Кто главный в огороде?
Шрифт:
Улица вроде бы была как улица. Брели по ней вдоль забора козы. Высматривали, в какой огород забраться. Воробьи скакали возле лужи. Но это были незнакомые воробьи. Не знали они, что её зовут Мимой, и не чирикали: «Вон Мима куда-то летит!»
Стояло в чьём-то огороде пугало. Но разве сравнишь его с пугалом Игнатом! Тот, с её улицы, как известно, франт. И рубаха у него чистая, выглаженная, с новой заплатой, и соломенную шляпу птицы не растащили по гнёздам. А этот стоит неухоженный какой-то. Будто зашёл в огород пустые бутылки собирать. Его самого из
На скамейках возле домов никто не сидел. И сколько рядом ни летай — никаких новостей не услышишь, как, бывало, возле скамейки деда Юрия.
У черёмухи в конце улицы в двух скворечниках жили скворцы.
— Это здесь тёплые страны? — сев на ветку, спросила у скворцов Мима.
— Ничего у тебя не выйдет! — защебетали они. — Скворечники эти наши. Мы сюда второй год прилетаем. Каждую весну воробьев из них выгоняем.
— Надоели, надоели, ох как надоели! — объявил сороке прилетевший из рощи ещё один скворец. — А тут вот ты объявилась.
И надо же, из скворечника, у которого он уселся, закудахтала курица. Мима даже испугалась: как это курица в него забралась и что ей там делать?
— Не нужен мне скворечник, — стала успокаивать скворцов сорока. — Я на юг лечу, в отпуск. Вот и думала, что уже здесь тёплые страны.
Скворцы, убедившись, что сорока отбирать у них скворечник не собирается, а нужен ей какой-то юг, вспорхнули с черёмухи и полетели искать корм своим птенцам-скворчатам. Все разлетелись, только один остался. Тоже пожилой, как и наша сорока. Это из его скворечника кудахтала курица.
— Ты нас подожди, — посоветовал он. — Когда мы в тёплые края полетим, и ты с нами отправишься. — И закудахтал по-куриному. Догадалась Мима, что не курица в скворечнике сидела, а скворец от нечего делать кудахтал.
Спросила у него сорока: куда, в какую сторону они полетят?
— Вон туда, на полдень, как раз где сейчас солнышко, — сообщил скворец.
«И чего это я буду их ожидать, — подумала сорока. — Переночую здесь, а уж завтра отправлюсь дальше». И чтобы не скучно было, полетела она к усадьбе деда Кукаренко.
Сам Кукаренко как раз окучивал картофель, а со двора его звал уже не петух, а сама хозяйка:
— Дед, а дед! Хватит тебе по жаре маяться! Иди, руки помой, обедать будем.
Ушел дед, а Мима полетела в огород, на его грядку, тоже перекусить. Червячка съела, которого дед Кукаренко откопал, букашку, жучка, паучка, а уж потом уселась на ветку возле курятника, чтобы послушать, о чем будет кукарекать петух. А петух вспомнил, что им, петухам, кукарекать полагается не днём, в жару, как сейчас, а по утрам. А то закукарекаешь, солнышко тебя услышит и опять за озеро спрячется, и все, кто встал, снова в постель заберутся.
Не удержалась сорока, спросила у петуха, что за курица в скворечнике живёт? Спросила, хотя уже и сама догадывалась.
— Да это скворец так кудахчет. Кудахчет — это ничего, а то начнёт скрипеть, как будто пилой пилит. Скворцы, они любят других передразнивать.
Сообщил это петух и убежал к своим курицам. Надоело сороке одной сидеть, полетела она над огородами, над улицей. Увидела, как в соседний лесок пролетели две вороны, те самые, что бабушке Акуле письма от лешака Спиридона приносили. «Вот и я утром туда за ними отправлюсь», — решила сорока. А воробьи, те, что всё ещё порхали возле лужицы, откуда-то узнали, как её зовут, и защебетали:
— Опять сорока Мима куда-то пролетела. Опять.
Ночь сорока провела на ветке, а утром, когда петух без двух перьев в хвосте закукарекал: «Ку-ка-ренко! Поднимайся, Кукаренко!» — полетела через лесок искать тёплые края, или юг, а может быть, тёплые страны. Ей было всё равно. Летит, а навстречу ей вороны.
Вообще-то вороны не дружат с сороками, а тут увидели путешественницу, удивились и даже обрадовались. У них, у воронушек, уже и Быня про неё спрашивал: «Не видали ли её? Не встречали где?» Бабушка Акулина интересовалась и другие сороки — тоже. Принялись и вороны Миму расспрашивать: не надоело ли ей по чужим улицам да рощам скитаться и когда в своё гнездо вернуться собирается?
— Ой, не знаю, — ответила сорока. — Очень уж мне хочется на тёплые страны взглянуть. Вот долечу, осмотрю там всё. Букашек ихних поклюю. Тогда решу.
— Ты отправь своим приятельницам весточку, — предложила одна из ворон, а вторая закаркала:
— Ох и счастливая ты, Мима. Ну прямо как пугало Игнат. Ему недавно опять красивую заплату на рубаху Ика пришила. Глаз не отведёшь. Я тебе сейчас открыточку принесу. Совсем новая у дороги возле груши валяется.
Притащила воронушка открытку. На одной её стороне цветочки нарисованы, а вторая чистая. Но главное — марка на ней наклеена!
— Вот, — положила она открытку перед Мимой. — Пиши подругам, что пожелаешь, а мы отнесём.
Обрадовалась сорока. Потопталась по открытке. Склонила голову, поводила клювом по своим следам. Прочитала всё, что написала. Осталась довольна и сказала:
— Разберутся. Несите!
Тётенька, которая по улице письма разносит, долго вертела в руках открытку со странным адресом. А был он такой:
«Гнездо на высоком тополе, где Кирюшина бабушка живёт. Двум сорокам».
Хорошо, что вышел как раз посидеть на скамейке дед Юрий, ну а за ним, конечно, Барбоска выскочил. Заулыбался дед. Адрес-то на открытке он сам написал, да открытку выронил, а письмоносице сказал:
— Да вон же дом Кирюшиной бабушки, а рядом на тополе, видите, — гнездо. Там как раз эти самые сороки и живут. Стрекочут всё время, иногда по делу, а чаще просто так, вон как мой Барбоска лает.
— Гав-гав-гав-ав! — подтвердил Барбоска. Отступила на шаг за тротуар тётенька-письмоносица, чтобы стоять подальше от пса. Вообще-то её все собаки на этой улице знали, но Барбоску не поймёшь: то он хвостом виляет, будто твой лучший друг, то лает. Не догадывалась она, что пёс на воробья лает, отступила и говорит: