Ксеркс
Шрифт:
Тем не менее он уже понемногу приходил в себя. Демарат полагал, что сумел надёжно отмыть свои руки от измены, пусть за воду для этого омовения пришлось заплатить душою. И он со всей энергией принялся вторить Фемистоклу. Голос его громче всех прочих требовал на Пниксе сопротивления. Он успешно съездил на Сикаон и Эгину и вернулся, заручившись союзом. Летом он сделал всё возможное, чтобы подготовить войско, с которым Фемистокл и спартанец Эванет выступили к Темпийскому ущелью.
Уход войска наполнил всех надеждой на избавление Эллады. Демарат был горд. Но вдруг ночью
Оратор попытался скрыть своё потрясение грубостью. Он прервал азиата, прежде чем тот успел договорить цветистое приветствие:
– Лучше видеть всех гарпий и горгон сразу, чем тебя. Разве не советовал я, когда ты бежал из Афин в Аргос, никогда более не совать своего носа в Афины?
– Говорил, превосходительный, — последовал невозмутимый ответ.
– И так ты следуешь моему слову? Мне остаётся лишь вознаградить непослушание. Биас, ступай на улицу и приведи двух стражников-скифов.
Фракиец бросился вон из дома. Хирам продолжал стоять, скрестив на груди руки:
– Хорошо поступил, превосходительный, парень ушёл. А мне нужно многое поведать благородному господину. Мой господин Ликон распорядился, чтобы я передал тебе из Лакедемона несколько его приказов.
– Приказов? Мне? Земля и боги! Неужели мне вправе приказывать такой змей, как ты? Ты дорого заплатишь за такое оскорбление.
– Твой смиренный раб считает иначе, — продолжил Хирам. — Если господин мой изволит прочесть это письмо, он избавит свой язык от излишних слов, а слух своего раба от новых оскорблений.
Поклонившись ещё раз, он подал Демарату папирус. Оратор охотнее взял бы в руки горящую головню, но выхода не было. Вот что он прочитал: «Ликон Лакедемонянин Демарату Афинянину. Радуйся. Может ли тот, кто был другом мидян прошлым летом, к весне сделаться их недругом? Вижу твоё рвение и помощь Фемистоклу. Но разве ради этого мы спасли тебя от разоблачения и гибели? Исполни то, что скажет Хирам, или верни деньги. Не ошибись, иначе весть о твоём предательстве уйдёт к Гипсихиду, первому из архонтов. Попробуй тогда проявить своё красноречие перед афинским судом. Но ты человек мудрый, зачем мне угрожать тебе? Слушай Хирама. Дано в Спарте, в праздник Беллерофонта, при эфорстве Февды. Хайре!»
Сжав папирус в кулаке, Демарат долго стоял, стиснув побелевшие губы. Содержание письма он предвидел ещё до того, как прочитал его.
– Чего же ты хочешь? — спросил он наконец вдруг охрипшим голосом.
– Пусть господин мой выслушает... — начал финикиец, но внезапное появление Биаса заставило его умолкнуть.
– Скифы уже у двери, кирие! Приказать им войти внутрь и выволочь за хвост эту ящерицу?
– Нет-нет, во имя Зевса! Пусть подождут снаружи. И ты тоже побудь с ними. Этот честный человек прибыл сюда по важному, но личному делу.
Биас хлопнул дверью. Может быть, он остался возле неё подслушивать. Во всяком случае, Хирам скользнул поближе к своей жертве и зашептал, не оставляя слуге никаких шансов.
– Превосходительный
– А как?
– Всё в твоей власти, господин. Ты и сам способен отыскать тысячу верных причин, чтобы отозвать Фемистокла и Эванета. И ты, господин мой, сделаешь это без промедления.
– Неужели ты решил, что вместе со своими проклятыми хозяевами можешь заставить меня совершать позорные поступки один за другим?
– Благородный господин читал письмо Ликона, — заметил финикиец, вновь скрестив на груди руки.
Меч Демарата лежал под рукой, на треножнике, и весь остаток дней своих тот сожалел о том, что не схватил его и не прикончил на месте Хирама. Но порыв налетел и оставил. Возможность не реализовалась.
– Возвращайся в Спарту, возвращайся немедленно, — зашептал оратор. — Передай Полифему, твоему господину, что я выполню его волю. А ещё скажи ему, что если настанет день моей мести — ему, «киприоту», и тебе самому, — она будет ужасной.
– Уши раба твоего с радостью услышали первые из сказанных слов. — Хирам широко улыбнулся. — Ну а слова последние, которые господин мой проговорил в гневе, я охотно забуду.
– Ступай! Ступай! — крикнул оратор.
Он хлопнул в ладоши. Появился Биас.
– Скажи стражникам, что они не нужны мне. И дай каждому за труды по оболу. Проводи этого человека. Но, если он ещё раз появится здесь, зови остальных рабов и бейте его так, чтобы в теле не осталось ни одной целой косточки.
Ответ Хирама был достоин двора Ксеркса.
– Господин мой, — завершил он свою последнюю хвалу Демарату, — вновь доказал свою чрезвычайную мудрость.
С этими словами азиат ушёл. В каком настроении Демарат пребывал весь остаток дня, может не догадаться лишь слабоумный. Песня Эриний из трагедии Эсхила всё отчётливее звучала в его ушах. Он не мог заглушить эти звуки:
Домы рушить нам дано, Если в роду вскормлен Арей, Мнят приручён, вдруг осерчал, Друга загрыз, брызнула кровь, Мы налетим как буря! Будь он силач, изловим ловца Гордого, миг — и низринут, С дольним сравняется прахом, Стоит лишь в дом войти В чёрных лохмотьях нам.А он-то хотел проявить верность Элладе, со всем мужеством выступить за её свободу. И на тебе! Неужели Немезида приближается к нему — крадучись, по шажку, по шажочку, пока он не выплатит цену своего предательства? Неужели начинается расплата, заслуженная в ту памятную ночь в Колоне?