Ксюха
Шрифт:
— И что? — приподнялся Василий.
— Он сказал, что в “данной обстановке иностранное вмешательство только повредило бы узникам Ипатьевского дома”. Какого? — усмехаясь воззрился на собеседников Иван.
— Да. Смешной ответ. Особенно в свете того, что они сунулись уже во все дыры, — согласился Петька.
— Да, опять на лицо двойная игра. Одной рукой он готовит головорезов, другой гладит по голове комиссаров, — поддержал такую точку зрения и Василий.
— О кстати совсем забыл… В Симбирске, в гостинице “Троице — Спасская” состоялся такой себе весёленький съезд. Военное совещание. По вопросу освобождения царской
— Каппель, — выкрикнул Петька.
— Ты угадал, но почему ты так решил? — усмехнулся Иван.
— Судьба выбрала и пометила его. Значит, во всех шебутных делах без него не обойдётся, — с уверенностью заявил Василий.
— Получается мы на правильном пути. Золото прятал он. Вот почему везде обрублены концы, — обрадовался и Петро.
— Думаю так оно и есть, — подвёл черту под вопросом и Иван.
Петька подумал, помолчал, почесал макушку и вспомнил:
— И ещё. Надо ли или нет говорить… Но племянница Колчака была выдана замуж в мае 1919 года как думаешь за кого?
— За какого — нибудь чеха? — хохотнул Иван.
— С тобой Иван не интересно. Но почему ты так решил?
— Много золота прилипло к рукам чехов. Что ты замолчал, кто это был?
— Гайда. Командующий фронтом освобождавший Екатеринбург. Вульгарный жеребец. В 1921 году он возвратился в Чехословакию и был там некоторое время начальником генерального штаба.
Василий встал с бревна, сходил за хворостом, бросил его в костёр закурил и откашлявшись сказал:
— Хлопцы, Бог с ним с царём. Я вот тут покумекал и надумал. Вы там про чехов что-то говорили, про то как, они часть золота разворовали… — Пыхнул самокруткой он.
— Ну и что? У тебя предложение по этому поводу есть или дополнение, — подмигнул Иван Петьке.
— Нет, предложения нет, скорее дополнение…
— В смысле? — не поверил своим ушам Иван.
А мужик продолжал:
— Мы в тайге валили лес, а возили его чехи. Шебутные такие ребята, всё в экспедиции по изучению края ходили.
— Ты считаешь, что чехи вывезли только часть золота. Другую же часть оставили здесь?
— Я ничего не считаю, — напугался Василий, — прикинул просто такой вариант.
— Правильно прикинул, — улыбнулся Иван, — в этом мире всё возможно. Разберёмся с этим, проведёшь по любимым посещаемым местам ваших чехов, да? — Василий кивнул. Иван встал и потянулся. — Ну вот, первая ночь в тайге прошла мирно и без приключений.
С неба действительно как будто чья-то рука смела звёзды и тёмные краски. На маленьких лоскутах неба, проглядывающие сквозь верхушки сосен, нарисовались невидимым, но очень талантливым художником розовые краски.
— Петя, так откуда шёл Каппель, на подмогу к Колчаку?
— По историческим запискам он подходил почти отсюда. Я догадываюсь о чём ты подумал сейчас. Мне это тоже в голову приходило. Пойду за кустики схожу.
— Давай.
После ухода паренька Василий, поскребя обломанными ногтями бороду, промычал:
— А вот что там взаправду может быть?
Иван понял о чём он и не стал играя в кошки мышки прикидываться.
— Кто его ведает, возможно, что и ничего.
— Совсем?
— Ну да.
— Так не интересно…
— А путешествие, разве это не удовольствие?
— Не знаю, может быть, но лучше б там, хоть что-то интересное было…
Иван
Дождавшись тишины, он вытащил замусоленную, сложенную вдвое тетрадь из — за пояса, карандаш и начал что-то писать. Иван из-под прикрытых ресниц наблюдал за ним. Тот задумчиво смотря на луну, что-то торопливо записывал. Потом, недовольно морщась, чесал карандашом за ухом, и словно поймав звезду улыбнувшись, опять принимался записывать что-то. Через некоторое время он опять начинал грызть карандаш и вздыхать. Ивану показалось, что во вздохах его сквозила печаль. Наверное, он пропитан ей. Она отражалась в его глазах. Которые менялись с бегом по бумаге карандаша. Там бушевали бури, сверкали звёздочки и туманили взор слёзы. “Что же он там пишет?” Не выдержав Иван поднялся. Подошёл и присев рядом на корточки заглянул через плечо. Василий напугался и прикрыл тетрадь рукой. Иван, улыбаясь, спросил:
— Это что?
Тот виновато захлопал глазами и спрятал тетрадь за спину.
— Вань, это безвредное. Моё.
— Я понял, расскажи. Могила.
— М-м-м… Стихи это, Вань. Давно от одиночества баловаться начал. Ты ж про меня ничего не знаешь. А я талантлив был. В институте учился. Песни на мои стихи в ресторанах, на танцплощадках пели. Случалось, и вся страна распевала. Знаменитости не брезговали моими песнями. Молодой был, голова закружилась. Пыжился, драка, влетел. Там же ещё срок схлопотал. Вышел, полгода порадовался солнышку и опять попал. Так вот жизнь и прошла.
Иван стараясь не показывать своего удивление тянул:
— Ничего, всё наладится. Послушай… Неудобно говорить. Мы тебя тут к Потаповне прижимаем, думали простой мужик…
— Я и есть простой мужик… Что ни на есть из помойки. Вынырнул, глоток схватил и по башке дали. Отец пил, гонял. Пьяный в луже утонул. Мать как каторжная пахала, чтоб прокормить. Не до нас было. Но стихи вытащили меня. Только не надолго, жилы слабы оказались. Той жизни был кусок и то давно гинул, да и было ли оно вообще- то, то чудо… А стихи это не тело а душа. К тому же Потаповна совсем не так проста. Ты вот знаешь, что она была на дальнем Востоке крупным экономистом. Это проклятая перестройка натворила с судьбами и людьми метаморфоз. Деньги пропали… Жизнь пошла коту под хвост. Тот Мишка “меченый” рассказывает — естественно, мол, всё. Для него возможно, а вот для таких, как мы, совсем нет. Я больше скажу. Переделывай, кто против — то. Но людей не режь. Вань, ты не простой мужик… Вон всех исковерканных собрал, хоть Петровича возьми, хоть Потаповну, Галину же опять с мальцом… Помоги мне. Не дай пропасть.
Ивана всё это удивило. Но с другой стороны, это хорошо, что он разговорился. Человеку надо выговориться. А ему полезно послушать. Он многое через Ксению понял. Например, что люди не все одинаковые. А какие вообще бывают люди? Ведь это его до Ксюхи не волновало.
— Почитай что-нибудь своё, — попросил Иван немного смущаясь.
То, что читал он было для Ивана шоком. “Бог мой!” — только и смог выдохнуть он.
Когда первые лучи пробились сквозь пушистую хвою, Василий повесил над костром чайник и котелок с яичками. Самое время, пусть варятся. Ещё немного и у народа подъём. Позавтракают и снова в путь.