Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока (сборник)
Шрифт:
– Так точно, товарищ адмирал, понятно! – я сделал своему комиссару, который стоял рядом и слушал наш разговор, жест, который должен был означать: «Вот видишь, а я тебе говорил!»
– Ну, отлично, если все понятно. Ждите. Буду у вас через десять минут. И самое главное – ничему не удивляться! – и адмирал Кузнецов отключился.
– Что значит – ничему не удивляться? – не понял я, положив трубку. Но приказ получен, и надо его исполнять, тем более что, вон, командующий флотом уже загремел под фанфары за «неоправданную пассивность».
Быстро отдал команду командиру БЧ-5 поднять пары до полных, а командирам БЧ-2 и БЧ-3 готовность номер один через тридцать минут.
До этого мы поспорили с комиссаром и со старшим помощником – кто слетит со своего поста после того, как вчера днем страшно поскандалили Василевский и Октябрьский. Октябрьский флот в море так и не вывел, ссылаясь на шторм и немецкую авиацию. Правда, той немецкой авиации в Севастополе не видели с вечера четвертого числа. Уже утром пятого – как отрезало. Три дня ни налетов, ни бомбежек. Ни даже одинокого разведчика. Тишь и благодать.
Что-то я задумался, а на стоящем у причала рядом с нами крейсере «Молотов» началась суета. Значит, не нас одних подняли по тревоге. Правильно, хватит нам бегать от немцев, теперь пусть немцы побегают от нас.
А комиссар мой стоит рядом задумчивый-задумчивый. Это что же делается – сняли с должности и арестовали, пусть и полного дурака, но зато дурака политически правильного и идеологически выдержанного. Который даже свою безыдейную фамилию – Иванов – сметил на революционную Октябрьский. А эти рассказы, что в Крым прорвались беляки, как в двадцатом, и сейчас…
А вот что «сейчас», никто так сказать и не смог, а «беляки» оказались Осназом РВГК. Весь Севастополь видел тот танк с двухствольной пушкой, на котором Василевский приехал на ФКП ругаться с Октябрьским. И тех головорезов, которые сидели на том танке, в пятнистых куртках и штанах, обвешанные оружием с ног до головы. Наши это, а никакие не беляки. Знакомый рядом был там, рассказывал. У этих, у пятнистых, каждое третье-четвертое слово – товарищ. Товарищ боец, товарищ сержант, товарищ капитан, товарищ Иванов, товарищ Сталин. А беляков, даже перековавшихся, вы этому не научите. Это у них самое грязное ругательство. А если и говорят, то тянут так, словно рот полон слюны.
Минут через десять на набережной со стороны Южной бухты вспыхнули синеватые огни двух маскировочных фар. Мы с комиссаром только охнули, когда из широкой и мощной даже на вид легковой машины выбрались Николай Герасимович Кузнецов и известный всей стране человек в пенсне. С другой стороны машину обошел осназовец. Никем другим этот высокий военный в черной, как ночь, униформе и круглом шлеме быть не мог. Обменявшись с нашими гостями парой слов, он пожал им обоим руки и, дождавшись, пока они по трапу поднимутся к нам на борт, уехал куда-то по своим делам.
– Интересно, – сказал мне мой комиссар, – товарищ Берия – это весь сюрприз, который нам обещал товарищ Кузнецов, или будут еще?
– Не знаю, Гриш, – ответил я, одергивая китель и готовясь к встрече сразу с двумя наркомами. – Обстановка сейчас такая, что я бы не зарекался. Так что был приказ ничему не удивляться, а мы с тобой люди военные – приказы должны выполнять. И попомни мое слово – сегодня будет на что посмотреть. Мы или сгинем бесследно, или войдем в историю вместе с нашим «Ташкентом».
Не успел комиссар ничего ответить, как вахтенный ввел на главный командный пост товарищей Кузнецова и Берию. Зажмурив глаза, я шагнул вперед.
– Товарищ народный комиссар военно-морского флота, лидер «Ташкент» приводится к состоянию «Готовность № 1» и будет готов выйти в море, – я посмотрел на часы, – через двенадцать минут. Докладывал командир корабля, капитан 2-го ранга Ерошенко.
– Вольно, товарищ Ерошенко. – Николай Герасимович выложил перед нами карту. – Ваша первая задача на эту ночь – встретить вот в этой точке, юго-западней мыса Херсонес, четыре больших десантных корабля и сопроводить их в бухту Стрелецкая для погрузки на борт личного состава десанта. Все понятно?
Мы с комиссаром кивнули, а в голове метались мысли. Большие десантные корабли – звучит грозно. Но в РККФ нет кораблей такого класса, как, кажется, нет и ни в одном флоте мира. И откуда они тут взялись, да еще и четыре штуки сразу? Это случайно не те, с которых высаживалась мехбригада полковника Бережного под Евпаторией? А как же, наслышаны – шок и трепет. Но только вот как высаживать десант, прямо на плавающих танках, кажется, еще никто толком не догадался.
Мою мысль опередил комиссар:
– Товарищ нарком, а это случайно не корабли из состава той эскадры под Евпаторией? Так ходили слухи, что над ними Андреевский флаг…
Ответил моему комиссару не наш нарком, а человек в пенсне:
– Вы, товарищ батальонный комиссар, должны знать, что все, что относится к этой эскадре и особой мехбригаде, имеет гриф «Особой важности». Вы, товарищи, находитесь у нас на хорошем счету, а иначе составили бы уже компанию гражданину Октябрьскому. Ведь верно, товарищ Кузнецов?
Наш нарком оторвал взгляд от карты и кивнул:
– Да, товарищ Берия, верно. Это один из самых лучших кораблей Черноморского флота. Я надеюсь, что мы не дадим погибнуть ему так нелепо, как в тот раз.
– Товарищ Кузнецов, – укоризненно покачал головой Берия, – вот вы сами и нарушаете. А ведь товарищ Сталин вас предупреждал…
У меня вдруг возникло ощущение, что совсем недавно произошло какое-то событие, в корне изменившее мир, который уже не будет прежним. И разгром 11-й армии – это какой-то побочный эффект этого явления.
Вот Кузнецов с Берией в обнимку ходят. Арестован Козлов, который при высадке десанта угробил народа и техники больше, чем в боях. Арестован «идейный» Октябрьский, потому что его пассивность была просто неприличной на фоне чужих успехов. Да еще в наши палестины пожаловали одновременно заместитель начальника Генштаба и два наркома. Делаем выводы…