Крымское ханство XIII—XV вв.
Шрифт:
О личности автора этого сочинения известно, что он был накыбу-ль-эшраф, т.е. глава потомков Пророка, следовательно, принадлежал к важным персонам турецкого общества столицы Оттоманской империи. Историк Васыф-эфенди почтил его память некрологом, отметив, что этот знатный по происхождению и добродетельным качествам муж скончался в месяце зи-ль-хыджэ 1169 — в сентябре 1756 года, и что он, из приверженности к дому Чингизскому, перевел «Тарихи-Газан», в которой он изящным слогом изобразил судьбы Крымских ханов [4] . Есть упоминание о Ризе у позднейшего турецкого библиографа Ахмеда Ханиф-задэ (умершего после 1180 = 1766 года), сочинение которого называется Асари-нэу— и целиком напечатано Флюгелем в виде прибавления к библиографическому словарю Хаджи-Кальфы. У Ахмеда Ханиф-задэ значится два нравоучительных трактата Ризы: один под заглавием «Горние вертограды верующего» [6] , а другой — «Лучеизлияние благодати» [7] . Затем сообщается, что мевляна Ассейид-Мухаммед-Риза-эфенди Эль-Кырыми сочинил «Историю дома Чингизов» в 1150 = 1737 г. [8] ; а в другой библиографической заметке сказано уже, что молла Шериф Мухаммед-Риза, предстоятель потомков Пророка в Оттоманской Державе, умерший в 1166 = 1756 году, составил турецкий сборник Ассебъу-с-сейяр,содержащий повествования о татарах Крымского ханства [9] . Сам Риза в предисловии к своей истории говорит, что он довел ее до времен Менглы-Герай-хана II, который вторично возведен был на ханство в 1150 = 1737 году. Так значится и в печатном издании «Семи планет» [10] , и в рукописном кодексе Учебного Отд. М-ва И. Д., № 369, написанного в 1206 =1791 году [11] . В кодексе же Азиатского Музея Ак. Наук, № 590 ic, имеющем датой конец шаъбана 1193 = октябрь 1779 года и близком по тексту к предыдущему, даже с одинаковыми пропусками, есть любопытное прибавление в предисловии. В нем Мухаммед-Риза заявляет, что, предприняв сочинение истории, он сперва замедлил было его окончанием; но случай вторичного назначения Эльхадж Мустафы-эфенди на должность реису-ль-кюттаба заставил его довершить свой труд, чтобы посвятить и преподнести его этому просвещеннейшему государственному человеку в такую радостную и знаменательную в его жизни эпоху [12] . Это обстоятельство довольно немаловажно и при определении времени появления сочинения и для характеристики
4
Тарихи-Васыф. Констант, изд. 1219=1804 г., I: 83; Hammer. Gesch. d. Osm. R., VIII: 196. Под «Тарихи-Газан» обыкновенно разумеют первую часть «Джамиъу-т-тэварих» Рашид-эд-Дина (Fl"ugel, Handschriften, II: 179), содержащую в себе историю монголов. Странно только, что турецкий историк приложил титул «Истории Газана» ко всему сочинению Мухаммед-Ризы, которое есть самостоятельный его труд, а не перевод, и не дал настоящего заглавия его труду.
6
H. Khalfae, Lexicon, VI: 585. № 14755.
7
Ibidem, VI: 621, №14908.
8
Ibidem, VI: 537, № 14535.
9
Ibidem, III: 576, №7013.
10
Стр. 3.
11
Л. 2 verso.
12
Рукопись, л. 3 г., строка 5 сверху до л. 3 v., стр. 14 сверху.
13
Тарихи-Субхи. 212; Hammer, G. d. О. R, VIII: 52.
