Крысиная охота
Шрифт:
К девяти утра прекратился дождь, солнышко растолкало тучи. Стонал и изливался кровью импровизированный лазарет в сарае позади конюшни. Обнаружив, что полку пострадавших прибыло, доктор Таманцев чуть не впал в кому. Он обливался горючими слезами, умолял Господа простить его за все прегрешения. Перевязочных средств не хватало, врачевать многочисленные переломы было нечем. Люди лежали на полу, плотными рядами. Кто-то матерился, кто-то метался в беспамятстве. Вход пошло постельное белье, в сарай стаскивали все имеющиеся на складе одеяла, медикаменты. «Какого хрена мы тут шифруемся? — мрачно думал генерал, смотря на эту израненную и переломанную толпу. — Даже если ликвидируем Россохина, придется объяснять, откуда взялись все эти раненые… Ладно, что-нибудь придумаем».
Генерал не вытерпел и отдал приказ охране — разбудить и доставить в гостиную Коровина и отца Лаврентия. Им что тут, южный курорт?! Тут и началась вакханалия! Ни тот, ни другой на стук не отзывались. «Ломайте чертову дверь!» — прорычал Григорий Алексеевич, почувствовав неприятную
Истерика вспыхнула практически сразу — выходит, злоумышленник (не будем называть его имени) все же проник в дом. Ион действительно не один! Не по силам одному, пусть даже злому и способному, проделать такое! Кто его сообщники?! Кто на него работает?! Кира Ильинична, окружившая себя оробевшими телохранителями, орала громче всех, мол, что в этой клоаке она и часа не задержится, она уезжает! Ей вторил сенатор — с него тоже довольно! «Никто не уедет! — хватаясь за пистолет, кричал Олейник. — А если будут попытки, я своими руками пристрелю крыс, бегущих с корабля!» Неужели эти умственные калеки не понимают, что именно здесь и сейчас решается их судьба? Вылезет наружу информация — и тогда беги, не беги — концовка предсказуема, вся компания — отнюдь не в лучах славы!
Отца Лаврентия хватился Крейцер. На стук батюшка не отзывался, взломали дверь, извлекли из-под кровати бесчувственного дьякона, привели его в чувство ушатом холодной воды. «Нападающих было трое… — мямлил Никодим, погружаясь в очередной обморок. — Их точно было трое». Он поведал, что оказывал достойное сопротивление, сдержал, насколько мог, вражеский натиск, но силы были неравны, и он понятия не имеет, куда утащили батюшку и как злоумышленникам это удалось. Сомнительно, что у дьякона в момент «сопротивления» троилось в глазах. Безумцем он не выглядел, упрямо твердил про «трех ночных демонов», и выходило, что задачка с тремя неизвестными — никакой не абсурд!
В доме священника не было. «Задерживается прибытием! — надрывно гоготал хорошо поддавший Глобарь. — Где положишь, там и потеряешь!» «Измена! — билось в голове у генерала. — Подлая измена! Кто-то запустил злоумышленников в дом, да еще и ассистировал им!» Нехватка личного состава уже ощущалась. Основной упор генерал приказал делать на охрану ворот, чтобы не ушли ни свои, ни чужие. Туда поставили шесть лбов, непрерывно следящих друг за другом и окружающим пространством. Им было приказано стрелять на поражение, кто бы ни приблизился. Дюжина наиболее подготовленных бойцов прочесывала близлежащие окрестности, соблюдая меры предосторожности. Солнышко уже пригревало, когда прогремел клич: на северной стороне закрытой зоны метрах в пятидесяти от опушки замечен подвешенный за ноги человек. Охранники рассыпались цепью, окопались. Прибыл генерал Олейник со стратегическим резервом в десять человек. Покинули лесничество подавленные гости — губернатор Морозов, Глобарь, Кира Ильинична, председатель Заксобрания — им тоже стало интересно. Страшно, но интересно. Они теснились кучкой на пустыре, их прикрывали несколько телохранителей. А бойцы в авангарде уже подползали к подвешенному за ноги человеку. Он не подавал признаков жизни. Это определенно был отец Лаврентий, но признали его не сразу. Физиономия распухла от укусов насекомых, волосы частично выстрижены, залиты какой-то клейкой массой, штаны разорваны, обнажились пикантные части тела в рубцах и волдырях (в которых, собственно, не было ничего пикантного). Когда бойцы подкрались поближе, выяснилось, что человек жив — он конвульсивно подрагивал, тоненько стонал. Часть автоматчиков осталась прикрывать, остальные встали, двинулись перебежками. Перерезали простыню, но подхватили тело неловко — хрустнула лучевая кость в предплечье, едва не сломалась шея. Глаза у батюшки были открыты, но он не реагировал на меняющуюся обстановку. «Еще одна находка для психиатра», — со злостью подумал Олейник, когда двое бойцов протащили мимо него тело.
— К Таманцеву его, — процедил им в спину Григорий Алексеевич. — А будет возмущаться — пристрелить!
— Кого пристрелить, товарищ генерал-майор? — повернул к нему бледную физиономию не самый сообразительный боец.
— Всех! — взвился Григорий Алексеевич. — И сам застрелись, башка сонная!
Цепочка людей, оставшаяся в лесу, отползала, ломая строй.
