24 марта со всей энергией занялся инженерным обеспечением осады. Очень быстро через реку Борчио был перекинут мост из двадцати шести парусных понтонов. В течение первых же восьми дней было воздвигнуто 14 батарей, прикрытых толстыми эполементами [97] (в 6 метров толщиной). Эти эполементы были сделаны по особым, впервые составленным самим Шильдером планам. «Солдаты работали с необыкновенным усердием: им все еще продолжало казаться, что теперь, после перехода через Дунай, война пойдет всерьез… — пишет Тарле. — Первого апреля в лагере появился сам Шильдер, не только горевший желанием взять Силистрию, но и убежденный, что если фельдмаршал не будет мешать ему, то крепость непременно — и довольно скоро — будет взята». С 10 апреля русские орудия начали обстрел Силистрии.
97
Эполемент — полевое фортификационное укрепление, особый род бруствера, служащий боковым прикрытием войска на открытой местности.
Однако не прошло и двух дней, как, к несчастью для Шильдера, в русский лагерь под Силистрией прибыл сам Паскевич, чтобы лично ознакомиться с тем, как ведется осада. Не обменявшись с Шильдером и парой слов, фельдмаршал через два часа уехал, а на следующий день последовал ряд приказов верховного главнокомандующего: убрать фуры «с инструментом», переместить на лодки некоторые орудия, отправить прочь от Силистрии уланский полк, оставить на батареях и в лагере ограниченное число пушек, а остальную артиллерию увезти в Калараш — и тому подобное. Самое убийственное распоряжение было сформулировано так: «В случае, если прикажут оставить батареи, срыть стулья амбразур, дабы турки не узнали секрет новой методы построения наших батарей». Последний приказ произвел на саперов ужасное впечатление. Зачем работать с прежним воодушевлением над укреплениями, которые начальство прикажет завтра уничтожить? Все распоряжения Паскевича означали только одно — свертывание осады. Шильдер был подавлен: при таком подходе взять Силистрию не удастся никогда. Однако в подобном ослабленном, вялом варианте осада с грехом пополам продолжалась еще три месяца. Наконец, когда Австрия выступила с открытыми угрозами, войска получили приказ оставить не только Силистрию, но и вообще Дунайские княжества.
Известие об отходе русской армии было встречено в Варне с изумлением. По сути, исчезла причина для рейда союзных войск, да и вообще для войны. С момента высадки англо-французских сил на турецкой территории с целью помочь их союзнику обороняться от нашествия северных варваров прошло восемьдесят дней. И вот оказалось, что турки одержали победу сами, без единого выстрела английского или французского орудия. «Не могу прийти в себя от шока, который испытал из-за позорного отступления русских, — писал Сент-Арно своей жене. — Я бы с ними непременно расправился, сбросил бы их в Дунай». Подобное разочарование царило во всей объединенной армии. Они так далеко забрались, они так долго ждали — и вот, оказались не у дел. Сэр Джордж Ивенс устроил парад своих войск и обратился к ним с речью, стараясь как-то смягчить удар и успокоить братьев по оружию. Карл Маркс в статье для «Нью-Йорк трибюн» язвительно писал: «И вот от восьмидесяти до девяноста тысяч англо-французских войск… сидят в Варне. Французы томятся бездельем, а британцы в меру своих сил помогают им в этом…» Турки любезно поблагодарили союзников за оказанную помощь, а военный министр Риза-паша выразил восхищение выправкой британских войск. Впрочем, своему помощнику министр заметил: «Выглядят впечатляюще, но скорей бы ушли восвояси».
Союзники прибыли в Варну 2 июня, а эвакуация русских войск из-под Силистрии произошла тремя неделями позже, но англо-французская армия оставалась на месте еще два с половиной месяца. Перед нею стояли две проблемы. Во-первых, следовало определить стратегический план будущих действий — направляться ли отсюда в Галлиполи или возвращаться домой. Но более срочной была задача справиться с текущими неприятностями: нехваткой продовольствия, упадком боевого духа из-за бездеятельности и, главное, эпидемией холеры.
Когда союзники в начале апреля высадились в Галлиполи, их акция преследовала одну цель: защиту Турции, и, в частности, Константинополя. Какой-либо план будущих действий отсутствовал. Теперь же под давлением Австрии русские ушли из Дунайских княжеств и Константинополю и Турции более ничего не угрожало. «Цели, ради которых западные страны начали войну, оказались достигнутыми», — писал Кинглейк. Через три года, когда война близилась к завершению, королева Виктория сказала своему дяде королю Леопольду: «Повторю то, что мы говорили с самого начала, — если бы Австрия проявила твердость по отношению к России в 1853 году, этой войны вообще бы не случилось».