Профессор Казем-Бек говорит: «Судя по чистоте, правильности и красноречию в слоге, Риза был турок, или по крайней мере воспитывался в Турции. В этом убеждает и образ его мыслей, и беспристрастие, с которым описывал он происшествия» [14] . Но близкое знакомство Ризы с фактами татарско-крымской истории и оценка этих фактов скорее заставляют думать, что он и по рождению и по воспитанию был коренной крымец; а его происхождение, ученость и связи могли открыть ему путь к высокому положению в Оттоманской империи, подобно тому как бывали и другие примеры приглашения ученых из Крыма в Турцию для занятия там важных служебных постов. Пребывание же его в Стамбуле среди тамошнего ученого общества окончательно развило в нем литературный вкус современных ему турок. Оттого-то его история и отличается всеми стилистическими прелестями турецкого слога, но зато необыкновенная длиннота и вычурная хитросплетенность огромных периодов, сплошь переполненных метафорами, требуют большого внимания и иногда неимоверных усилий для того, чтобы добираться до заключающегося в них смысла. Примеры на каждой странице от начала до конца сочинения. Литературные указания и заметки, во множестве рассеянные в сочинении Мухаммед-Ризы [15] , свидетельствуют о широком его знакомстве с восточными, преимущественно турецкими, писателями, а часто встречающиеся отзывы о достоверности или сомнительности тех или других известий и о достоинстве самых сочинений доказывают его критическую разборчивость.
14
Семь планет, III.
15
Например, на страницах 86, 92, 110, 111—113, 134, 150, 152, 154, 156, 168, 204, 205, 208, 217, 221, 230, 260, 288, 289, 331, 334, 335, 339 и 344.
Из прежних историков, сочинениями которых пользовался Риза, у него упоминаются турецкие бытописатели Нишанджи-паша [16] и Наъима-Челеби [17] , персидские — Мирхонд [18] , Вассаф [19] и Севендер [20] ; из арабских писателей есть ссылка на автора географического сочинения «Табели стран» [21] , т.е. Абульфеду. Из произведений отечественной литературы у него есть упоминание об истории Крыма некоего Хэйри-задэ, под заглавием «Табель» [22] о «Сборнике» — Абду-ль-Вели-эфенди, с критическим отзывом о нем [23] , и о «Сборнике происшествий» — Масъуда-эфенди, советника царевича Шегбаз-Герая [24] , убитого черкесами в 1111 = 1699—1700 году [25] . Сообщает Риза также некоторые интересные биографические сведения об ученом астрологе, друге и собеседнике хана Сахыб-Герая I, Кайсуни-задэ Недаи-эфенди, который за свое астрологическое искусство стал известен среди татар под прозванием «Реммал-ходжа» [26] , но написанная им история черкесских походов и трагической кончины его патрона Сахыб-Герай-хана, по-видимому, была неизвестна автору «Семи планет», потому что он ничего не говорит о ней, упоминая лишь вообще, что «мевляна, сидя в заключении, написал разные сочинения» [27] .
16
Семь планет, 82 и 85.
17
Ibid., 161.
18
Ibid., 28.
19
Ibid., 38.
20
Ibid., 132.
21
Ibid., 76.
22
Ibid., 148 и 159.
23
Ibid., 198 и 203.
24
Ibid., 225.
25
Ibid., 264.
26
Ibid., 92, 93 и 97.
27
Ibid., 93. — В Библиотеке СПб. Университета имеется рукописный экземпляр истории Реммал-ходжи (№ 488 по каталогу восточных рукописей), без даты; но внешность рукописи позволяет думать, что она, пожалуй, древнее XVII в.
