Ксюха
Шрифт:
— Какое ГАИ, обалдел. Здесь тебе не столица. Через день и людей-то под лупой не сыщешь. Это, мил человек, тайга. Кати пока бензина хватит.
Через пять минут, я с ужасом поняла, смысл его последних слов. Значит, поедем пока есть в наличие бензин, а что потом? Ногами? А груз? Кошмар какой, лучше не думать.
В салоне, конечно, попахивало бензином. Запасные канистры, они были в прицепах и повсюду. Но человек привыкает ко всему, принюхались и мы. Тем более при перспективе тащить всё на себе, мы перестали быть привередливыми. Какой-то отрезок дорога была неплохой, потом стала похуже и чем глубже мы забирались в тайгу, совершенно сошла на нет. Запас бензина не трогали, заправлялись по- ходу пока было где и чем. Несколько раз останавливались. Выходили из машины немного размяться. От многочасовой езды чувствовался дискомфорт в спине. Дороги были совершенно пусты.
Баня! Царство пара и удовольствия. Русские уже с рождения помешаны на бане. Нас ждали берёзовые веники заваренные в солёной воде. Широкие лавки. Деревянные шайки. Кадки около стен с холодной и горячей водой. Полок для парки. Я балдела. Отродясь такого не видала. У меня тоже есть банька, но в ней всё не так. А тут старина. Иван, усадив меня на лавку, принялся натирать мочалкой из липы. Вот почему у женщин раньше кожа была как шёлк и никаких тебе жировых отложений. Липовая мочалка — залог здоровья и молодости. Я летала в этот момент в каком-то неведомом мире. Тело скрипело под его ладонями. Иван окатил меня тёплой водой, а потом плеснул воды в каменку. Горячо. Сухой пар жжёт лицо, печёт тело. Я хлещу богатырское тело Ивана веником, а самой нет терпения, вот-вот сварюсь, сжарюсь, испекусь, а хочется совсем другого… Мои глаза горят, неужели он слепой… Выбившись из сил и кинув веник, села на пол. Иван смеясь, соскользнул вниз и, приводя в чувство, облил меня холодной водой.
— А ну залезай, я тебя попарю, — приказал он.
Я ползком, попыталась вывернуться и улизнуть в предбанник. Не тут-то было. Иван, вылив на меня ещё ушат холодной воды, закинул моё розовое и должно быть невесомое тело наверх.
— Это тебе не твоя сауна. — Посмеивался он, продолжая охаживать меня веничком.
— Смерти моей хочешь?
— Да что ты, лапушка, жаль, что не зима, мы б в снежку повалялись или в прорубь нырнули. Ты видела речку за баней.
— Слава богу, что её нет. Мне и этого удовольствия через края. Откуда у тебя такое пристрастие?
— Служба.
Выползя в предбанник, я кое — как напившись прилагаемого к бане квасу, отошла. Пока Иван получал удовольствие, с горем пополам оделась. К лешему такую баню, мне и в моей сауне неплохо. Ваня выглядывал пару раз, проверяя моё самочувствие. Насторожили его глаза осыпавшие меня искрами. “Дурёха для чего оделась, придётся снимать. Этот чёртушка сгорит до пяток сам и сожжёт меня”.
Так и было, как подумалось. Промокая себя полотенцем, он не сводил глаз с меня.
— Живая? — лучились смехом и страстью его глаза.
— Живая! — повисла у него на шее я, прижимаясь к его горячему телу. Тюрбан на голове развалился рассыпав волосы. Он, откинув мокрые пряди и утонув в сияющих, манящих глазах впился поцелуем. Я не узнавая себя: жадная, безумная ринулась в хмельную любовь что — то бормоча и безумствуя.
Позже, он, охая и постанывая, смеялся:
— Я перестарался и, кажется, тебя перепарил.
— Поделом тебе. Будешь теперь вспоминать эту баню. — Пристыжённо бормотала я.
Мы вернулись в номер. Кровати были железные и с шишечками. Старинного литья. Вместо пружин толстенные доски. Иван, отказавшись отправиться на свою, притиснув
— Что случилось? — недовольно пробурчал он.
— А надо чтоб что-то случилось? Не могу уснуть. Там что-то написано, давай отодвинем и посмотрим.
