Кто хочет стать президентом?
Шрифт:
– Идемте, Сидор Иванович, мы отстали.
– Глупости, мы почти что ни в чем не отстали. Гении есть, и гениальные прозрения есть, но надо поддержать. Если пока не финансово, то хоть добрым словом.
– Идемте, Сидор Иванович, идемте.
– От Академии наук ничего не дождешься, так пусть хотя бы охранка позаботится.
– Ну вот, можете считать, мы и начинаем заботиться. Они наконец двинулись вслед за остальными. Профессор даже вдохновенно распахнул полушубок:
– Для начала хотелось бы убедиться, что установка действительно работает – не только перед телеобъективом, а по-настоящему.
– Да что вы, я вам включу, сами все посмотрите. Там, конечно, нужны доработки. Небольшие. В условиях хорошей лаборатории мы за полгода сможем устранить все узкие места.
– А есть узкие места? Лапузин честно кивнул:
– Разумеется. Я как честный ученый отрицать этого не могу.
– Так что же ваш брат…
– Виталик совсем другой человек. Он считает, что раз проблема решена в принципе, на нюансы можно наплевать. Но черт сидит в нюансах, как известно.
– Вот оно что.
– И раз мы здесь никому не нужны, надо стать нужными «там». Виталик нетерпелив. Но вы не бойтесь, большого вреда его американское шоу не причинит. Установка у меня, и чтобы ее воспроизвести… Главное – наши зашевелились. Как я рад! Вы думаете, чего я торчу у этого идиота в снегах? Страшно. И противно. Понимаете, некоторые секреты установки знаю только я. Виталик в последнее время больше интервью давал. Кроме того, у него меньшая склонность к химии. Он как математик спец и орел, а с конкретикой вещественных взаимодействий у него…
Нестор Кляев, уже спустившийся к реке, стал невидим.
– А как вы думаете, за границей ведутся подобные разработки?
Профессор хмыкнул в бороду:
– Так я же к тому и веду. Сбежал я сюда не от бандитов и журналистов, это просто противно.
– А что тогда страшно?
Лапузин остановился и огляделся. Откуда-то издалека донесся призывный крик Кляева.
– Хрен тебе, Нестор, – неожиданно разозлился профессор, – я ему ничего не стал объяснять, хотя он надеется. У него нюх, у Нестора, на такие вещи. Он в пять секунд бросит свой Аркаим, если я дам примазаться. А я пью кедровку и сплю.
– Так чего же вы испугались, профессор? – чуть более нетерпеливо, чем следовало, спросил майор.
– Шпионов. Американских шпионов. Я сразу решил, что они за мной приехали.
– Шпионов?
– Ну шпионок, это даже экстравагантнее. Убежден, штатники и сами до чего-то там похожего дотумкали, а когда о нашей установке пронюхали – впрочем, мы сами раструбили, прислали подготовленных людей.
– Как вы об этом узнали?
– Дело было так. Звонит мне эта дура Дерябкина и говорит: приходи, Сидор Иваныч, ко мне в студию, два интересных человека будут. Из «оттуда». С деньгами, говорит, и хорошее дело затеяли. Сначала я просто подумал, что эти две американские девки наши идеи приехали по дешевке скупать. Или туризм экстремальный. А потом в голове щелкнуло…
– А кто такая Дерябкина?
– Наша мадам де Сталь. Салон держит при районной библиотеке для взращивания графомании. Она, конечно, не дура, да и не сволочь, по-моему, но только, полагаю, попала в сети.
– Ну где вы? – вырвался из темноты с обиженным вопросом Кляев. Он тяжело дышал – видимо, спешил.
– Скажите, Нестор, – обратился к нему майор, – вот вы утверждали, что все захороненные на вашем кладбище сидели, причем плечом к плечу.
– Да, и это могут подтвердить мои рабочие.
– А сколько?
– Это видели человек семь-восемь. Трезвые.
– Нет, сколько было захороненных?
Кляев отступил в темноту, и оттуда прозвучало:
– Двое.
Глава двадцать седьмая
В круге первом-4
Особняк предвыборного штаба Голодина в Охапкино
Андрей Андреевич сидел под красиво написанным плакатом: «Петля Нестерова на шее лапотной России». Прочитав текст, кандидат сразу решил, что не велит им пользоваться. Фамилии главных соперников были обыграны здесь как-то неряшливо. Каламбур получился не смешной, и исправить его не представлялось возможным. «Петля Нестерова на горле Лаптевской России» – еще хуже.
Вел встречу, как и всегда, Кирилл Капустин.
Для начала заслушали сообщение о движении рейтингов. Суммируя данные двадцати социологических служб, Капустин сообщил, что похвастаться пока нечем:
– Не радоваться же тому, что мы с вами вошли в первую десятку.
Сидевшие напротив подиума мозговые штурмовики и крутые креативщики старались не смотреть в его сторону, но и без визуального контакта с начальником штаба было понятно: главный акцент он делает на слове «мы», имеющийся пока неуспех в работе равномерно раскладывая на плечи всех присутствующих. В зале было человек пятнадцать представителей разных «долей» пресловутого «арбуза».
– Прошу господ высказываться.
Желающих не оказалось. В самом деле, кого увлечешь возможностью прокомментировать свои собственные неудачи?
– Тогда я буду поднимать сам, как в школе.
Начались выступления. Основных версий вырисовывалось две. Первая сводилась к тому, что на избирательном рынке пока еще царит стартовая неразбериха. Покупатель избирательных программ еще не распробовал, кто из торговцев предлагает ему наилучший продукт. Тут дело времени и привычки. Надо продолжать долбить в одну точку. Упорство, увеличение частоты и интенсивности выходов к публике плюс совершенствование уже применяемых приемов – вот такие рекомендации.
– Какое увеличение? – подал голос Андрей Андреевич, выслушав очередного оратора. – Я и так сплю через ночь. Зубы некогда почистить.
Вторая группа советчиков соглашалась с первой относительно необходимости повышения интенсивности работы: «Надо в этом отношении брать пример с Жириновского», но настаивала на том, что дальнейшая концентрация усилий на оттачивании собственной аргументации не улучшит результаты: «Здесь мы уже давно скребем ложкой по дну». Следует направить агрессивность вовне, на слабые места в программах главных соперников. И Нестеров, и Лаптев, и Миронов, и коммунисты совершают довольно много ошибок – вот и надо их использовать.