Крысиная охота
Шрифт:
— Я вас убью, мерзавцы… — шамкал, испытывая челюстные муки, отец Лаврентий. — Вы пожалеете, что родились на белый свет, изуверы. Господь свидетель, я вас убью!
— На вашем месте, отец Лаврентий, я был бы скромнее в планах на будущее, — вкрадчиво сказал Никита. — Вы еще не вникли, что тут происходит?
— А давайте дружно помочимся на него? — предложил Коваленко. — Пошловато, конечно, но… почему бы нет?
— И я? — удивилась Ксюша.
— А ты отвернешься.
— Еще чего, — фыркнула она. — Не буду я отворачиваться.
— Вот мент, он и в Африке мент, — проворчал Никита. — Коллега, учитесь быть тоньше в обращении с людьми. Мы же не фашисты какие-нибудь. Хотя, впрочем… — Никита задумался. Но не решился. — Нет, мы не фашисты.
— Господи Всесильный, да как-то вам не совестно-то? — прошамкал священник, тужась, как при запоре, и на всякий случай меняя тональность. — Кто вы такие, дети мои?
— В ответ на вашу жалобу сообщаем, отец Лаврентий. — Никита присел на корточки рядом с перевернутым священником. — Вы влипли, как в свежий бетон. Угадайте с трех букв, кто мы такие и что
— И почему мы не фашисты? — посетовал Коваленко, доставая из заплечного мешка консервную банку. Заработал перочинный нож, отлетела крышка. — Сгущенное молоко, — объяснил он в ответ на немой вопрос. — У нас с собою было.
— На сладкое потянуло? — удивился Никита.
— Не меня. Вот черт, — растерянно протянул майор. — Оно же жидкое! Оно реально жидкое, коллеги! Как обыкновенное молоко!
— Не может быть, — изумилась Ксюша и сунула нос в банку. — Действительно, какая прелесть. А на вкус?
— На вкус нормально, — почмокав, оценил Коваленко сомнительный продукт. — Но все равно, коллеги, ведь на банке русскими буквами написано: «Сгущенное молоко». Прочитайте, если не верите. Если это сгущенное, то каким оно было при жизни?
— Не переживай, — успокоил его Никита. — Вот закончим с коррупцией в стране, возьмемся за производителей продуктов питания, которые действительно распоясались. Подожди, — опомнился он, — а зачем тебе сгущенка?
— Хотел использовать по назначению — обмазать морду лица. — Коваленко присел на корточки и выплеснул содержимое банки на физиономию батюшки. Тот завыл, белая субстанция потекла по бороде, забилась в ноздри, залепила глаза — какая-то клейкая «сущность» в ней имелась.
— Ну, хорошо, пусть будет так, — согласился Никита. — Лучше бы, конечно, летом — муравьи, мошка, мухи собрались бы на угощение. Но ничего, сойдет для начала, знаю по себе, что какие-то насекомые в этом лесу еще сохранились.
Отец Лаврентий давился бракованной сгущенкой, а Коваленко, входящий в раж (он, видимо, вспомнил сложное дворовое детство), ножом кромсал ему бороду, в шахматном порядке выстригал пряди с макушки, а остальные озадаченно наблюдали, что это такое случилось с человеком?
— Этот урод по трассе несся в прошлом месяце, — объяснил, не отрываясь от работы, Коваленко. — Сбил троих, да так точно, что все трое в коме. Один из пострадавших — одноклассник моей дочери, хороший пацан, я знаю его родителей. Даже дела уголовного не завели мои коллеги…
«Мстители» хмуро помалкивали. Пьяный священник за рулем в современной России — это уже добрая национальная традиция.
— Виски прямые или косые? — спросил майор.
— Ты у кого спрашиваешь? — встрепенулась Ксюша. — Есть клиент, у него и спрашивай.
— Э, ладно, ничего не получается, какой-то стригущий лишай… Никакой из меня мастер. — Коваленко привстал, критически обозрел получившееся произведение искусства. Батюшка стонал, уже не в силах ругаться и умолять. Весь в сгущенке, порезах, клочках собственной растительности — какая-то пародия на перевернутого человека.
— Идея помочиться была гуманнее, — шепнула Ксюша на ухо Никите. — И что дальше, Петро? Совесть пришьем?
