Крысятник
Шрифт:
Михаил подошел к окну. Два фонаря, стоящие на тротуаре, тускло освещали самую середину двора. На скамейке под покосившимся грибком сидел мужчина в демисезонном пальто и курил. Желтый свет падал на его лицо, оставляя на нем глубокие тени. Странно, что он может делать в такой поздний час в пустынном дворе? Неожиданно мужчина поднял голову и посмотрел прямо на окно, из которого за ним наблюдали. Он ничего не мог увидеть за черным стеклом, зато Михаил рассмотрел лицо сидящего. Странно, но ему вдруг показалось, что он где-то его уже видел. Давно? Да, очень давно. Или, может быть, совсем недавно? И снова ответ был утвердительным. Смутное, пока еще неосознанное беспокойство
А незнакомец поднялся и, подняв воротник, пошел прочь, растворившись во мраке.
Первый свой срок Сергей Назаров получил в девятнадцать лет. Дали ему тогда три года. По уголовным понятиям, срок маленький, и бывалые бродяги называют его экскурсией. Сергей так не считал. Еще куда ни шло, если бы отсидел за дело, а то стукнул сгоряча чугунной сковородой по темечку соседа за излишнее любопытство, а он, падла, едва в деревянный ящик не сыграл. Насилу откачали.
Пересказывая подробности ссоры, Назаров замечал легкие улыбки на лице судьи, которого явно позабавили шуточки арестанта. Однако Серегино остроумие он оценил по-своему, влепив три года общего режима.
Тот срок Сергей Назаров, превратившийся в Серого, отсидел от звонка до звонка и вышел с твердым намерением начать жизнь если уж не с белого листа, то хотя бы с серого. Но разве мог он тогда предположить, что пробудет на воле всего лишь полтора месяца? Только в этот раз статья будет куда посерьезнее первой — умышленное убийство.
Серый нервно закурил, вспоминая свою вторую ходку. На улице было ветрено и сыро, он совсем озяб, но не уходил, надеясь, что окна на третьем этаже зажгутся вновь, и он увидит паскудного мента Чертанова, чтобы подпитать свое сердце давно вынашиваемой ненавистью. Его поведение было сродни ощущениям наркомана, который нуждается в дозе, чтобы усилить остроту собственных чувств. Да, он испытывал потребность в ненависти, и временами она становилась настолько сильной, что, казалось, могла заживо сжечь его изнутри.
Мента можно было бы подкараулить около подъезда и всадить ему заточку в спину или пулю в висок; можно было сбить его машиной, когда тот будет переходить улицу. На худой конец сбросить на голову кирпич. Но Серый был убежден, что любая из этих смертей — слишком легкое наказание для человека, сломавшего его судьбу. Прежде чем умереть, Чертанову предстояло хорошенько помучиться, чтобы смерть показалась ему наградой за все перенесенные страдания.
На губах Серого зазмеилась улыбка, которая появлялась всегда, когда он вынашивал свои планы мести. Сигарета в его пальцах догорала, и столбик пепла, надломившись, упал ему прямо на колени. Слегка наклонившись, он сдул его, отправив в свободный полет. Через минуту рассыпавшийся пепел смешался с землей, превратившись в тлен.
Нечто подобное в скором времени ожидало и майора Чертанова. Подняв голову, Серый привычно отыскал глазами нужное окно. В ночи оно было совершенно непроницаемым, но за ним явно стоял человек и смотрел прямо на Серого. Если бы Серый умел убивать взглядом, все закончилось бы прямо сейчас, но он рассчитывал на совсем другое оружие, а потому, поднявшись, неторопливым шагом пересек двор и направился к стоявшей за углом машине. Он шел и думал, что его ненависть к Чертанову не угасла с годами, а стала гораздо острее, чем тогда, восемь лет назад, когда он освободился и вернулся домой.
То был сплошной разгул, когда почти два месяца слились в один бесконечный день. Он ночевал в каких-то чужих домах, по квартирам друзей и часто не знал, где, когда и с кем ляжет в очередную
Тот роковой день мало чем отличался от предыдущих. Разве что утром по обе стороны от Серого лежали сразу две девушки. Одна рыженькая, другая черненькая. Разномастные сестрички-лисички, практикующие в сексе так называемый «бутерброд» — одна сверху, другая снизу, а между ними тот, кому повезло. Расшевелить сестры могли даже покойника, особенно, если Чернобурочка находилась наверху. Она так энергично умела вертеть тазом, что индийские танцовщицы просто отдыхали. Обе проживали по соседству. Когда Серого упекли на чалку, им было всего лишь по тринадцать-четырнадцать лет, и самое большее, на что они были тогда способны, так это за рубль приспустить трусы до колен. Сильно девушки продвинулись, ничего не скажешь. Он пытался вспомнить события прошедшего вечера, но цельного восприятия не получалось, всплывали лишь отдельные эпизоды, сравнимые разве что с обрывками киноленты. Что он помнил совершенно отчетливо, так это раскачивающиеся у самого лица титьки, которые, кажется, он целовал.
В соседней комнате отдыхал Гончар. Он тихо похрапывал, уткнувшись лицом в чье-то нижнее белье. Одежда была разбросана по всей комнате, а на полу выстроилась внушительная батарея бутылок. Плотненько так, бочком к бочку. Любимая забава Гончара состояла в том, чтобы сбивать их накатом, как в кегельбане, и он искренне огорчался, если стеклотара не разбивалась вдребезги с одного броска.
Пока что бутылки были целехонькие, но зато и совершенно пустые, а простую воду Серый не употреблял с тех пор, как только откинулся. Нужно было одеваться и тащиться к киоску на углу, где торговали спиртным двадцать четыре часа в сутки. Серый так и поступил, так что пока все шло по заведенному порядку, разве что «трубы горели» сильнее обычного.
Уже подходя к киоску, он обнаружил, что карманы пусты. Это был сигнал, и к нему следовало прислушаться или хотя бы насторожиться, но Сергей, подгоняемый жаждой, лишь отмахнулся от предупреждения судьбы и с отчаянностью обреченного зашагал по проторенной дороге.
В киоске его знали. Не далее как три дня назад он был представлен бригадиром немолодому хозяину в качестве «крыши» с правом бесплатного затаривания. Хозяин, еще недавно работавший обыкновенным инженером, скривился от такого накладного знакомства, но возражать не посмел.
Продавцом в киоске работала молодая девушка лет восемнадцати, которая при каждом появлении Серого так пугалась, как будто вместе с пачкой сигарет тот хотел забрать и ее невинность. Избалованное дитя, впервые выбравшееся за порог родительской квартиры. В каждом парне, отбывшем срок, девчушка видела потенциального насильника. Это-то Серого и заводило — сочетание испуганных глаз невинной школьницы с вполне зрелым телом, которое, конечно же, требовало своего.
Настроение у него испортилось в тот самый момент, когда вместо девчушки он увидел перед собой угрюмое лицо хозяина, напоминавшее печеную картошку, которую Серый, кстати, терпеть не мог.
— Мужик, ты бы гулял на свежем воздухе почаще, — процедил он, — а то загнешься раньше времени от нехватки кислорода.
— Ты бы о своем здоровье позаботился, — буркнул владелец киоска, — а то не ровен час загнешься от цирроза печени.
— Не понял, у тебя что, голос прорезался? — опешил Серый.
— Ты, как всегда, пришел за водкой и сигаретами? — вскинул брови хозяин. — Что ж, бери, не смею возражать… — Все обошлось бы, если бы он вовремя прикусил язык. Но не прикусил, прошипев, не удержавшись: — Кровосос.