Крысиная башня
Шрифт:
Собака взяла след, но тут же потеряла его и жалобно заскулила, словно ребенок, заблудившийся в лесу. Собаке было страшно.
Рита вошла в Сашину комнату, неся в руках деревянную миску, полную яблок. Яблоки были некрупные, желтые, с прозрачной кожицей и красными прерывистыми штрихами на боках. Они распространяли вокруг себя нежный запах осени.
Саша спала на своей кровати. Она лежала поверх покрывала, свернувшись калачиком. Рядом устроилась Черепашка, похудевшая и облезшая за несколько последних месяцев.
Рита поставила миску с яблоками на стол, укрыла дочь пледом и долго стояла, со слезами на глазах глядя
Рита не знала, что это может означать, хорошо это или плохо. Она вышла из комнаты, чтобы не будить дочь, но дверь на всякий случай оставила приоткрытой.
Саша открыла глаза, прислушалась к легким шагам матери, вдохнула запах яблок и потянулась. Сон был сладким — Саша не помнила, когда в последний раз сладко спала. Под боком мурлыкала, уютно свернувшись, Черепашка.
Саша взглянула за окно, где неспешно колыхались от ветра тонкие березовые плети, и осторожно встала с постели. Ей определенно стало лучше — ненамного, но тело с благодарностью воспринимало нежданную передышку, и Саша казалась себе обновленной и полной сил.
— Все в порядке? — спросила Рита, подходя к приоткрытой двери.
— Все отлично, — ответила Саша. Она говорила рассеянно, ее мысли были заняты другим. Внутренним взором она рассматривала свое сердце, зажатое в прохладной руке Мельника. Сердцу было лучше, а рука… Она хотела бы умереть, чтобы не думать о его смуглых руках никогда.
Возможностей истратить себя у Саши было много. Медленно, боясь ошибиться, она перебирала возможные варианты. Она представляла себя на уроке, рассматривала склоненные над тетрадками головы: светлые и темные, короткостриженые и с длинными тяжелыми косами. Она знала, что Татьяне Сувориной приходится бороться с тяжелой астмой, что Женечка Иванова из-за разлада в семье скоро попытается покончить с собой, что Витя Климчук думает попробовать наркотики. Их было так много, во всех параллелях, — обреченных на несчастье, балансирующих на краю, тех, чья жизнь уже рушится и никогда не будет хорошей, если в нее не вмешаться. Но сил у Саши было отчаянно мало — всего одна судьба, одна жизнь должна была быть выбрана, и Саша не сомневалась, что правильным выбором будет Славик. Он был среднего роста, худой, глазастый, белобрысый, тихий — обычный пятиклассник. Ему ставили тройки вместо двоек, потому что он не хулиганил и не пререкался, а тихо сидел за партой и смотрел на учителей серыми глазами, красивыми, как среднерусские озера.
Его взгляд был так легок и прозрачен, что Саша не сразу заметила висящую над мальчиком тень. Она взглянула на платок с нарисованной на нем судьбой Славика только перед самой болезнью. На платке жирными кляксами разливались фиолетовые слова «Гусар ребенка не обидит». Под ними складывались в узоры прозрачные желто-зеленые синяки и багровые кровоподтеки с лопнувшей кожей. Из ранок и трещинок проступали густые, плотные капли крови.
Славик был очень умным мальчиком, со светлой и ясной головой. Но он не мог думать о школе, о домашних заданиях и оценках, другая мысль занимала его. Он хотел спасти мать.
Отец Славика погиб два года назад. Смерть была неожиданной и глупой: гололед, пустынная улица и пьяный водитель, вылетевший на тротуар.
Мать, узнав об этом, словно сошла
В первые дни после смерти отца их дом заполнился незнакомыми и полузнакомыми женщинами. Они заботились о Славике, но их забота была ему не нужна, ему были противны их мягкие теплые руки и сочувственные взгляды. Они это почувствовали и оставили его в покое. Славик тихо сидел в углу и не плакал, хотя сердце его разрывалось от боли. Он слушал их разговоры и постепенно понимал, как все произошло. День за днем он соединял слова в картинки и в конце концов получил что-то вроде фильма, который прокручивался в его голове почти постоянно, иногда даже во сне.
Славик видел, как его отец идет по заснеженному тротуару. Отец высокий, с длинными, как трубы, ногами, короткая дутая куртка вздернута на талию, от чего ноги кажутся длиннее, а тело — крепче. Руки отец держит в карманах, голову вжимает в плечи: как бы ни было холодно на улице, он никогда не носит ни шапки, ни перчаток. На волосы, стриженные так коротко, что сквозь них проглядывает кожа, ложатся редкие снежинки. За спиной отца показывается черная иномарка. Она летит на полной скорости и пьяно покачивается из стороны в сторону. Отец оборачивается. Иномарка пытается войти в поворот, не снижая скорости, ее заносит на льду, отец прыгает в сторону, но поздно. Черный корпус бьет его по бедру, отца отбрасывает назад, голова ударяется о черный чугунный прут решетки, ограждающей неизвестное Славику здание. Хрустнув, ломаются шейные позвонки. На землю отец падает уже мертвым.
До папиной смерти Славик думал, что на свете не бывает ничего плохого и непоправимого, потому что рядом всегда был большой, светлый и добрый человек, который мог спасти его и маму. После того как папы не стало, все пошло не так. Его отчаянно не хватало всем: и маме, и бабушке, и Славику, хотя в семье считалось, что мальчик быстро утешился, потому что он не плакал, не вспоминал отца и никогда не произносил его имени. Бабушка скоро пришла в себя, начала видеть его и часто забирала к себе с ночевкой. Маме тоже стало лучше, она стала готовить и убирать, проверяла уроки, разговаривала с сыном о школе и взяла его на экскурсию в скучный музей, где висели некрасивые картины. Славику музей не понравился, но он ничего не сказал, чтобы не обидеть маму.
Это не были счастливые дни — теперь никакие дни не могли быть счастливыми — но это были дни спокойствия.
Потом у мамы появился мужчина. Мать просила, чтобы Славик называл его дядей Олегом, но вслух Славик старался не обращаться к нему вообще, а про себя называл Тот. Это слово было похоже на вытянутый указательный палец, цепко преследующий цель, в нем чувствовались напряжение и угроза.
Тот был ниже отца, но такой же широкий в плечах. На его фоне мать казалась маленькой беззащитной птицей. Черты его лица были так же грубы и мужественны, как отцовские, но они не смягчались ни доброй улыбкой, ни умным взглядом.