Крымские охотничьи рассказы
Шрифт:
О, как же я был потом наказан за свою мысленную самоуверенность и самомнение! А начиналось все как всегда – эксперт, перед выездом в поле, переписывал в свой блокнот породы и клички собак, их возраст и предыдущие дипломы, оценку экстерьера, фамилии и местопроживание владельцев. Дошла очередь и до меня. Я лихо отрапортовал все данные, дошел до полевых дипломов и возраста, и вот тут-то произошла первая неприятная заминка.
– Сколько, сколько у Вашей собаки дипломов? – начал уточнять, сразу не поверивший мне главный эксперт.
– Это что ж, собаке нет еще полутора лет, а она уже четыре диплома имеет, в том числе и второй степени? Кто же тебе их надавал столько? Или все одним экспертом подписаны? – с явной подковыркой продолжал он сыпать колкими вопросами.
Я, не ожидавший такого поворота сюжета и столь предвзятого отношения к себе и моей собаке, сначала и не знал, что ответить. Помнится, что впервые за многие годы, я покраснел, хотя мне это и не свойственно, в голове моей что-то помутилось, а сердце забилось явно в более высоком темпе, чем ему положено. Вообще-то я не умею отвечать на разные колкости. Являясь по натуре не спорщиком, а скорее, созерцателем, я всегда теряюсь тогда, когда меня явно пытаются оскорбить или заставить ответить неприятными словами на какие-то оскорбительные высказывания в мой адрес. Это уже потом, когда ситуация остается в прошлом, я «про себя» изобретаю «правильные и остроумные» ответы, страстно жалея о том, что мне это сразу не удалось сделать в реальной обстановке словесного противостояния. И тогда тоже со мною повторилась та же самая история. Вместо того чтобы четко и твердо ответить, что дипломы зарабатывались собакой и мною на состязаниях разных уровней, что давались они по заслугам и по объективным критериям оценок разными экспертами – я только и сумел из себя выдавить:
– А что, Стоячко вам не авторитет что ли?
Я прекрасно знал, что киевский эксперт и наш крымский самый опытный и уважаемый эксперт Анатолий Владимирович Стоячко дружат уже много лет, не раз слышал интересные истории об их совместных судействах, спорах и приключениях. Но также я прекрасно знал и то, что Стоячко лично оценивал мою Руну на городских испытаниях. Это был ее дебют, первая проверка ее профессиональных охотничьих навыков. И она ее с честью выдержала. И не только получила полевой диплом, а сразу – диплом второй степени, что для еще совсем молодого, годовалого курцхаара является великолепным достижением. А если учесть, что таких дипломов на тех далеких испытаниях из всех молодых собак был удостоен еще только пойнтер Чак (который почти на год, надо сказать, был старше моей Руны), то можете себе представить мою радость в тот момент!
И вот теперь авторитет моего крымского кумира-эксперта вдруг оказался под сомнением. И у кого – у его столичного друга и соратника. Я не знал, что мне ответить и как оправдать и свою собаку, и себя, и Анатолия Владимировича?
Закусив от обиды губу, я только и сумел еще выдавить из себя почти шепотом:
– В поле посмотрим – липовые у нас дипломы или нет?
А что я еще мог сказать или сделать? Действительно – только и оставалось в поле показать качество подготовки своей собаки, продемонстрировав ее чутье, послушание и работоспособность. Доказать-то – доказать, но я уже заранее знал, что теперь сделать мне это будет очень нелегко, особенно после такого нелицеприятного диалога, который состоялся перед испытаниями – обмена колкостями и возникновения явной неприязни по отношению ко мне лично со стороны главного эксперта.
И вот настал наш с Руной черед. Второй эксперт зовущее поднял руку вверх, призывая меня занять свое место впереди комиссии.
– Отпускайте собаку! – скомандовал киевский авторитет.
