Крысиная башня
Шрифт:
Умер Фред через день после съемок в программе. Утро было исключительным: ночью прошел дождь, по небу бежали легкие облака, было тепло, но не душно. Казалось, изнурительный зной остался у этого лета в прошлом. Боря выехал рано, и большую часть дороги чувствовал себя парящим над землей. Сегодня он мог убивать с чистой совестью, не беспокоясь о последствиях, потому что весь мир знал о его невиновности.
Боря радостно думал: «Моя машина проклята — так они считают. А если она проклята, значит, я не виноват». Он посмотрел на мертвеца. Тот сидел, не сводя глаз с дороги, и, кажется, не разделял Бориного настроения. Чтобы подбодрить соседа, Пиха ткнул его кулаком в плечо. Лицо мертвеца исказилось от боли, по кабине распространился отчетливый запах гниения.
— Ты,
Выбрать жертву долго не получалось. Сначала дорога была запружена машинами, что означало слишком много свидетелей, потом они все разом куда-то исчезли.
При подъеме на один из холмов у Фреда в моторе застучало. Пиха выругался и затормозил на вершине. Под ним сбегала вниз узкая полоска дороги. В низинке текла небольшая, заросшая камышами речка. Пиха выбрался из кабины, ругая себя за то, что заправился никудышной соляркой. Он открыл капот и поменял топливный фильтр, потом протер двигатель. Настроение стало хуже некуда. Закончив, он вытер руки, бросил обветшалую тряпку на асфальт и захлопнул капот. Сел в кабину, взглянул на умиротворяющий пейзаж внизу. Узкий мостик с невысокими бортиками по краям довольно высоко поднимался над обмелевшей речкой. Пиха подумал, что машина, наверное, красиво бы падала с этого моста. Он повернулся к мертвецу, чтобы тот подтвердил его мысль, но мертвеца в кабине больше не было. Пиха остался один. Машина, а еще лучше — автобус, подумал он. Потом прикрыл глаза и представил себе, как тупоносая, вытянутая морда Фреда бьет в белый автобусный бок, громоздкая коробка переваливается через низкий бетонный парапет, крыша ударяет о дно реки, поднимая невысокие брызги, сминается кузов, выдавливаются стекла, внутри кричат от ужаса люди.
Словно отвечая его желанию, через вершину следующего холма перевалил белый автобус. От неожиданности у Бори свело шею, и он резко повел подбородком влево. Рука повернула ключ зажигания. Пиха медленно вдохнул и выдохнул. «Дело случая, — подумал он, — дело случая». Верно угадать время, когда нужно тронуться. Рассчитать свою скорость и его скорость. Вывернуть руль в нужный момент, ударив в ту самую точку, которая лишит автобус равновесия.
— Верно ведь? — по привычке сказал он мертвецу, забыв, что тот исчез. Боря мог бы счесть это дурным предзнаменованием, однако, зло прикусив губу, подумал: «Я теперь сам по себе, мне не нужен мертвец с его советами, с его молчаливым одобрением, с его загробной помощью». Он прикинул расстояние и скорость и медленно тронулся с места.
Под капотом Фреда лежала пропитанная соляркой тряпка, которую Боря несколькими минутами ранее выбросил на обочину. Она лежала прямо на турбине и, когда заработал мотор, начала тлеть. Тонкий черный дымок поднялся над капотом. Боря заметил дымок почти сразу, но мозг его, настроившийся на убийство, с трудом переключился на возникшую опасность. Боря не ударил по тормозам и не сбросил скорости: напротив, именно с этим черным дымком к нему пришла уверенность, что скорость правильная, и верным будет момент, когда Фред встретит автобус на мосту через мелкую речку. Фред спускался с холма, и автобус спускался с холма, и Боре казалось, что он видит напряженное лицо водителя рядом с яркой табличкой «Осторожно— дети!», закрепленной на ветровом стекле.
Мертвец появился в кабине за несколько секунд до огня. Раньше Пиха никогда не ощущал его появления, теперь же чужое присутствие встряхнуло его, как разряд тока. Он повернул голову и увидел, как мертвец с усилием открывает рот.
