Крымский излом

Михайловский Александр Борисович

Я пожал плечами, надо так надо. Позавчера пара с нашего полка летала туда на разведку. Им даже близко не дали подойти к аэродрому, наши товарищи едва вернулись домой на изрешеченных машинах. Решил, что пойду на цель на малой высоте, так безопасней. Самое главное было предварительно осмотреться, чтоб не подставить машину под зенитный огонь.

Взлетел я тогда еще в темноте, почти нормально, только, изношенный до предела за полгода войны мотор, сначала работал с небольшими перебоями, потом звук стал нормальным, и я перестал обращать на него внимание. К Сталино мой МиГ подошел на рассвете. В сером свете зимнего утра я увидел на летном поле огромную свалку, состоящую из обломков гитлеровских "юнкерсов" и "мессершмидтов". Зенитные батареи на аэродроме тоже были изрядно потрепаны. По моей машине никто не стрелял. Чудом уцелевшие немцы, бродившие среди разбитых вражеских машин, и шарахались от моего МиГа, как пугливые зайцы, увидевшие

сокола. А ведь я и есть сокол, сталинский сокол. Чтобы тут все так разворотить, нужно не меньше штурмовой авиадивизии, да и то, если ей не будут мешать ни зенитки, ни перехватчики. Я набрал высоту - весь этот "натюрморт" на аэродроме нужно было немедленно сфотографировать. С высоты в окрестностях аэродрома я не заметил ни одного нашего сбитого самолета. Это означало, что удар по аэродрому был не только уничтожающим, но и абсолютно внезапным.

На свой аэродром я летел в радостном настроении, - Значит, можем мы их бить, когда захотим и все сделаем как надо. На аэродроме меня ждала радостная новость об Евпаторийском десанте, и освобождении от захватчиков этого замечательного курортного города. Я доложил своему командиру полка о полностью уничтоженном немецком аэродроме. На вопрос о том, кто это сделал, Виктор Петрович ответил, что операцию "Длинная Рука" проводила отдельная авиагруппа особого назначения. И что удар наносился не только по Сталино, но и по всем прифронтовым немецким аэродромам в полосе Южного и Юго-Западного фронта. Меня ошарашил масштаб, и, если можно так сказать, "качество" проведенной операции. В этой особой авиагруппе должны быть собраны асы масштаба Валерия Чкалова. Вот бы встреться с ними, поговорить, обменяться опытом. Но особо долго думать над этим вопросом было некогда, весь день мы по приказу командования, группа за группой мы летали на аэродром Сталино, стремясь добить и окончательно разрушить все, что уцелело после удара авиагруппы осназа.

К вечеру погода резко испортилась, задул резкий штормовой ветер, потеплело, и пошел проливной ледяной дождь. На аэродроме бойцы БАО крепили оттяжками самолеты к вкрученным в землю кольям. Вот тогда-то я снова вернулся к своим размышлениям, но так ни до чего и не додумался. Единственный вывод, к которому я сумел придти самостоятельно, так это о том, что все произошедшее как то было связано с Крымской операцией. Позднее оказалось, что все именно так и было.

Весь день шестого над аэродромом бушевал шторм, мы сидели на земле, и с завистью слушали сообщения Совинформбюро, об освобождении Симферополя, Джанкоя, Бахчисарая и деблокаде Севастополя. Как в этот момент мы хотели оказаться в кабинах своих МиГов в небе над Крымом. Громить врага так, чтобы нигде и никогда он больше не посмел напасть на нашу Родину.

К полудню седьмого шторм начал стихать и появилась надежда, что метеорологи, наконец, дадут добро на полеты. Но раньше их разрешения на наш аэродром приземлился спецборт Ставки, пассажирский ПС-84. Управлял им полковник Ольшанский, полярный летчик, летавший некогда с самим Ильей Мазуруком. То, что у нас считается штормом, на северах это так, легкий ветерок. Как стало известно по вездесущему солдатскому телеграфу, на нашем аэродроме самолет должен был дозаправиться, взять еще одного пассажира и, дождавшись истребителей сопровождения из Крыма, вылететь дальше в Симферополь. Мы с ведомыми, Лукашевичем и Карповичем, стояли в курилке, травили анекдоты, ждали разрешения на вылет. Тут прибегает Виктор Петрович, бледный как бумага, - Покрышкин, срочно к спецборту, тебя Берия требует.
– потом тихо так, вполголоса, - Ты извини, я им эскорт предложил и фамилию твою назвал, как ведущего звена. А майор там один гебешный, кавказец, знает тебя, оказывается. Пальцами себя в грудь ткнул и сказал, - Лаврентий Палыч, все сходится тот самый это Покрышкин. А глаз у него, как рентген, насквозь видит. Хоть совесть и чиста, а все равно стоять перед ним неуютно.

Иду вперед, ноги ватные, в голову всякие мысли лезут, - Это откуда же меня такие "особые" майоры знают?
– Сзади ведомые плетутся, как на расстрел, их тоже непонятно зачем вместе со мной замели. Берия посмотрел на меня через пенсне, каким-то непонятным взглядом, ну, вроде как на подающего надежды школьника, и говорит, - Это ви, товарищ Покрышкин, лючший летчик дивизии?

Я вытягиваюсь в струнку, и со вздохом отвечаю, - Никак нет, товарищ нарком, лучший летчик дивизии мой друг капитан Фигичев.