— Об исправлении речь не идет, — фыркнул Коваленко. — На фиг надо? Лечить геморрой — уже само по себе геморрой. А вот на предмет оскопить…
— Ну, не знаю, — с сомнением заметила Ксюша. — В человеке все должно быть.
Коваленко засмеялся — ожесточенно, злобно. Затем забрался в заросли крапивы, принялся вырывать голыми руками целые пучки.
— Похоже, намечается лечение травами, — задумчиво изрекла Ксюша. — Во всяком случае это лучше, чем кастрация без анестезии.
Щелкнуло лезвие, послышался надрывный звук вспарываемой ткани — и исподние штаны на отце Лаврентии распались пополам.
— Скажите, батюшка, у вас сегодня еще не было секса? — подбросил угля в топку Никита.
Святой отец завыл так, словно ему клизму не тем концом вставили. И захрипел, забился в судорогах, когда Коваленко принялся остервенело хлестать по голой заднице. Он извивался, как змея, раскачивался, слезы текли ручьем. Дрожала и прогибалась ветка, ставшая отцу Лаврентию Голгофой.
— Достаточно, коллега, — сказал Никита. — Сколько вы его ни порите, а за убийства, воровство и прочие деяния гражданина Истопченко все равно будет мало. Убийство — тоже мало. Идеальный вариант — вечные или по крайней мере продолжительные муки, но где нам взять столько крапивы? А ада он не боится, поскольку имеется серьезное опасение, что в Бога и прочие высшие силы отец Лаврентий не верит. Продолжаем наш репортаж. Следующий участник нашей выездной драмы — Его Преподобие отец Лаврентий, Игнатий Никифорович Истопченко, старший иерей, настоятель Вознесенского собора. Рукоположенный пресвитер, имеющий право совершать таинства крещения и миропомазания, именем Господа прощать грехи раскаявшимся грешникам, проводить святую Евхаристию, а также совершать таинства брака и соборования. Хорошая карьера, скоро наш герой примет священный сан епископа, подчинив себе, таким образом, всю Яровольскую епархию. И вот мы задумываемся — а существует ли хоть один из семи смертных грехов, хоть одна из десяти заповедей, к которым наш герой не имел бы отношения? Мы опустим разговор про «веру в единственного Бога» — в отношении к вам это просто смешно. Умолчим про «создание кумиров» и прочего идолопоклонничества, отвлекающего от веры. Проигнорируем упоминание имя Божьего понапрасну — эта заповедь не игнорируется только теми, кто действительно верит. И в выходные вы работаете — причем исключительно на собственное благополучие. Остановимся на шести последних заповедях, образующих основу Уголовного кодекса. Почитание родителей — это не ваше, ваши родители, Игнатий Никифорович, скончались в полной нищете в глухой деревне в Липецкой области четыре года назад. Умерли в один день. Последние пятнадцать лет вы о них даже не вспоминали, вычеркнули их из собственной жизни. А могли бы поддержать, перевезти в Яроволье — деньжат, поди, хватает. Вы стеснялись своих родителей, святой отец. Папа — алкоголик, мама — матерщинница с искусственным глазом. Родители даже не знали, как высоко вознесла карьера их отпрыска. Вы даже сто рублей на похороны не прислали. А заповедь «Не убий»? Неловко поминать, отец Лаврентий. Вы лично в этом урочище застрелили из ружья не меньше пятнадцати человек, причем временами входили в такой раж, что не могли остановиться. А странная смерть предыдущего настоятеля храма отца Владимира. Ну, не хотелось человеку по истечении «срока годности» покидать высокий пост. Сытный ужин в келье Кондратьевского монастыря, куда он прибыл по делам, оказался последним в его жизни. Его отравили убойной дозой мышьяка. Вы отвели беду подальше, пусть она случится далеко от вас. Но странно — на пузырьке от отравы, которую нашли на задворках монастыря в мусорном баке, обнаружились полустертые отпечатки ваших пальцев. Подмешивали зелье, естественно, не вы, но в руках вы эту ампулу предварительно держали. Ампулу разбили, следователю занесли немного денег… Все удивительно просто, и никакой ответственности, святой отец! Заповедь «Не прелюбодействуй» — а как же замужняя горничная санатория «Заря Яроволья», которую вы изнасиловали в извращенной форме, завязав ей руки? А наутро повторили акт. На мужа