Крымский излом. Часть 4
Шрифт:
– Вот, значит как, хлопче? – задумчиво сказал Ковпак, закончив шуровать в углях костра,
– Да, товарищ партизанский командир, именно так, – улыбнулся Бесоев, – даже и через пятьдесят лет после моей смерти, говорить об этой тайне будет нельзя.
– Интересно у тебя получается, – сказал Ковпак, – так ты хоть нам скажи, чи ты за совецку власть, чи против? А то тут некоторые сомневаются, особенно после того как ты давеча обозвал дупой с ушами самого Первого секретаря ЦК Коммунистической партии Украины, товарища Хрущева.
– Бывшего первого секретаря и бывшего товарища, – поправил
Только вот какая штука, товарищ Ковпак. Комиссар Руднев правильно только что сказал, что угроза советской власти может быть только внутри ее самой. В любом деле нет ничего страшнее бюрократа, облеченного властью и преисполненного осознанием собственной важности и непогрешимости. Сейчас эти люди попрятались на теплых и хлебных местах в эвакуации, или нашли безопасные должности в тылу. Но будьте уверены, что после того как мы победим, они снова повылезут на свет божий и начнут расталкивая друг друга локтями лезть наверх, во власть. И именно такие люди, решив вдруг, что немцы им дадут больше чем родная советская власть, пользуясь моментом переходят на сторону врага, в то время, как многие из так называемых «бывших» насмерть бьются с напавшим на нашу Родину врагом.
– Постой, постой, хлопче, – остановил его жестом Ковпак, – то, что среди наших бывших товарищей встречаются первостатейные гады, пошедшие в полицаи и бургомистры, так это я и без тебя знаю. Некоторых иуд я даже лично приказывал вздернуть на осине, ибо, по другому с ними было нельзя. Ты вот мне лучше другое скажи… Ты так уверен в нашей победе, раз говоришь, не «если мы победим», а «когда мы победим»… Ведь так?
– Да, Сидор Артемьевич, – кивнул Бесоев, – я уверен, в нашей победе над фашистами, как говорят в народе на все сто.
Ковпак хитро прищурился, – Так может, товарищ гвардии майор ОСНАЗ, ты и дату точную знаешь?
Бесоев развел руками в знак признания своего поражения в споре с настырным стариком.
– Вот теперь, диду, – сказал он, – я понимаю, за что вас так люто ненавидят немцы. Экий вы настырный. Точной даты нашей Победы я не скажу, поскольку сам ее не знаю, но один маленький секрет раскрыть могу. Вопрос сейчас стоит не так, что нам надо победить фашистов любой ценой. Вопрос сейчас заключается в том, что нам победить надо с как можно меньшими потерями в людях, которые есть наш золотой фонд, и победить надо так, чтобы из Европы к нам никогда бы никто не приходил с мечом…
– Ну, Сэмэн, что скажешь теперь? – с хитрой улыбкой покачивая головой, спросил Ковпак, – Хочу услышать твое комиссарское слово. Как все сказанное товарищем майором ОСНАЗа сообразуется с политикой нашей партии?
– Хорошо сообразуется, – сказал Руднев, подняв с земли свою фуражку, и вытряхнув из нее нападавшую сверху хвою, – даже очень хорошо. Немец – противник очень серьезный, но бить его вполне можно, это мы и сами знаем. Контрнаступление под Москвой, освобождение Крыма, разгром немцев на юге, освобождение Пскова, Риги и Таллина, снятие блокады с Ленинграда – все это показало, что фрицам теперь скоро придет конец. А раз так, то наше с тобой дело, Сидор Артемьевич, в точности высполнять все приказы Верховного Главнокомандования, а так же указания партии и правительства. А тем, кто из нас больше любит советскую власть, мы будем считаться после Победы. Если конечно доживем.
– Обязательно доживем, – убежденно сказал Бесоев, – ну не можем мы не дожить до Победы, не имеем на то права. Я как раз ведь сюда и прибыл для того, чтобы помочь вам обучить людей таким образом, чтоб потери вашей бригады в боях были как можно меньше, а вражеские, наоборот, как можно больше. Как говорил товарищ Ленин: «Наш лозунг должен быть один – учиться военному делу настоящим образом». Впереди и у нас и у вас еще много-много серьезных дел и нынешняя операция – это лишь только их начало.
– Вот, Сидор Артемьевич, – сказал Руднев, – вот тебе и ответ на твой вопрос. Так ли нам важно кто этот человек и откуда, если об этом знает сам товарищ Сталин, а сам он бьет гитлеровцев так, что любо дорого смотреть. Надо будет сказать бойцам, чтобы не интересовались этим вопросом, ибо чревато.
– Но все равно болтать будут разное, – меланхолически заметил Базыма, – пожалуй, прямой запрет только разбудит в людях любопытство.
– Пусть болтают, – сказал Бесоев, – самый надежный способ спрятать иголку, это навалить поверх нее стог сена. Чем больше разных вздорных слухов, тем лучше.
– И это тоже верно, – сказал Руднев, поднимаясь со ствола поваленного дерева, – Ну что, товарищи командиры, пора уже и вечерять, а то скоро снова гости прилетят, и опять будет некогда поесть. Кушеш у кашеваров, наверное, уже упрел.
– Хай, товарищи, – сказал Ковпак, кряхтя и держась за спину поднимаясь на ноги с пенька на котором сидел, – так тому и быть. Будем лупить фрицев так, чтобы забыли – в какой стороне света их родимая неметчина.
29 апреля 1942 года, 04:15, Аэродром ЛИИ ВВС в Кратово.
До рассвета оставалось еще несколько часов, но первые голосистые петухи уже разнесли всем окрест благую весть о том, что утро уже близко. Гвардии майор Эндель Пусэп не чувствовал утренней сырости и прохлады. Он был обмундирован в теплый меховой летный комбинезон и унты для дальнего полета на больших высотах. Кабина советского дальнего бомбардировщика Пе-8 еще не была герметична и, на больших высотах экипаж в полной мере ощущал все прелести пониженного давления, кислородного голодания и сорокаградусного мороза.
Майору Пусэпу и его экипажу в составе второго пилота капитана Обухова, штурмана-навигатора капитана Штепенко, штурмана-бомбардира Романова, борттехника Золотарева и его помощника Дмитриева, бортовых радистов: Низовцева и Муханова, воздушных стрелков: Гончарова, Кожина, Сальникова Белоусова и Смирнова, впервые после долгого перерыва предстоял визит в глубокий германский тыл.
Приготовленный к вылету самолет Пе-8 с бортовым номером 42047 был первым в серии оборудован моторами воздушного охлаждения АШ-82Ф с турбокомпрессорами, а также бортовой станцией управления корректируемыми авиабомбами.