— Тормози, — выдохнул мертвец, и вместе с хриплым, натужным словом у него изо рта вылетели сухие острые кусочки опавших листьев и крошки ссохшейся земли. Слово, произнесенное немым, так испугало Борю, что он ударил по тормозам и, не дожидаясь других страшных слов, стал вылезать из кабины. Он уже открывал дверь Фреда, когда тряпка вспыхнула. Огонь
Боря выкатился на дорогу, больно ударился об асфальт, почувствовал, как в плавилась ткань брюк в обожженные ноги, и тут же вскочил и отбежал к обочине — ему хотелось жить. Мертвец в кабине сидел спокойно. Руки его были сложены на коленях, взгляд направлен вперед. Огонь сожрал его быстро, превратив в плотную, неправильной формы, головню. Фредова кабина плавилась, исходя густым дымом. Взрыв топливного бака толкнул Фреда вперед, и он покатился с холма огромным костром. Нос его, ввалившийся, как у прокаженного, был нацелен в бок автобусу. Фред даже после смерти знал свое дело. Но без Бори он был тяжеловесен и неуклюж. Он не смог, как они планировали, подобраться поближе и неожиданно ударить. Водитель автобуса резко взял влево и рванул по встречке вперед. Фред обессиленно ткнулся носом в бетонное заграждение, выбил плиту, нырнул вниз, к илистому дну, зарылся в него оплавленной, осевшей кабиной, высоко задрал длинный пустой прицеп и умер. Боря плакал, глядя на останки Фреда с вершины холма. Напротив него остановится автобус, и водитель едва не упал, выбираясь из него на негнущихся от ужаса ногах. К стеклам прижались мальчишки в футбольной форме, их ладони побелели и лишились линий, носы расплющились, но им все равно почти ничего не было видно.
И тут кто-то сказал Боре на ухо:
— На этот раз ты бы попался.
— Ну а как быть с теми людьми, которые решают говорить правду? То есть рассказывать, что шоу — подставное?
— Во-первых, не подставное, а мокьюментари. Очень распространенный во всем мире формат. Во-вторых, ничего сложного тут нет. Вот представь: не прошел человек кастинг или вылетел из первых программ — и что? Вылетел, потому что не справился с заданием, это ясно каждому нашему зрителю. А ясно потому, что мы снимаем убедительные программы, в которых такой участник выглядит крайне слабым. И когда он начинает с пеной у рта доказывать, что шоу — подставное, это легко объяснить желанием отомстить.
Кстати, иногда на отборочных уже можно заметить особенно пронырливых людей, от которых можно ожидать подвоха. Тогда полезно поснимать их побольше, в идеале — подловить на желании сжульничать. Можно их подставить. Мы часто так делаем. От этого шоу только выигрывает.
Любые скандалы нам на руку. Наш зритель именно этого и хочет. Он хочет скандалов. Страстей, которыми бедна его жизнь. Наш зритель — законченный идиот, и нужно это учитывать.
Эпизод седьмой ЧЕТВЕРТОЕ ИСПЫТАНИЕ
Мельник проснулся и долго лежал, глядя в синее небо за окном. Ему некуда было спешить, потому что, кроме шоу и Сашиного сердца, у него больше не было дел. Он скучал по прежней жизни — тогда он каждое утро ходил в бассейн. В прохладную воду Мельник нырял без раздумья: в прошлом ему был приятен холод, который помогал проснуться и почувствовать тело до последнего мускула. Вода трогала его тонкими пальцами, шептала и успокаивала. Мельник плавал долго, до изнеможения, и возвращался домой.
Пока его не было, мама вставала и приводила себя в порядок: причесывалась и переодевалась в красивую домашнюю одежду. Потом она варила кофе в медной турке, делала горячие бутерброды и подавала все это вернувшемуся из бассейна сыну вместе с вареным всмятку яйцом на специальной подставке и большой тарелкой каши.
Позавтракав, они отправлялись в университет. Это была неспешная прогулка рука об руку, и с каждым днем мама опиралась на сына все сильнее и сильнее.
В университете они расходились по кафедрам. Мама поднималась на третий этаж, на кафедру истории литературы. Мельник провожал ее до кабинета, помогал снять пальто и вешал ее сумку на спинку стула, потом спускался на второй этаж, на кафедру теории литературы, и там встречал отца.