— Мать моя, ты свихнулась, — отвернулся он, не собираясь вставать. — Ложись и спи.
Но, не думая сдаваться, я подошла к нему, сбросила одеяло и пощекотала, но мне этого показалось мало, и я потянула его за голые ноги с кровати. Поняв, что от меня просто так не отвертеться, он, позёвывая, сполз, отодвинул кровать и, достав из сумки фонарик, осветил стену ворча: — “Я от тебя теряю дар речи”. “Тимофеев”, — прочли мы.
— Полегчало? Ну и что, а? Спрашиваю, что тебе это даёт? — допытывался Иван.
— Смотря с какого бока смотреть, — защищалась я, ещё не зная к чему меня это приведёт.
— Ну например? — ухмыльнулся он.
— Если это тот Тимофеев, что работал машинистом и привёз из Сибири жену староверку и ту книгу с ней в приданное, то…
Его руки отцепились от моих плеч и вцепились в точёные спинки старинных стульев.
— Чёрт! Спросонья не подумал об этом. — Он мерил комнату, шагая из угла в угол и волокя стулья за собой. Я обрадованная, что меня оставил в покое наблюдала. Однако побегав, он встал. — Но вдруг это совпадение. Мало ли на свете Тимофеевых?!
Поняв, что надо закругляться, я спокойно объявила:
— Всё может быть. С чего ты так разволновался, пододвигай на место кровать и давай спать.
О, как его подбросило!
— Молодец, она своё любопытство удовлетворила, а меня разожгла. Теперь усыпляй. Я, как ни как работал. Таскал это страхитство, — постучал он по железным прутьям, — туда, сюда. Этот антиквар весит со штангу.
Утром, заправив машины последний раз, двинулись в путь. Ехали медленно. Дорога под телегу, но никак не под машину. Без устали распевал радиоприёмник. Лес сменяли, серебрящиеся на солнце, ковыльные проплешины. Чем дальше углублялись в тайгу, тем больше теряли уверенность в том, что найденная карта верна. Но, не сговариваясь, молчали об этом. На ночёвку остановились загодя, не дожидаясь темноты. Выбрали площадку, поставили палатки, разожгли костёр. С тех пор как ночь сползала с верхушек деревьев на землю, разговаривали тихо. Словно что-то страшное прижимало к земле. Прислушивались к каждому шороху, крику. Валера посмеивался над нами. Что с городских взять. Нормально себя чувствовал пожалуй только Василий. Он отбухал своё на лесоповале и ощущал себя тут не новичком. Петька же бегал от векового дерева к дереву, восторженно вопя и призывая всех повосторгаться с ним. Но к моменту, когда луна повисла на пышных ветках сосен, примолк и он. Я, прижавшись к Ивану, хлебала из железной кружки чай и ругала себя на чём свет стоит: “Ты бестолочь заварила эту кашу купив ту книгу или судьба подсунула её, это уже не важно, но, боюсь, теперь пути назад у нас нет, сворачивать в сторону поздно, трусим, а полезем вперёд к чёрту на рога”.
— Вань, тебе нестрашно?
— Немного есть, но мы привыкнем, это наша первая ночь в тайге. Зато какой воздух и сколько романтики. — Прошептал он в самое моё ушко. — Иди, укладывайся с Потаповной спать.
— А ты? — я смотрела на рассыпавшееся в огне полено, от которого взметнулся в небо целый сноп искр и испытывала страшное желание притулиться к нему и смотреть, смотреть…
— Я с Василием останусь дежурить у костра.
Это мне очень не понравилось.
— Тогда я тоже посижу, — заявила, не моргнув глазом, я.
Он покачал головой: “Нет”. Ясно, что я попыталась надавить на него, но безрезультатно.
Василий хмыкнул носом и усмехнулся:
— Соглашайся — это теплее.
Иван отмахнулся от него и отрезал:
— Не дури, Ксюха, отдыхай себе спокойно в удовольствие. Ничего не случиться. За это я тебе, сладкая моя, ручаюсь.
Я естественно обиделась. Но проглотила и ровно сказала:
— Проводи меня до палатки, а то мне мерещится чёрт знает что.
Иван, предупредив Василия, обнял нас с Потаповной и повёл, посмеиваясь, в палатку. Пока мы целовались до моих ушей долетело её бормотание: