Ксенос и фобос
Шрифт:
А романтики в зону все равно тянулись. Разговоры о счастье, которое всем и бесплатно, продолжались на кухнях и в комнатах студенческих общежитий. Ну, а если даже и не счастье, как в книжках - все равно ведь Зона! И там, в Зоне, инопланетяне, чудеса, артефакты, сталкеры...
Их отлавливали на подступах, при проверке документов, отсылали обратно после строгого внушения, ставили на учет. Но всегда находились те, кто доходил до колючки или до черной рыхлой земли КСП, проползали, перебирались как-то, оставляя следы, уходили в Зону. За такими уже не шли. Строго-настрого было запрещено соваться
***
Виктор шел сразу за Верой, которая уверенно вела его по лесу. Тут, за Мостовой, стоял темный ельник. Кудряшов изредка останавливался и двумя ударами прихваченного с собой туристического топорика рубил затеси на уровне глаз. Если теперь оглянуться, белые на почти черной коре полосы показывали путь, как автомобильные катафоты огораживая с двух сторон будущую тропу.
– Кудряшов, а ты, выходит, и по лесу ходить умеешь?- оглянулась Вера.- Может, и грибы собирать - тоже? Лесной человек?
– Я еще и на гитаре могу, и на машинке пишущей,- буркнул он недовольно. И показал, чтобы не шумела слишком. Прижал палец к губам.
– Да ладно тебе! Кто нас тут в лесу слушать будет?
– Ну, нас-то, может, и некому, а вот мы могли бы и послушать. Зверя там или птицу или еще чего. Долго идти еще?- он глянул на часы, замечая время.
– Устал, что ли? Еще с час примерно. Ну, или чуть больше.
Машину он оставил в деревне. Думал, уговорить посторожить студентов, но их в указанном доме не оказалось. Правда, и вещей их тут не было. Наверное, все-таки подались в город. А может быть, вернулись назад, в Москву?
Вера сразу согласилась попробовать выйти из Зоны. Он не успел еще свою теорию развить, что-то повторно объяснить, "надавить на жалость", а она уже сбегала в свою комнату, накинула куртку - и вот, как маленький солдат - готова ко всему.
Кудряшов смотрел на нее растроганно. Он, правда, очень скучал по дочке, и хоть Вера нисколько на нее не походила, но возраст, повадки, словечки эти современные, манера общения сама - все время напоминали ему Аню, оставшуюся в Москве.
Теперь она шла впереди, он чуть сзади, замечая дорогу. И все время приходилось останавливать, притормаживать, и еще просить не шуметь лишний раз. Поэтому и шли долго. Он по карте прикидывал заранее, что весь путь - ну, час, может, с небольшим. А вышло больше двух часов непрерывной ходьбы от деревни. Не устал, конечно, но перекусить уже можно.
– Вер, постой,- тронул он девушку за плечо, увидев чуть в стороне просвет в елках. Внезапно открылась небольшая почти круглая поляна, густо заросшая высокой травой, еще не полегшей от ночных заморозков. Во-первых, осень стояла теплая и сухая, а во-вторых, даже когда начинаются мороза, посреди леса, на скрытых от ветра полянках, еще долго стоит зелень.
– Посидим, может, перекусим?
– Ты уже не спешишь из Зоны, гляжу?
– Спешить, вообще-то, нам никак нельзя. Я вот просто боюсь, может быть. То есть, слегка побаиваюсь. Что там и как - откуда нам знать?
– А мне кажется, что все вы тут выдумали. И как войти сюда оказалось просто, так просто и выйти.
Они сели на куртки, брошенные на траву, Виктор повытаскивал из сумки свертки, развернул, разложил приятно на вид все, что заранее приготовили. Вера из рюкзачка достала старый, но все еще верно служащий стальной термос, два стальных складных стаканчика.
– О! Стопарики! А у нас раньше были пластмассовые. В любой поход хороши. Только плавятся от крутого кипятка. А вот сок или водку, к примеру...
– Так у нас город-то промышленный. Нержавейки у нас тут много. Вот из отходов и наловчились термосы и стаканы лить. Только мало. Потому в других местах их и нет практически.
После первых глотков щедро заваренного и сдобренного вишневым вареньем чая посмотрели друг на друга, рассмеялись синхронно.
– Знаешь,- сказал Виктор.- Я же мог поехать еще тогда, весной, с отрядом. Когда нас отбили, они потом на прорыв пошли из города. А меня как толкнуло что-то. Мол, нельзя. Не хорошо. Не правильно. И я тут остался. Ни разу ни на один блокпост, что за зоной, не ездил. Только Сидорчук, наш начальник разведки, по краям разъезжал. А я все больше по городу, по школам... По деревням, вот...
– А теперь?- обеспокоенно встрепенулась Вера.- Теперь чувствуешь что-нибудь?
– Ни-че-го,- с расстановкой сказал он, прикладывая палец ко лбу.- Потому и смеюсь. Не понимаю. Ничего не понимаю. Никакой опасности не чувствую и никакой тревоги.
– А может, это просто потому что я с тобой?
– Может быть, может быть... Почему бы и нет, в самом деле?
– А Сидорчук...,- начала и не закончила Вера.
– Что - Сидорчук?
– Ну, у него кто-то есть?
– А-а-а... Вон ты о чем... Дашка, да. То есть, если так...,- Кудряшов прилег на бок, прикусил сорванную травинку, думая о чем-то своем. Потом мотнул головой:
– Нет. Это слишком как-то просто. Красота спасет мир, а мир - это любовь и так далее. Нет. Хотя, я еще подумаю.
Он встал, собрал в пакет и отнес мусор к опушке, вырезал ножом кусок дерна, отвалил, как крышку сундука, поковырял землю, вынимая и раскидывая горстями вокруг, потом ссыпал мусор в яму и снова завалил дерном. Похлопал сверху руками - как так и было. Вера протянула влажную салфетку, которую он, вытерев руки, сунул в карман куртки.
– Не надо мусорить в лесу,- сказал строго и назидательно, подняв палец к небу.
Снова посмеялись.
– Ну?- вскинула она голову, тряхнув гривкой.
– Ну, все, пошли! Только вместе давай, рядом, за руку, чтобы уж, если что... Ну, сама понимаешь...
Так за руку он вел дочку в первый класс. Потом за руку держал, когда гуляли по Москве, когда возвращался из своих длительных командировок. Жена держала его за руку, когда он отлеживался в госпитале после ранения. Да, аналитики тоже попадают под пули и сами стреляют иногда, приходится. Но все это было давно. А теперь не он вел за руку девушку, а она - его. Вера показывала дорогу, они проходили шагов десять-пятнадцать, и останавливались, а Кудряшов снова метил затесями тропу.