Крысолов
Шрифт:
– - Я поспорю с тобой на шиллинг, -- сказал ему Клод.
Ощущение тошноты в моем желудке усиливалось, но во всем этом деле был какой-то ужасный магнетизм, так что я был не в силах ни уйти, ни даже пошевельнуться.
– - Вы тоже?
– - Нет, -- сказал я.
– - А вы почему нет?
– - спросил крысолов.
– - Просто не хочу с вами спорить, вот и все.
– - Так вы хотите, чтобы я
– - Я вообще не хочу, чтобы вы делали это.
– - Где деньги?
– - сказал он Клоду. Клод положил шиллинг на капот, ближе к радиатору. Крысолов выудил два шестипенсовика и положил их рядом с монетой Клода. И как только он протянул руку, крыса сжалась, откинула голову и распласталась на капоте.
– - Итак, поспорили, -- сказал крысолов.
Клод и я отступили на несколько шагов. Крысолов шагнул вперед. Он сунул руки в карманы и согнулся в поясе так, что его лицо оказалось на одном уровне с крысой, на расстоянии около трех футов. Его глаза впились в крысиные и держали их. Почуяв смертельную опасность, крыса вся подобралась, но оставалась неподвижной. Мне показалось, в ее позе была готовность броситься вперед, в лицо человеку, но, вероятно, было что-то могущественное во взоре крысиного человека, что удерживало ее от прыжка и подавляло, и затем постепенно стало подчинять, так что она подалась назад, вся волочащаяся от медленно утопающих шажков. Но вот веревка, держащая ее за лапу, натянулась. Она рванулась еще дальше и задергала лапой, пытаясь высвободить ее. Человек 'наклонялся вперед, к крысе, следуя за ней лицом, и наблюдая, и вдруг крыса запаниковала и скакнула вверх и вбок. Веревка рванула ее назад с такой силой, что чуть не вывернула лапу.
Крыса снова сжалась в комок, но уже на середине капота -- так далеко, как позволяла веревка. Она была здорово подавлена, усы дрожали, длинное серое тело сводило от страха.
С этого момента крысолов начал опять приближать свое лицо. Он делал это медленно, так медленно, что движение вовсе не было заметно, хотя расстояние на наших глазах все сокращалось. Он ни на миг не отводил глаз от крысы. Напряжение было столь велико, что мне вдруг захотелось закричать и остановить его. Я хотел остановить его, потому что от всего этого во мне просыпалась тошнота, но я не мог заставить себя вымолвить и слова. Вот-вот должно было случиться что-то крайне неприятное -- я был уверен в этом. Что-то низменное, жестокое и крысоподобное, и тогда меня уж точно вытошнит. Но сейчас я должен был смотреть.
Лицо крысолова было уже на расстоянии почти восемнадцати дюймов от крысы. Двенадцать дюймов. Затем десять, а возможно, и восемь, и скоро лишь расстояние в ладонь разделяло их. Крыса вдавила тело в крышку капота, напряженная и объятая ужасом. Крысолов тоже был напряжен, но его активное убийственное напряжение напоминало сжатую пружину. Тень улыбки оживляла кожу вокруг его рта.
Вдруг он цапнул.
Он цапнул, как змея, бросив голову вперед с быстротой кинжального удара, что производится мышцами нижней части тела, и я на мгновенье разглядел его раскрытый широко рот, два желтых резца и лицо, искаженное широтой хватки.
Больше я не мог смотреть. Я закрыл глаза, а когда открыл снова, крыса была мертва, а крысолов складывал монеты в карманы, слизывал кровь вокруг рта.
– - Вот почему они делают лакомства из этого, производители шоколада, сказал он.
Они обычно используют ее в производстве лакомств.
Опять тот же смак в голосе, те же мокрые губы и вкусный выговор, с богатыми горловыми модуляциями, и сладкая, просто-таки вся в густом сиропе, манера тянуть это словцо "лакомства".
– - Точно!
– - сказал он.
– - Ничего дурного не случится от глотка крысиной крови.
– - Не говорите за всех, -- сказал ему Клод.
– - Но так оно и есть. Да вы и сами пробовали ее не раз. Все грошовые конфетки сделаны из крысиной крови.
– - Спасибо, но нам бы не хотелось слышать об этом.
– - Ее кипятят в больших котлах, выпаривая и размешивая длинными шестами. Это один из великих секретов фабрикантов шоколада, и никто не знает об этом, кроме крысоловов, снабжающих их сырьем.
Вдруг он заметил, что его не слушают, что наши лица враждебны, красны от злости и отвращения, что нас с души воротит. Он резко оборвал себя, повернулся, не сказал ни слова и направился через шоссе к обочине дороги. Он двигался неторопливой, почти изящной иноходью, напоминая крадущуюся крысу, и совершенно бесшумно, совершенно бесшумно даже по гравию.