Я отпустил Руну с поводка. Время пошло! У нас был только час. Теперь все зависело только от собаки и охотничьей удачи. А удача была вначале на нашей стороне. Идя широким зигзагом против ветра по невспаханному, заросшему сорняками, полю Руна уже через несколько минут «прихватила» свежий фазаний след. Вот она изменила направление движения и пошла уже боком к ветру, уткнувшись носом в землю и изредка поднимая морду кверху, причуивая доносившиеся запахи дичи. Темп движения то нарастал, то замедлялся. Позади меня ерничал столичный эксперт и все время отпускал какие-то колкости:
– Ну, что она у тебя, как неживая! Вперед, вперед! Не позволяй ей останавливаться! Это же фазан, а не куропатка, она должна его дожимать!
Я прекрасно понимал, что ситуация складывается какая-то нестандартная. С одной стороны – ни к одному другому участнику состязаний не было таких претензий и замечаний по поводу работы их питомцев. А с другой – если бы не было нашего разговора до испытаний, может быть я и не обращал бы внимания на эмоциональные возгласы эксперта и считал бы их, наоборот, знаком персонального внимания и желания помочь начинающему собаководу в работе по сложной дичи. Но я-то знал, что эти возгласы не имеют «к помощи» никакого отношения.
Руна, наконец, стала в стойку, загнав убегающего фазана почти к самой лесополосе, ограждавшей полей. Подбежав к собаке и подняв, как это положено на соревнованиях, руку, сигнализируя тем самым экспертам о том, что «собака на стойке», и сейчас я дам команду на подъем дичи, я выдохнул почти ей на ухо:
– Вперед, возьми!
У хозяев охотничьих собак нет универсального слова для посыла собаки после стойки на дичь. Одни кричат «Дай!», другие – «Пиль!», третьи – еще что-то. Да и в правилах испытаний об этом тоже ничего не сказано. Главное, чтобы собака выполняла эту команду.
Руна рванулась к фазану броском. С громким шумом из травы поднялось сразу два петуха. Громко клокоча от негодования, они под холостой выстрел второго эксперта разлетелись в разные стороны, набрали высоту и скрылись за деревьями.
– Ну, продолжай, продолжай! – только и сказал мне киевский гость, что-то фиксируя у себя в полевой тетради.
Мы пошли дальше вдоль лесополосы. Руна опять тут же «прихватила» фазаний след и пошла по нему, постоянно заворачивая в лесополосу и вновь выходя на поле. Так, все вместе, мы прошли еще метров триста. Руна вновь свернула в лесополосу, пересекла ее и вышла на ее противоположную сторону. С другой стороны тоже было поле, но заросшее зеленой невысокой осокой. Ни секунды не раздумывая, Руна вошла в эту осоку, продолжая идти по свежему следу.
Вот здесь-то все и произошло! По проселочной дороге к нам подъехала какая-то легковая машина. Из нее призывно посигналили, привлекая внимание киевского эксперта.
– Мне надо перекусить! – изрек он, явно намекая на то, что испытания сейчас придется прервать на неопределенное время.
А Руна в этом время, застыла в очередной стойке. Я, не обращая внимания на внешние отвлекающие обстоятельства, ринулся к ней. Команда – бросок – подъем дичи! Еще один бросок – еще один подъем! Мы напоролись на целый фазаний выводок. Фазаны взлетали по несколько штук сразу. Когда все кончилось, я обернулся назад, пытаясь увидеть реакцию судей, и увидел, что сзади никогошеньки нет. А мой главный судья сидит метрах в ста от меня рядом с машиной и что-то закусывает. Я подошел к нему.
– Ну, что я тебе могу сказать?! – сказал он, глядя куда-то в сторону. – Сыроватая у тебя еще собака, тормозит, скорости преследования нет такой, которая требуется. Надо еще поработать с ней. На диплом она еще не тянет!
– А как же сделанные работы? – начал лепетать я, заикаясь от, захлестнувшей меня обиды. – Они что, тоже не в счет? А последние три подъема один за другим?
Знаете, дорогой мой читатель, сейчас, когда уже прошел почти десяток лет с того достопамятного дня, и описывая все, что со мной произошло тогда, я заново пережил тот неописуемый шок от явной несправедливости к моей собаке и ко мне лично. Ведь и я, и второй эксперт (кстати, феодосийский, оценивший Руну на диплом на предыдущих крымских соревнованиях по перепелу) были совершенно уверены, что все идет нормально. И тут такой облом! Поняв, что «плетью обуха не перешибешь», я отозвал второго эксперта в сторону и спросил: