Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока (сборник)
Шрифт:
Вслед за первым самолетом на взлет пошел его сосед справа, в то же время я обратил внимание, что на первой позиции начал опускаться щит, открывая дорогу на взлет третьему самолету. Взлетев один за другим, тройка собралась в боевой порядок и, обогнув нас по широкой дуге, с набором высоты ушла куда-то в сторону Одессы.
После того как самолеты скрылись из глаз, наш аппарат быстро пошел вниз. Когда мы снижались, краем глаза я успел заметить, что на стартовую позицию выдвигают следующую тройку самолетов. Да, у немцев будет веселая ночь! Пока мы летели от Ростова до Симферополя,
Вертолет ударился о палубу всеми четырьмя колесами, спружинил, и вот свист двигателей над головой стих. Распахнулась дверь, и в ее проеме, в лучах прожекторов, показался… золотопогонник, будто шагнувший сюда из времен до семнадцатого года.
Хорошо, майор госбезопасности Санаев заранее провел со мной инструктаж по тем порядкам, какие царят у потомков. Оказалось, что через год товарищ Сталин снова введет в армии и флоте погоны в знак единства прошлой и будущей истории и окончательного завершения Гражданской войны. А у моряков погоны на парадной форме как раз золотого цвета.
Я напряг свою память – две маленькие звездочки при одном просвете – лейтенант. А нарядился этот мальчик как раз для нас, уже один раз бывших для него историей. Козырнув ему в ответ, я ступил на палубу корабля, носившего мое имя. Обернувшись, я увидел, как лейтенант так же старательно козыряет Берии.
М-да-с! Это что же должно было произойти в будущем, чтоб Берия вызывал у молодых командиров чуть ли не щенячий восторг? А вот Лаврентию Павловичу такая встреча понравилась, стекла пенсне сверкнули одобрительно.
Я стоял на палубе этого прекрасного корабля, и ком застрял у меня в горле. Значит, я не зря прожил жизнь, если моим именем через столько лет назовут авианосец. Не зря мы отрывали от людей их последние копейки и рубли, строили новые и ремонтировали старые корабли. И вот на том самом Севере, где я впервые вышел в море еще совсем мальчишкой, теперь несет службу корабль моего имени!
Старший помощник командира корабля проводил нас наверх, в главный командный пункт. Оттуда, с высоты пятиэтажного дома, весь корабль был как на ладони. Он был прекрасен и грозен. У меня снова замерло дыхание…
Контр-адмирал Ларионов оказался невысоким, чуть плотноватым мужчиной, с редеющими, зачесанными набок волосами. Особенности добавляли быстрые точные движения крупных рук и прищуренный оценивающий взгляд серых глаз.
Я служу на флоте всю жизнь, дослужился до адмирала и наркома военно-морского флота. Так вот, эта работа требует умения мало-мальски разбираться в людях. Увидев контр-адмирала Ларионова, я не удивился, что с первых же минут пребывания в нашем времени он, убежденный в ценности советского государства и правильности курса товарища Сталина, начал наносить немцам удары сокрушающей силы. Это же можно сказать и о других командирах и бойцах соединения из будущего, которые своим участием помогли сломать хребет фашистской гадине и перенести войну в ее логово в Германии.
Все они – моряки, летчики, морские пехотинцы, разведчики-осназовцы, танкисты, артиллеристы – скоро стали настоящим ужасом для немецко-фашистских захватчиков. Ну, а мы, командование Красной Армии и Рабоче-Крестьянского флота, со своей стороны, делали все, чтобы и остальные советские бойцы были для врага так же страшны, как наши потомки. Разрабатывалось и принималось на вооружение новое оружие, совершенствовались уставы и боевые наставления. В минуты затишья войска проходили боевую учебу.
Но все это будет потом. А пока мы стояли в главном командном пункте авианосца моего имени, и у меня зрела уверенность, что если в прошлом наших потомков мы победили фашизм без их помощи, то теперь наша победа должна прийти быстрее и с меньшими для нас потерями. Сколько жизней наших людей сберегли с их помощью – трудно даже сосчитать.
– Товарищи, этой ночью нам многое предстоит сделать, но сперва… – контр-адмирал Ларионов сделал паузу, – но сперва, товарищ Берия и товарищ Кузнецов, должен поставить вас в известность о том, что полчаса назад со мной на связь выходил товарищ Сталин. Верховный Главнокомандующий интересовался обстановкой и просил, как только вы прибудете, немедленно с ним связаться.
Контр-адмирал Ларионов снял трубку большого красного телефона.
– Здравия желаю, товарищ Сталин. Так точно, товарищи Кузнецов и Берия прибыли. Спасибо, товарищ Сталин, справимся. Вы прислали нам на помощь самую тяжелую артиллерию. – Потом адмирал протянул трубку Берии: – Вас!
– Лаврентий, – донесся до Берии знакомый голос вождя, находящегося за две тысячи километров, – этот Октябрьский совершенно вывел меня из терпения своей пассивностью. Он не выполнил прямой приказ Ставки вывести флот в море и подвергнуть обстрелу Ялту. Ссылается на плохую погоду и возможность налета немецкой авиации. То, в какую дыру товарищ Ларионов и его авиагруппа засунули немецкую авиацию, знают все, кроме товарища Октябрьского. А вот теперь ты скажи мне, как там с погодой?
Берия вздохнул и ответил:
– Самолеты с авианосца летают, товарищ Сталин, уже где-то в течение часа – значит, товарищи потомки считают эту погоду вполне приемлемой для боевых действий.
В воздухе повисла пауза.
– Товарищ Берия, передайте трубку товарищу Кузнецову.
Всем абсолютно было понятно, что идут последние минуты, когда адмирала Октябрьского называют еще «товарищ», а не «гражданин». Отчего все испытывали определенную неловкость, даже Берия. С таким вот тяжелым чувством трубку взял и я, непосредственный начальник проштрафившегося адмирала.
– Слушаю вас, товарищ Сталин.
– Это я вас слушаю, товарищ Кузнецов, – ответил Сталин и четко, с нажимом выговаривая каждое слово, спросил: – Так как, можно в такую погоду воевать на море, или нет? Да или нет, товарищ Кузнецов?
– Так точно, товарищ Сталин, можно! – словно бросаясь в ледяную воду, ответил я. Ведь эта непонятная пассивность Октябрьского каждую минуту уносит жизни наших бойцов и командиров.
– Хорошо, товарищ Кузнецов, – ответил Сталин, – и довольно об этом. Передайте трубку товарищу Берии.