Крымский излом. Часть 4
Шрифт:
А история эта начиналась так. В начале февраля где-то в окрестностях Конотопа, разведчики Путивльского партизанского отряда Сидора Ковпака столкнулись на узкой лесной дорожке с разведывательно-диверсионной группой старшего сержанта ОСНАЗ Ерохина недавно созданного Центра Специальных Операций при ГРУ ГШ.
Это были дни, когда в немецком тылу царила сумятица после того, как советским диверсантам удалось выкрасть Гейдриха и Клюге, и каждый день, точнее, каждую ночь, в оперативном немецком тылу на парашютах сбрасывались все новые и новые группы выпускников спецшколы майора Гордеева. Все они были укомплектованы примерно одинаково: отделение десантников, прошедших краткий двухнедельный курс обучения, возглавляемое старшим сержантом или лейтенантом, рация, сапер, два
Иногда эти РДГ гибли в неравном бою, выбрав себе цель для диверсии не по возможностям, или же становились жертвами предательства иуд из числа местных жителей. Но чаще все было иначе. Выброшенные в немецкий тыл советские разведчики-диверсанты становились глазами и ушами Ставки ВГК и Генштаба во вражеском тылу, головной болью для оккупантов, и центрами кристаллизации партизанских отрядов, в основном состоящих из окруженцев и освобожденных из плена советских военнослужащих. Эти отряды в каком-то смысле не были чисто партизанскими. Фактически это были оперирующие за линией фронта части РККА, подчиненные все тому же Центру Специальных операций, а не Штабу Партизанского движения, возглавляемому товарищем Пономаренко.
Иногда такие рейдирующие группы подчиняли Центру Специальных Операций и уже действующие перспективные партизанские отряды, для того, чтобы синхронизировать их действия с ударами Красной Армии и советской бомбардировочной авиации.
Так случилось и с соединением Ковпака, ставшим еще одним зафронтовым рейдовым соединением РККА. Рация и прямая связь со Ставкой, которые рейдирующие группы имели в обязательном порядке, обычно впечатляли командиров партизан и окруженцев по самое «не могу». Именно это и было целью и мечтой каждого мало-мальски успешного партизанского отряда. Чувствовать помощь и поддержку, поступающую с Большой Земли, понимать свое единство со сражающейся на фронте Красной Армией - такое дорогого стоит. Тем более добавляли авторитета рейдирующим отрядам и советские транспортные самолеты, регулярно сбрасывающие перешедшим в подчинение ЦСО отрядам оружие, боеприпасы, медикаменты и обязательно свежую советскую прессу. Именно поэтому Начальник Генерального Штаба Василевский так легко согласился с предложением майора ОСНАЗ Бесоева использовать для взлома долговременной вражеской обороны специальные соединения, действующие во вражеском тылу. Инструмент для такой операции уже фактически был создан, и доведение его «до ума» было лишь делом времени и определенных усилий. Теперь же это время пришло.
Партизаны отряда Ковпака устали после трехмесячного рейда, прошедшего в непрерывных боях, диверсиях, налетах на вражеские тыловые объекты. Соединение было перегружено обозом, ранеными, женами и детьми партизан. К весне сорок второго года немецкие оккупационные власти, ГФП и пошедшие на службу к врагу полицаи уже целенаправленно охотились за семьями партизан, и, особенно, командиров. Оставаться в своих домах им становилось просто небезопасно.
Сюда же, в брянские леса, отряд пришел по приказу командования: отдохнуть, привести себя в порядок и, организовав аэродром, переправить на Большую землю раненых, женщин и детей, сковывающих маневренность партизан.
Последней операцией ковпаковцев стал ночной налет на железнодорожную станцию Навля, произведенный во взаимодействии с бомбардировщиками Брянского фронта. Сперва два десятка «пешек», ориентируясь на выпущенные партизанами сигнальные ракеты, прицельно отбомбились по станции, применяя среди прочих, и наводящие ужас на немцев напалмовые бомбы.
Когда в ночной тьме во все стороны полетели брызги жидкого огня, немецкий гарнизон станции в панике заметался, словно ошпаренные тараканы. И тут с трех сторон в Навлю ворвались роты Карпенко, Кульбаки и старого партизана Корниенко, которые тут же принялись вручную устранять все «недоделки». Взорванные стрелки и поворотный круг, разрушенная водокачка, испорченные пути… Дней десять потом немцы не могли возобновить движение по этой ветке.