Воздавая похвалу литературным качествам истории Сейид-Мухаммед-Ризы, профессор Казем-Бек не особенно высоко ценит ее внутренние достоинства по содержанию. Вскоре после издания текста он напечатал «Извлечение из истории Семи планет», а именно рассказ о вторичном царствовании Мухаммед-Герая II в 1654—1660 годах. Вот что г. Казем-Бек говорит тут в своей заметке: «Сейд-Мухаммед-Риза не входит в подробное описание (сих) походов Мухаммед-Гирей-хана. Он совершенно умалчивает как о военных подвигах его против соседственных Держав Христианских, так и о храбрых его предприятиях, соделавших часть Европы, на долгое время, театром кровопролития и ужасов. Он довольствуется здесь, как и во многих других местах, одним только намеком, и тем подробнее описывает некоторые маловажные происшествия, случившиеся в Крыму. Я, с своей стороны, считаю приличнее, упомянувши вкратце о сих последних, изложить здесь подробнее, в хронологическом порядке, те любопытные факты, которые изображают военные действия сего Хана против России и Польши, отысканные мною в других Авторах: они послужат объяснением краткого намека, сделанного нашим Автором» [28] . Из этого видно, как в разное время видоизменяются воззрения ученых на предметы научных исследований. В глазах г. Казем-Бека имеют цену в изданном им историческом памятнике лишь сведения, касающиеся военных подвигови храбрых предприятийКрымских ханов, и он ставит Мухаммед-Ризе почти в упрек, что он «подробнее описывает некоторые маловажные происшествия,случившиеся в самом Крыму». По теперешним же понятиям эти-то маловажные происшествияи представляют наибольший интерес «Семи планет», потому что, как случившиеся в самом Крыму,они дают материал для изображения внутренней жизни Крымского ханства. Вообще можно сказать, что это сочинение по богатству и разнообразию своего содержания превосходит все, что только у нас было под руками по части турецких источников для истории Крымского ханства; это, можно сказать, есть энциклопедический сборник по части крымско-татарской старины, и потому автор совершенно верно называет свое произведение сборником.
28
Журн. М. Н. П. за 1835 год, ч. VI, стр. 349.
Отзыв о сочинении Мухаммед-Ризы, данный г. Хартахаем в статье «Историческая судьба крымских татар», [30] в значительной степени обнаруживает влияние на него мнения г. Казем-Бека; а встречающиеся в нем неточности заставляют предполагать, что этот отзыв составлен не на основании близкого ознакомления с самым сочинением. Достаточно того, что словам г. Хартахая, будто бы повествование Ризы основано «не на преданиях и рассказах, а на письменных источниках», противоречит заявление самого Ризы, что он пользовался и устными преданиями» [31] . Г. Хартахай задает вопрос, почему Мухаммед-Риза «начал с Менгли-Гирея, не включив в свое повествование и отца его Хаджи-Девлет-Гирея», а между тем такого пропуска на деле и не существует: целая статья посвящена Ризой родоначальнику династии Гераев [32] . Впрочем, статья г. Хартахая заключает в себе много любопытных фактов; жаль только, что в ней иногда недостает точных указаний источников, из которых эти факты почерпнуты.
30
Вестник Европы за 1867 г., т. II. стр. 159.
31
Семь планет, 187.
32
Ibid., 69—73.
Важное подспорье к «Семи планетам» составляет рукописная «История Крымского ханства» на турецком языке, которая предоставлена была в мое пользование многообязательным Исмаиль-мурзою Гаспринским, редактором газеты «Переводчик», издаваемой им в Бакчэ-Сарае.