— Куда собрались? — поднимаясь на корточки, прокричал Олейник. — Всем встать, и вперед — зачистить местность!
Охранники неохотно поднимались, передергивали затворы. Лес на этом участке был разреженным — до вороха лещины на севере было метров сорок. И только тронулись прочесывать местность, как из орешника разразилась яростная автоматная стрельба. Стреляли, похоже, двое — плотно, не жалея патронов. Подобных откровений ожидали меньше всего. Тому, кто вырвался вперед — небритому, злому, смешками под глазами — перебило оба колена, он повалился в гущу прелой листвы. Завертелся коллега справа — схлопотал несколько пуль в бедро. Тот, что слева, в страхе бросился назад, идеально подставив заднее место — его и рвали жгучие комочки свинца. Кто-то выл, хватаясь за плечо, кто-то рухнул на колено и явно тупил, таращась на фонтан крови, бьющий из предплечья. Завизжал, завертелся каруселью, когда очередные девять граммов пропороли внутреннюю часть бедра, едва не отхватив мужское достоинство…
В считаные секунды воцарился ад. Народ орал в исступлении. Меткость невидимых стрелков поражала. Уцелевшие зарывались в мокрую листву, отползали. Лишь немногие открыли ответный огонь, но стреляли беспорядочно, расточая боеприпас. Громко возмущался генерал Олейник на опушке. При первых же звуках стрельбы он повалился в канаву и расцарапал лицо, напоровшись на сучковатую ветку. Орали и ползали по траве высокие гости на другой стороне пустыря. Телохранители их прикрывали, но как-то без энтузиазма. Бежали от пансионата оставшиеся там охранники. Но тоже не проявляли прыти, надеялись, что вакханалия закончится, пока они добегут. Стрельба из орешника оборвалась так же внезапно, как началась.
— Вперед! — ревел и плевался землей Григорий Алексеевич. — Вперед, трусы! Порвать их!
Вставали и бежали к лесу те, что прибыли с ним на опушку. Поднимали головы охранники в лесу — счастливчики, избежавшие ранений. Встали злые, пристыженные, открыли ураганный огонь по лещине. И вот уже толпа — орущая, нервная — забрасывая лес свинцом, устремилась на штурм. Люди топтали кусты, обстреливали пространство вокруг себя. Едва своих не постреляли, вовремя опомнились. Бросились дальше, надеясь настичь негодяев, но те уже ушли. Люди метались между деревьями, перекликаясь исключительно матом. Остались две вмятины на косогоре и кучки стреляных гильз — здесь лежали таинственные автоматчики, нанесшие непоправимый урон и без того поредевшему воинству. Григорий Алексеевич пришел в себя, включил здравый смысл: преследовать преступников — значит нести дополнительные потери, распылять силы, а теперь уже буквально каждый человек на счету. Здравая мысль ударила в темечко: все сюда сбежались, дом уже несколько минут стоит без защиты!
— Все ко мне! — взревел он. — Забрать раненых, отходить к дому!
Прореженная кучка «высоких гостей» уже неслась к пансионату под прикрытием телохранителей. Впереди своих подчиненных, подбрасывая ноги, мчался губернатор Морозов. Ему на пятки наступал Глобарь, сообразивший, что дело принимает скверный оборот. Орала и заламывала руки Кира Ильинична. Ее тащило куда-то вбок, она ударилась плечом о генеральский джип, и тот заверещал, как будто она ЕМУ, а не себе сделала больно. Последним ковылял сенатор Баркасов, который был уже совершенно не в спортивной форме, хватающийся за сердце. Потери были ужасны. Часть бойцов осталась в оцеплении, остальные вытаскивали из леса раненых. Они кричали, корчились от боли. Все живы. Но какие из них теперь вояки — кровь рекой, перебитые конечности, простреленные плечи, ягодицы. Восемь человек в одночасье выбыли из строя. Григорий Алексеевич выл от злости, голова распухала, и приходилось проявлять титанические усилия, чтобы держать себя в руках.
Автоматчики пятились, прикрывая носильщиков. Но из леса уже не стреляли, представление закончилось. Григорий Алексеевич уходил последним, не оглядываясь, в полный рост. Он не был законченным трусом. А еще он был неглуп, понимал, что стрелять в него «мстителям» совершенно нет резона…
Здание оцепили по периметру, осмотрели все комнаты. Охрана снаружи баррикадировалась чем могла — подтаскивала ржавые бочки, наспех возводила брустверы из камней и обломков кирпича. Пансионат превращался в осажденную крепость. Хлопнула дверь, Григорий Алексеевич вздрогнул и оторвался от окна. В гостиную, не обращая внимания на присутствующих, вперился доктор Таманцев — бледный, как моль, всклокоченный, в перекошенных очках, в окровавленном грязно-белом халате, наброшенном поверх куртки. Вылитая находка для психиатра. Доктор никого не замечал, плевать, кто тут сидит — хоть сам президент! Его глаза смотрели в точку, координация движений хромала. Не хватало топора в руке, с которого бы стекала кровь. Все присутствующие невольно затаили дыхание, напряглись. Доктор доковылял до бара, забрался в него, забрал две литровые бутыли с виски и потащился обратно, по-прежнему ни на кого не глядя.