надавили, женщине пришлось уволиться. «Не укради»… Прошу меня простить, отец Лаврентий, но эту заповедь можно обсасывать часами. Вы крадете всегда и везде. Вы крали пожертвования на строительство храма в Чесовском районе. Вы присвоили практически всю сумму на возведение часовни в деревне Любавино — денег осталось лишь на забор, который стоит там до сих пор и оброс бурьяном. Вы вымогали деньги с дьякона Климентия — за рукоположение в чин протодьякона. Вы оставили без росписи собор Васильевского прихода — зато четыре миллиона положили в карман. Вы лично брали откат с директора фирмы «Спецавтоматика», выразившего желание оборудовать ценные иконостасы средствами сигнализации. Вы продали за полмиллиона рублей древнюю икону Пресвятой Девы Богородицы заезжим скупщикам, и нынче в храме Александра Невского, настоятель которого зависим от вашей милости, красуется качественная подделка. Сделка выгодная — фальшивка обошлась всего лишь в пятьдесят тысяч. Вы получили крупную взятку от директора цементного завода Евдокимова — за то, что поделились церковной землицей у Волчьего озера, облюбованной им для строительства коттеджа. Вы увели миллион рублей, выделенный из бюджета на ремонт трансформаторной подстанции у Вознесенского храма и прокладку кабелей. Контракт на проведение работ оказался фиктивным. В итоге работы провела за свой счет городская электросетевая компания. Вы получили на руки полтора миллиона рублей от нервного бизнесмена Кончаловского, устроившего пьяный погром у алтаря Вознесенского храма. Вы простили этого человека, он ошибся, оступился, и уже встал на путь исправления. За то какой гнев вы расточали с амвона в адрес тех глупеньких девушек, призвавших Богородицу в песенной форме прогнать какого-то человека. Вы требовали для них едва ли не смертной казни.
Никита отдышался, потрогал носком ботинка притихшее тело. Вроде шевелилось.
— Заповедь «Не лги» — а кто оклеветал протодьякона Димитрия, пытавшегося вывести вас на чистую воду? Он располагал опасной для вас информацией. Подбросили в его дом ребенка, ваши шакалы привезли из приюта сморенного снотворным мальчика, положили в кровать, пока соседка за забором отвлекала священника (она потом призналась в частной беседе), а потом вошел ОМОН. Резонансное дело, РПЦ активно борется с проходимцами в своих рядах… Далее «Не завидуй» — но зачем вы приказали сжечь особняк вашего соседа, удачливого предпринимателя Аверина? За то, что его супруга отказалась с вами спать? Или за то, что его дом, построенный на относительно честные деньги, выглядел круче вашего? Поговорим о смертных грехах, отец Лаврентий? Вы завистливы, как уже сказано, вы не терпите чужого статуса. Вы чрезмерно тщеславны, преувеличивая свои возможности и вступая в противоречия с величием Господа. О том, что ваши возможности весьма ограничены, свидетельствует тот факт, что в данный момент вы висите на дереве. Вы частенько впадаете в гнев, а однажды так отлупили дьячка Онуфрия, что беднягу увезли на «Скорой». А он всего лишь косо поставил свечку. Вы усердны в лености — даже ваша покойная супруга жаловалась, что вам лень вскопать за домом маленькую грядку. Вы алчны и готовы набивать свои карманы до полного абсурда. Зачем вам три дома, несколько квартир (вы их даже не сдаете в аренду) и внедорожник «Хаммер», которым вы ни разу не пользовались, поскольку предпочитаете красоваться перед людьми на убогой «Калине» Волжского автозавода? Эта «Калина» — смех, да и только, отец Лаврентий. Жизнь по принципу «введи нас в искушение, не избавь нас от лукавого»? Вы готовы набивать свое брюхо, пока не треснете. Вы страдаете не просто чревоугодием, а каким-то чревонеистовством. Это касается не только котлет и омаров, а любых соблазнов, дарованных Искусителем. В вас неистощимо желание плотских радостей — вы не брезгуете даже старшеклассницами, одну из которых, дочь работницы храма, приведшую по глупости ребенка на работу, вы поимели прямо в приделе на престоле для богослужений — ну, нашла на вас внезапная страсть при виде юной девы. Плачущей матери вы пригрозили, жертве изнасилования прочли благословение…