Рукопись эта написана на толстой серой бумаге разными почерками — нэсхи, таълигк и сюлюси вперемежку, по 23 строки на странице. Ни имени автора, ни переписчика, ни ясной даты нет; но, судя по внешнему виду, она может быть отнесена к концу прошлого столетия, тем более что на последнем, совсем чистом листе, из 126 листов in-4°, находится посторонняя приписка, заключающая в себе начальные слова заемного письма какого-то Осман-аги с обозначением времени займа — 15 шаъ-бана 1209 = 7 марта 1795 года. Сличение текста этой рукописи с русским переводом нескольких статей из другой турецкой рукописи, сделанным г. Негри и помещенным в первом томе Записок Одесского Общества Истории и Древностей, стр. 379—399, приводит к заключению о совершенном тождестве содержания нашего кодекса с текстом, бывшим в руках г. Негри. Перевод сделан замечательно хорошо: г. Негри умел сохранить близость перевода к тексту при чистоте и правильности русской речи, с придатком оттенков стиля турецкого. Жаль только, что г. Негри ограничился несколькими отрывками, а не перевел всего текста сполна. Говорим это потому, что в основании своем кодекс есть сокращенное изложение «Семи планет» Мухаммед-Ризы, на сочинение которого неизвестный автор делает неоднократные ссылки (например на листе 25 verso, 69 recto, 72 v., 98 г. и 101 г.); но предпочтительность этого кодекса заключается в том, что пространные, переполненные нескончаемыми метафорами периоды «Семи планет», сплошь и рядом непереводимые на русский язык, в этом кодексе заменены краткими и ясными по смыслу фразами, весьма легко передаваемыми по-русски. Отношение размера фраз в этой краткой истории к объему текста «Семи планет» всего виднее на отрывках параллельных по содержанию мест из обоих сочинений. Простому предложению в шесть слов, находящемуся в краткой истории [33] , соответствует в «Семи планетах» такой пространный период (см. текст оригинала) [34] . Независимо от этого, в кодексе краткой истории встречаются факты или подробности, которых не находим в «Семи планетах», и это придает ему значение самостоятельного источника: заметно, что автор, делая извлечение из «Семи планет», пользовался в некоторых случаях и другими памятниками, которыми дополнял свое повествование. В цитатах мы будем называть эту рукопись «Краткой Историей»,или сокращено: Кр. Ист.
33
Лист 29 verso, строка 23.
34
Стр. 80, строки 8—10.
Для одной из наиболее выдающихся эпох истории Крымского ханства — конца XVII и начала XVIII в. имеются два замечательных турецких источника, также пока в рукописях. 1) Сочинение Мухаммед-Герая, который в своей книге называет себя полным именем — Дервиш Мухаммед-Герай-бен-Мубарек-Герай Чингизыи был племянник Сеъадет-Герай-хана [36] . Рукопись эта, принадлежащая Венской библиотеке (Н.О. № 86), не имеет особого заглавия, ибо находящиеся в начале ее слова, очевидно, приписаны кем-нибудь другим, содержа в себе похвальный отзыв о ней. Внешний вид кодекса и особенность правописания заставляют предполагать, что если это не автограф сочинителя, то во всяком случае современный ему экземпляр. Кроме фактов чисто внешнего свойства, случившихся за 1683—1703 годы, в нем заключается много частностей, характерных для внутреннего быта Крымского ханства и взаимных отношений членов рода Гераев. Другого экземпляра, кроме венского, нам не приходилось встречать ни в одном каталоге европейских и константинопольских книгохранилищ.
36
Л. 33 v.
В небольшой истории крымских ханов, носящей заглавие «Розовый куст ханов», автор ее Халим-Герай не упоминает сочинения своего родственника-предка в числе источников, которыми он пользовался. Можно было бы предполагать указание на него в выражении [37] , ибо и сам Мухаммед-Герай в одном месте титулует себя дервишем [38] ; но дело в том, что Халим-Герай, повествуя о некоторых фактах времени царствования Мухаммед-Герай-хана IV (1654—1666), опять ссылается на того же шейха Мухаммеда-эфенди [39] , между тем как история Мухаммед-Герая начинается лишь 1094 = 1683 годом. Любопытен взгляд этого последнего на значение истории. «Да будет ведомо, — говорит он, — что в глазах умных и справедливых людей считается заслуживающим порицания, если при изложении известных из писаний и заметок прежних историков — да довлеет всеми ими Бог! — фактов ступают на путь лести. А особливо, как можно утаивать и скрывать события, случившиеся в наш век, и обстоятельства лиц, считающихся важными?!» [40]
37
Гюльбуни-ханан. Константиноп. изд. 1287=1870 г. Стр. 5.
38
Op. cit., 44 г.
39
Op. cit., 60.
40
Op. cit., 100 v.