– А мне доложили что ви?
– Берия под пенсне прищурился, и стало ясно, что он смеется, - Надежные люди доложили, достойные доверия. Как тут можно работать, когда тебя все время обманывают?
– он глянул прямо мне в глаза, - Товарищ старший лейтенант, вам предстоит сопровождать наш самолет в Крым до объекта специального назначения, имеющего особую важность.
– и куда только его акцент делся, - Вы зарекомендовали себя с самой лучшей стороны, как летчик, боец,

коммунист и просто советский человек. Именно поэтому вы и допущены к выполнению этого задания. Не бойтесь, товарищ майор, - повернулся он к командиру нашего полка, - вернем мы вам ваших соколов. Если они сами, конечно, захотят вернуться.
– Интересно, что там такое на этом спецобъекте, чтобы я в свой полк возвращаться не захотел?
– Но долго думать мне не дали, сначала тот самый майор ГБ взял у всех троих расписки о неразглашении, действительно по высшей форме, об информации особой важности. Потом подготовка к вылету, и вот я уже сижу в кабине истребителя, мотор работает, перед нами на взлет идет спецборт. Вот он оторвался от полосы, и пошел вверх - значит и нам пора. Даю полный газ, и отпускаю тормоза. Мотор МиГа ревет, разбежавшись, машина отрывается от земли, и повисает в воздухе.

Кручу головой по сторонам, оба моих ведомых тоже влетели, не как в прошлый раз. Вслед за спецбортом ложимся курсом на Симферополь. Интересно, что же это у них за сопровождение, что мы тут вроде бесплатного приложения? Набирая высоту, ныряем вслед за спецбортом в облака, три, четыре, пять, шесть минут, летим в сплошном молоке. Но вот облака пробиты, но солнца и голубого неба над головой нет. Там, сверху, еще один слой облаков, а мы летим как бы между ними.

Спецборт прямо перед нами и выше, теперь надо только занять свои места в ордере. Не успеваю крутануть головой, как мимо моей машины проносится нечто стреловидное, окрашенной в серо-синий камуфляж. Ну, ни фига ж себе, что это за чудо техники! Форма как наконечник копья. Промчался он мимо меня между прочим как мимо стоячего, а скорость у меня не маленькая, километров четыреста пятьдесят. Вижу красные звезды на двух высоких килях, и у меня отлегает от сердца. Постойте, товарищи, а где ж у него винт или винты? Чуть в стороне проносится напарник первого истребителя, отчетливо видно, что никакого винта у него нет. И кстати, почему товарищ Берия на аэродроме называл это прикрытие истребителями, по размеру они ничем не уступают тому транспортнику, который мы сопровождаем. Длина фюзеляжа почти такая же, только размах крыльев, в два раза меньше. Покачивает крыльями, значит, приветствует, качаю в ответ. Все, все, поняли, летим дальше.

По дороге, целый час продолжаю любоваться красотой новых самолетов, неужто, это те самые реактивные о которых вроде бы ходили смутные слухи перед войной? Ну да, вон те две трубы, на которых и укреплены кили, это, наверное, и есть двигатели? А форма крыльев, никогда такой не видел, немного похоже на оперение эресов. Так на какие же скорости рассчитана эта машина? Полет до Симферополя прошел без приключений, мы убедились, что спецборт сел благополучно и вместе со спецсамолетами направились в сторону аэродрома Саки. Скорость тут же увеличилась до пятисот километров в час. Еще в Ростове, майор ГБ Санаев, нас предупредил, что истребительное прикрытие садится именно там. А вот никогда не пожалею что лететь пришлось именно в Саки, потому что на подлете к аэродрому открылось зрелище достойное богов. Сначала, дорога из Симферополля в Саки, вся забитая дочерна обугленными немецкими грузовиками и бронетранспортерами. Потом, огромное поле, сплошь заваленное трупами немецких солдат. Мышастые серо-зеленые шинели хорошо видны на фоне рыжей крымской земли. А кое где из-за этих шинелей земли и не было видно вовсе. Потом странно изломанные линии траншей, как я догадался, именно тут десантники держали оборону против всей одиннадцатой армии. А это что за прямоугольные ямы, неужто у них в первой линии вместе с пехотой стояли и танки? Да вот, точно, следы гусениц.

Закладываем вираж и заходим на посадку. Хозяева пропускают нас троих вперед, делая над аэродромом еще один круг. Где то впереди сверкнуло серое море, и на нем корабли, много кораблей. Но отвлекаться некогда, выравниваю истребитель, и аккуратно касаюсь колесами полосы. Только не хватало в гостях "дать козла". Но ничего, все нормально, теряя скорость самолет катится по полосе. Вслед за мной садятся ведомые, полет окончен. На стоянке пусто, только стоят, похоже, оставшиеся от предыдущих хозяев одинокая "Штука" со снятым мотором, да такой же одинокий Хейнкель-111. Заруливаю на указанную диспетчером стоянку, и глушу мотор. Рядом останавливаются мои ведомые. И тут, с шумом и грохотом мимо нас проносится один из спецсамолетов. За его хвостом трепещет странный крестовидный парашют. Вслед за ним садится и его ведомый.

Вот я товарищи и на секретном объекте что дальше? Что-то еще не дает покоя, и после некоторых раздумий понимаю, - корабли на горизонте. Один из них по силуэту весьма напоминал авианосец, только почему-то с загнутым вверх как у турецкой туфли носом. Расстегиваю ремни и вылезаю из кабины. Техник, только что подложивший башмаки под колеса моего Мига, как то странно смотрит на меня, потом спрашивает, - Товарищ Покрышкин?
– и тут все меня знают, даже техники, киваю головой и говорю - Покрышкин я, Покрышкин...