Крысиная башня
Шрифт:
Мельник долго кружил по спальному району в попытке выйти к метро и даже согрелся от ходьбы. Он шел интуитивно — ему не хотелось разговаривать с людьми, чтобы узнать дорогу. Во время этих кружений Настя потеряла его из вида. Она досадовала на себя из-за того, что не пригласила его в машину сразу. С каждой съемкой Мельник все больше и больше ее волновал. Теперь нужно было ехать к его дому и ждать его там.
Тем временем Мельник вывернул к большому ресторану, выходившему окнами на оживленную улицу. Мельник смотрел на его вывеску секунду или две, пока не осознал, что голоден и хочет в «Мельницу». Он развернулся и сделал несколько шагов к метро, но вдруг остановился.
Мельник задумчиво посмотрел на витрину ресторана. Темное стекло, обрамленное тяжелыми драпировками, не давало рассмотреть сидящих за столиками людей, но он был уверен, что человек, приехавший на «Porsche», находится там. Возможно, именно он черной тенью промелькнул в голове у Насти, возможно, именно он создал белую завесу тумана.
Подходя к дороге и вытаскивая наушники из ушей, Мельник не сводил глаз с молодого человека, сидящего в «Porsche». Еще десять дней назад этот странный худощавый парень с водянистыми глазами и выступающим кадыком переминался с ноги на ногу возле огромного грузовика по имени Фред, и его испуганная мать боялась, что мальчика уволят. А теперь он сидел за рулем роскошной машины.
Машины проносились мимо одна за другой, и Мельник был вынужден ждать на тротуаре. Парень в «Porsche» заволновался. Казалось, сейчас он уедет, и Мельник, боясь упустить его, заторопился.
Поток машин прервался. Мельник поставил ногу на мостовую. Парень поднял голову и осмотрелся в надежде, что за ним никто больше не наблюдает. Мельник встретил его взгляд, коснулся его мыслей и понял, что это — ловушка. Черная тень занимала глупую голову водителя. Едва Мельник заметил ее, голоса навалились, вгрызлись в тело тысячей высоких звуков, ударили по голове тяжелыми басами. Мельник схватился за голову, плеер, все еще зажатый в ладони, взлетел в воздух и с легким стуком приземлился на мостовую. Надвинулась серая от пыли громада маршрутки. Наверное, завизжали тормоза. Наверное, кто-то закричал, но Мельник не мог этого слышать: наступило безмолвие, весь мир покрылся льдом.
В это же время Настя припарковалась у его подъезда. Она так волновалась, что даже не могла курить. Не доставая из сумочки зажигалку, она все крутила и крутила между пальцами незажженную сигарету. Крупинки табака, изжелта-коричневые, как опавшие листья берез, сыпались ей на колени.
Потом он появился. Настя смотрела на деревья за его широкими плечами: в их зеленых локонах мелькали желтые пряди. Начиналась осень, и черное драповое пальто уже не выглядело так вызывающе. Мельник медленно шел к подъезду. Правой рукой он обнимал за плечи Иринку и шептал ей что-то на ухо. Она улыбалась и время от времени поднимала на него темные глаза в густых черных ресницах.
— Уволю, к хреновой тебя матери, — четко проговорила Настя и прибавила еще несколько отчетливых ругательств. Ей было все равно, слышит ее кто-нибудь или нет.
Резким движением Настя отложила раскрошенную сигарету на соседнее сиденье, словно собиралась закурить ее потом, и достала из пачки новую. Сигарету Настя плотно обхватила губами и начала чиркать зажигалкой. Пламя не хотело появляться. Настя чиркала, пока палец не начало саднить — зажигалка была дешевая, купленная на кассе супермаркета. Любимый Настин «Дюпон» куда-то пропал.
Огонек наконец вспыхнул. Занялась, слегка потрескивая, сигарета. Настя привычно втянула дым, и ее едва не вывернуло наизнанку. Рот наполнился горькой
Мельник и Иринка скрылись в подъезде. Жесткий, высохший березовый лист слетел с березы и ударил острым ребром по лобовому стеклу. От стука Настя вздрогнула: она выпала из реальности, представляя себе поцелуи и огромную кровать со скомканным, сползающим на пол одеялом.
— Отпусти, я пойду сам, — вот что Мельник говорил Иринке на самом деле. Ему стало лучше, и последнее, чего он хотел, — висеть на женских плечах.
Она вскинула голову и долго смотрела на него снизу вверх. Мельник поразился, какая она маленькая: ниже ста шестидесяти. В нем было почти на тридцать сантиметров больше.
— Я тебя доведу, — ответила она, глаза ее смеялись, — Мне не трудно.
— Я ничего не помню, — сказал он, смиряясь, но стараясь идти так, чтобы она не чувствовала его веса, — Как я попал в метро?
— Ты спрашивал уже два раза, — Иринка вздохнула, — Но я скажу еще раз. Мне позвонила Айсылу. Сказала, ей еще на съемках не понравилось, как ты выглядишь, и она за тобой пошла. Ты стал переходить дорогу и чуть не свалился: она дернула тебя сзади за пальто, чтобы ты не упал под колеса. Я ноут ребятам отдала, прибежала, ты на лавочке сидишь, серый, глаза больные. Я сказала, надо скорую вызвать, Айсылу не разрешила. Сказала, лучше домой.
— А где она?
— Сейчас придет. В магазин побежала. Велела, чтобы я тебя уложила спать.
— Я сам.
Иринка бросила на него насмешливый взгляд, и он понял, что должен принять ее помощь. Она делала то, что была должна и умела делать, и это нисколько не затрудняло и не оскорбляло ее.
В квартире он послушно сел в кресло, стоявшее в углу спальни, и смотрел, как Иринка открывает окно, сквозь которое тут же ворвался свежий, с горчинкой, запах ранней осени. Застелив постель, Иринка подошла к Мельнику и взяла за рукав его пальто, помогая раздеться. Мельник хотел возразить, но в том, как пальто соскользнуло с его плеч, было что-то невыразимо приятное, и он промолчал. Раздевшись, он нырнул под одеяло, к прохладе простыни, и вдруг понял, что ему не холодно. Засыпая, Мельник видел брошенное на кресло пальто как расплывчатую черную кляксу. Во сне он чувствовал вкусные запахи, а когда открыл глаза, услышал, как что-то шипит и постукивает на кухне. Звуки были домашние, уютные, и Мельник провалился в дрему снова. Он вынырнул на поверхность, когда теплая рука коснулась его плеча и негромкий голос произнес:
— Слава, проснись, покушай. Я приготовила.
— Мама, — шепнул он и тут же почувствовал щемящую боль в сердце, потому что мамы не было уже год, а он все еще надеялся когда-нибудь услышать ее голос и съесть что-нибудь приготовленное ее руками. Айсылу ласково погладила его теплой ладонью по прохладному лбу и прошептала:
— Эх, улым. Большие вы, маленькие, мама всем нужна, всем. Что же делать, если не вечные мы? Не вечные…
Они ели, сидя за кухонным столом. От каждого проглоченного куска по телу Мельника волнами расходилось тепло. В квартире пахло мясом, луком, свежевыгла-женным бельем и сентябрьской прохладой. Айсылу и Иринка разговаривали вполголоса, их шепот заглушал голоса не хуже музыки. Мельнику хотелось, чтобы они остались жить с ним. Были его семьей.