2) Еще обширнее по объему и богаче по содержанию история некоего турка, известного под одним прозванием Фундуклулу. О личности автора этой превосходной, величиной в четыре фолианта, истории мы знаем только то немногое, что он сообщает сам о себе в своем сочинении: никаких других сведений о нем нигде доселе не встречается. Поэтому не лишне будет привести здесь автобиографические данные Фундуклулу, чтобы оценить значение его истории. Мы видим из этих данных, что он довольно долго состоял на службе при султанском дворе, был в близких отношениях со многими высокопоставленными в государстве лицами до султана включительно, имел шансы занять одну из высших должностей государственных в конце своей карьеры, но предпочел провести остаток дней своих в качестве частного человека. Благодаря такому своему служебному положению, Фундуклулу имел возможность быть очевидцем и даже участником многих важных событий, знать и слышать многое, что было недоступно людям, стоявшим вне круга людей, заправлявших судьбами Оттоманской империи. Так, под 1102 = 1690—1691 годом [41] он рассказывает, как очевидец, скандальное происшествие, знакомящее с интимными сторонами жизни султанского гарема, который, оказывается, вовсе не был таким недоступным святилищем, как это обыкновенно думают [42] . Во время описываемого скандала он пил кофе во внутренних дворцовых покоях и беседовал с Черкес-Осман-пашой. Под 1103 = 1691—1692 годом он довольно подробно передает приключения Зу-ль-Факара, возвратившегося тогда из посольства в Австрию [43] , и в заключение говорит: «Я, презренный описатель событий, тоже привел было новые разговоры, слышанные от Зу-ль-Факара-эфенди, и уже написал вчерне год за год, чтобы все их внести в историю, но вышло очень растянуто, на целую книгу в десять тетрадей, а потому я выбрал только самую суть его речей да несколько бед и несчастий, которым он подвергся, и написал их в этом месте» [44] . Описание военных походов у Фундуклулу имеет вид дневников, веденных им на месте, так как он в них упоминает о себе, находившись в султанской свите. Так, в Австрийскую войну в 1107 = 1695—1696 году он сопровождал султана во время осмотра им взятой турками крепости Шебеша [45] . Под 1108 = 1696—1697 годом он, при описании одного сражения, прямо уже говорит, что он в это время находился в числе трех тысяч конвоя, окружавшего особу султана вместе «с братьями своими, служителями внутреннего дворца, и с товарищами своими ич-огланами» [46] . В рамазане 1110 = в марте 1699 г. он «удостоился степени дюльбенд-гуляма», т.е. помощника главного хранителя султанского головного убора [47] , а в месяце зу-ль-каъде того же года = в мае 1699, при переезде султана на дачу в Ак-Бунарский сад, он по обычаю поселился в лагере в открытом поле с прочей внутренней свитой, при султанской палатке [48] . Сообщая цифру стоимости постройки моста через р. Тунджу у Адрианополя в 1113 = 1701 году, говорит, что он слышал ее от самого дефтердаря-эфенди [49] . В 1115 = 1703—1704 году Фундуклулу был уже в сане дюльбенд-агасы: описывая бурную сцену между сыном шейху-ль-ислама и Хасан-пашой, происшедшую в общем заседании дивана в присутствии султана, Фундуклулу говорит: «Я сам это видел своими глазами: я быль дюльбенд-агасы; стоял насупротив его величества и держал на своих руках почетные шубы, которые должны были быть надеты» [50] . Когда начались смятения янычар, Фундуклулу успокаивал растерявшегося и утратившего надежду усидеть на троне султана, говоря: «Зачем вы так отчаиваетесь? Мятежи — дело обыкновенное: ваши предки также сколько претерпели неприятностей от мерзавцев-бунтовщиков!» [51] Во время волнения бустанджиев, послужившего только прелюдией последовавшего затем общего мятежа янычар, Фундуклулу первый уведомил султана о случившемся беспорядке [52] , и султан четыре раза посылал его парламентером к бушевавшей толпе [53] . При восшествии на престол султана Ахмеда III (1703—1730) вместо своего сверженного брата Фундуклулу в числе первых придворных лиц принес присягу новому султану и подробно описывает всю церемонию восшествия на престол, справляемую при дворе Османском [54] . Насколько Фундуклулу был близок к султану, это видно из того, что честолюбивый янычарский ага Чалык Ахмед-паша, добивавшийся должности верховного везиря, приставал в нему с просьбой доставить ему везирскую печать; но «я, говорит Фундуклулу, сказал ему: "я, ведь, сам только оглан среднего класса; мне не стать входить в такое важное дело; сделай милость, не делай мне этой обузы, а ступай лучше к падшаху и сам проси у него"». Ага же говорит: «Его величество уже обещал». — «Ну так, говорю, слава Богу: у царей обмана не бывает» [55] . Когда же неугомонный ага стал мутить своих янычар, так что пришлось его спровадить в ссылку, Фундуклулу было поручено распорядиться сделать надлежащие приготовления для приведения в исполнение султанского хатти-гумаюна о ссылке опасного генерала [56] . По смерти султана Мустафы И, Фундуклулу, состоя тогда в должности силихдаря, совершил омовение и одевание в саван султанского трупа [57] .
