Крысиная башня
Шрифт:
Отец был высок и статен, благородно поседевшая голова его всегда была гордо поднята. Черты его лица были аристократичны, и студентки влюблялись в него сейчас так же, как и тридцать лет назад. Мама никогда не была красивой, рано располнела и поблекла. Трудно было представить, что когда-то они были вместе. Теперь у них не осталось ничего общего, не совпадали даже взгляды на литературу. Сам Мельник больше согласен был с отцом, но в спорах принимал сторону матери, потому что она была ранимой и беззащитной.
Отец ушел из семьи, когда Мельнику было девять. Мать ничего не сказала. Отпустила его тихо, без скандала, и внешне все было спокойно. Но именно тогда Мельник стал понимать, что видит больше,
Видение приходило к нему в виде огромного темного облака, в котором жили две острозубые крысы. Одна из них была красива: ее блестящая шерсть казалась жемчужной, с оттенком пасмурного неба над морем, длинный хвост имел нежный оттенок фуксии. Ярко-красные, близко посаженные глаза крысы пылали злобой. Вторая была отвратительна, ее черная грязная шерсть скатывалась в тонкие сосульки, брюхо висело мешком, похожим на опустевший бурдюк, а за рваной губой видны были грязные острые зубки. Глаза черной крысы были тусклыми и безжизненными.
Ребенком Мельник очень боялся этих крыс. Они приходили ночами и мешали уснуть. Проворочавшись час или два, Мельник вставал, на цыпочках крался к маминой комнате и прижимался ухом к двери. Там всегда было тихо: мама плакала молча и без слез — но по легкому шороху простыни, по еле слышным вздохам Мельник понимал, что она борется с крысами. Борется и ничего не может с ними поделать.
И вот однажды ночью, когда часы показывали двенадцать, Мельник выступил в поход. Он чувствовал, что полночь — правильное время, крыс нужно было убить в момент перехода, когда они не принадлежали еще ни тому дню, ни другому, облако боли вокруг них истончалось, и они слабели.
Мельник подкрался к двери маминой спальни и приоткрыл ее. В руках у него был игрушечный деревянный меч. Темное облако колыхнулось, но осталось на месте. Мельник вытянул руку и дотронулся до облака кончиком меча. Черный бесформенный силуэт возник из мглы, крыса повернула к нему уставшую, безразличную голову. Туман потек из спальни в коридор и окружил Мельника. Нужно было действовать. Он начал замахиваться мечом, но тот стал неподъемным: цепкие коготки застучали по дереву, грязные розовые ладошки бесстрашно обхватывали узкие края деревянного лезвия. Тварь запрыгнула на меч и медленно подползала к Мельнику. Он запаниковал и попытался стряхнуть ее, но черная крыса была цепкой. Ее мутные глаза с безразличием глядели в его лицо. Мельнику казалось, что крыса заразна, и он непременно заболеет, как только коснется ее. Тонкая рука девятилетнего мальчика дрожала от страха и напряжения. Мельник был слаб, и это спасло его: пальцы разжались, меч упал на пол. В полете он перевернулся, крыса приземлилась на спину, меч упал на нее.
Мельник взглянул вниз и представил, как крыса выбирается из-под плоской деревянной дощечки и ползет обратно к маме. Не успев подумать, он подпрыгнул и приземлился на меч обеими ногами. Громко хрустнул, ломаясь, крысиный череп, чавкнула податливая плоть. Все было кончено.
Пошатываясь от напряжения и страха, Мельник поднял с пола оружие трясущимися, ослабевшими руками. Меч был перепачкан кровью, на него налипли клоки черной шерсти, но сейчас ему было не до этого: он ждал вторую крысу.
Минута между днями заканчивалась, сумрак сгущался. Серо-жемчужная шерсть второй крысы мелькнула в одном углу, потом в другом. Резко и неожиданно она выпрыгнула прямо на Мельника. Он махнул рукой — ре-флекторно, как если бы отмахивался от мухи, — и деревянный меч плашмя ударил тварь по лоснящемуся боку. Резко взвизгнув, она отлетела в темноту и тут же яростно набросилась на него снова. Мельнику хотелось кричать от испуга: ему было всего девять лет, и он был совсем один в густой темноте, но он не закричал. Тварь
Очнулся он утром, в своей постели, нигде не было никаких следов крови или тьмы. С тревогой он ждал ночи и, когда стало темно, почувствовал, что видение сменилось. Мама спала спокойно, но в этом спокойствии не было ни успокоения, ни отдыха. Это было ледяное спокойствие смерти — без злости, страха или усталости, это было ничто, пустота и бездействие, как будто вместо мамы за тонкой межкомнатной дверью была только кукла с черными пуговичными глазами. Он мог разглядеть в этих глазах только свое собственное туманное отражение, будто он стоял в освещенной комнате и пытался заглянуть в окно, за которым царила беззвездная ночь.
Мельнику стало страшно, пустота была хуже крыс. Он не смог помочь маме, и от той ночи у него осталось уверенность в том, что, как бы ни старался, никому и никогда помочь не сможет. После этого он затаился, как делает ребенок, разбивший дорогую вазу. Он надеялся, что пустота заполнится сама собой, но нет: мама не становилась прежней, была рассеянной, растерянной, потерянной, жила как будто по привычке. Смотреть на нее было больно.
Единственной надеждой оставался отец. Мельнику было девять, и он думал, что если объяснить отцу, как плохо маме, то тот непременно вернется, — но объяснить не получалось. Отец продолжал видеться с ним, но всегда приходил к ним домой. Мама оставалась в соседней комнате, и Мельник боялся, что она услышит, о чем они говорят. Тогда он решил пойти к отцу сам. В воскресенье мама ушла на рынок, а Мельник отправился в сторону отцовского дома.
Он увидел его, выйдя из автобуса. Отец стоял на другой стороне дороги — это был оживленный проспект, и машины неслись оглушительно быстро — и стоял не один. Под руку его держала девушка: высокая, длинноногая, с блестящими рыжими волосами, которые каскадом спускались по плечам. Они с отцом ждали автобуса и разговаривали. Загорелся зеленый, но Мельник остался стоять на месте, хотя и не понимал, чего ждет.
Девушка что-то сказала, отец засмеялся. Его рука плавным движением скользнула ей на спину и поднялась к ее плечам. Он слегка прижал девушку к себе и поцеловал в висок.
Крысиная бешеная ярость захлестнула Мельника. Он почувствовал, как наливаются кровью его глаза. Злость была похожа на взрыв, который метнулся к отцу и его девушке через оживленный проспект — даже машины, пролетающие мимо, вдруг издали несколько резких, внезапных, полупридушенных гудков. Мельник закричал, не открывая рта: «Отойди от него! Уходи отсюда!»
Отец запустил руку девушке в волосы, и в этот момент она рванулась от него. Длинные темные пряди повисли у него между пальцами. Она отскочила шага на два, к самому краю дороги, и закричала истошно, на выдохе, сгибаясь пополам, чтобы выжать из себя весь крик до последней капли. Шедшие мимо люди остановились. Стоявшие на остановке — обернулись. Мельник замер, не в силах поверить в то, что она услышала его мысленный приказ.