Разъяренные венгерские каратели, преследовавшие отряд Ковпака, нарвались на засаду, и были с потерями отбиты при попытке войти в непролазные брянские леса. Теперь они пытались обложить отряд, занимая деревни, расположенные по периметру леса, и готовясь отразить попытку прорыва ковпаковцев. Для неопытного наблюдателя казалось, что партизанский отряд был обречен, обремененный ранеными, и теми, кого принято было называть некомбатантами.
В непролазной болотистой чащобе не было ни одной мало-мальски подходящей площадки даже для того, чтобы принять легкий связной У-2. Единственная открытая поляна имела размер сто на двести метров, кочковатую поверхность, и была окружена густым высоким лесом. Тем не менее, радиограмма, полученная радистом группы старшего сержанта ОСНАЗ Ерохина, недвусмысленно гласила: «В ночь с 25 на 26 апреля обеспечить прием бортов с грузом медикаментов и снаряжения. Подготовить к вылету на Большую Землю раненых, членов семей бойцов и командиров, числом до ста человек. Сигнал приема - пять костров конвертом».
– Сэмэн, - сказал Сидор Ковпак своему комиссару Рудневу, - ты шо нибудь понимаешь? Как воно к нам садиться-то будет, воно чи муха, чи воробей? Тут же и ас, Герой Советского Союза убьется!
Семен Руднев, пожимал плечами, крутил черный ус, и ничего не отвечал. А старший сержант Ерохин лишь посмеивался, глядя на недоумение знаменитого партизанского командира, чье имя уже было хорошо известно немецким тыловикам и сотрудникам ГФП.
– А ты шо ржешь, как конь, бисов сын, - обратил наконец внимание на Ерохина Ковпак, - если чего знаешь, так возьми, и скажи!
– Да мы, Сидор Артемьевич, - ответил Ерохин, - люди маленькие. Не настоящий ОСНАЗ, а так. Двухнедельные курсы - и вперед, за линию фронта. Время было такое, что дорога была ложка к обеду. Сейчас, наверное, нашего брата и получше готовят. Сам не видел, а слышать слышал. Есть, говорят, такой аппарат, которому аэродром не нужен. Прямо вниз спустится, и также поднимется.
– Брехня?
– неуверенно сказал Ковпак, оглядываясь на Руднева, - Что скажешь Сэмэн?
– Брехня, не брехня, Сидор Артемьевич, - задумчиво ответил Руднев, - но костры готовить надо. Приказ есть приказ. И, на всякий случай, людей в лес подальше от поляны надо отвести, а то мало ли что… Кого назначим?
– Тю, - сказал начальник штаба Базыма, - назначим Карпенко, он же у нас десантник, специалист по аэродромам. А остальных людей и в самом деле лучше отвести в лес, от греха подальше.
25 апреля 1942 года. за час до полуночи. Все те же и все там же.
– Тю, Сэмэн, побач, кажись, летят? – с надеждой спросил Ковпак, прислушиваясь к странному пульсирующему гулу, совсем не похожему на звук моторов советского биплана У-2, прозванного за стрекот своего двигателя «швейной машинкой». Нечто приближалось с северо-востока, и резало воздух прямо над вершинами деревьев, которые стали гнуться, словно на рощу, в которой расположился импровизированный партизанский аэродром, налетел ураган.
– Карпо, давай! – скомандовал комиссар Руднев, и в чуть тлеющие костры полетели охапки сухого валежника, смоченного трофейным немецким бензином. Пламя с ревом поднялось до небес, осветив окружившие поляну деревья. Пара винтокрылых машин, пролетевших в отсвете пламени, над партизанским аэродромом, удивила ковпаковцев до глубины души. Бескрылые, по размерам своим поболее бомбардировщика СБ, они имели винт не спереди, как все самолеты, а сверху. В пламени костров было видно, что под маленькими крылышками, между которыми хорошо ыбла видна красная звезда в бело-синей окантовке, висели какие-то странные цилиндры и трубы. Партизаны поняли, что это оружие.