41
Переложение чисел мусульманского летосчисления на христианское сделано у нас везде по известным «Vergleichungs-Tabellen» Вюстенфельда.
42
Фундуклулу тарихи, т III, л. 41 г. & v.
43
Ibid., лл. 80 v. — 88 v.
44
Ibidem, л. 88 v.
45
Ibid., л. 218 г.
46
Ibid., л. 262 г.
47
Фундуклулу тарихи Т. IV, л. 75 г.
48
Ibid., л. 76 v.
49
Ibid, л. 127 г.
50
Ibid., л. 166 г. —166 v.
51
Ibid., л. 200 v.
52
Ibid., л. 210 г.
53
Ibid., л. 210 v. и 219.
54
Ibid., л. 201 v.
55
Фундуклулу тарихи, л. 213 г. & v.
56
Ibid., л. 214 г.—215 г.
57
Ibid., л. 219 г.
В реджебе того же года = в ноябре 1703 г. Фундуклулу вручил шейху-ль-исламу Мухаммеду-эфенди хатти-шериф об отставке и затем самолично отвел его и передал бустанджи-баши (шефу жандармов) для отправки отставного муфти в Брусу [58] . Тогда же пришла очередь Фундуклулу получить везирское звание с назначением ему какого-нибудь губернаторства. «Но я, — говорит он, — убоялся тепла и холода времени, расстроенного состояния провинций и ответственности за рабов божиих, и уклонился, а предпочел отставку, и мне было пожаловано в пенсию 300 акчэ дневного содержания да несколько рационов». Вслед за этим он описывает свою прощальную аудиенцию у султана и полученные от него напоследок подарки. Затем очень трогательно рассказывает, как он сделал четыре земных поклона пред часовней священной одежды Пророка, был в гостях у великого везиря и потом поселился в купленном им доме, который выходил фасадом на море, близ Демиркапы в квартале Эльван-Задэ [59] . Удалившись от дворца, Фундуклулу и на покое не переставал следить за совершавшимися событиями и не прерывал связей: так, например, еще в 1127 = 1715 году он был в близких отношениях с великим везирем Али-пашой. Изображая его самонадеянным тщеславцем, он замечает: «Я только один и смел говорить ему правдивое слово» [60] . В последний раз Фундуклулу упоминает о себе под 1133 = 1720—1721 годом в статье об отставке и ссылке бустанджи-баши Сиваси Мухаммед-паши, человека негодного, но пользовавшегося большим влиянием при дворе, которое он употреблял для предоставления должностных, преимущественно все губернаторских, мест своим братьям и другим родственникам. Одного из таких, «Сейид-Оглу-Ахмеда он сделал Амасийским пашой, — говорит Фундуклулу, — вызвав его в Стамбул, поселил в своем доме, примыкавшем к моему бедному жилищу,и, переговорив с его величеством падишахом, сделал его зятем великого везиря» [61] .
58
Ibid, л. 220 г. &v.
59
Ibid., л. 221 г. &v.
60
Фундуклулу тарихи, л. 318 г. — 319 г.
61
Ibid., 371 v. — 372 г.