Кто хочет стать президентом?
Шрифт:
– Значит так, ребята. Если вы что-то опять начнете вынюхивать, «он» сразу поймет, что это по моей просьбе, и может шарахнуть по вам, как по мне. Команда будет такая: все отставить. Вот отлежусь – сам займусь.
– А кто сказал, что ты здесь главный? – поинтересовался старший Савушкин.
После этого разговора майора скрутило заново. Дней десять он стонал и потел. Подпольный доктор кривился, глядя на его постельное поведение, что-то строчил на рецептурных бланках.
– Ну что? – спрашивали его.
– А ничего, – отвечал он нервно, как будто спрашивали у него явную глупость. – Надо колоть и ждать.
За эти дни в стране произошли крупные изменения – началась кампания по выборам президента. Большие изменения произошли и в жизни «Китежа».
– Нас выселяют, – доложил Кастуев Елагину в ответ на вопрос, почему все ходят такие хмурые. – Задрали арендную плату.
– Это потому, что я не умираю, – усмехнулся майор.
– Что?
– Дай мне телефон. Сколько нужно доплатить?
– Четыре тысячи зелени.
– Всего-то?
Кастуев исподлобья глядел, как майор возится с аппаратом.
– Боков, это ты? Мне нужны деньги. Русские деньги, сто пятьдесят тысяч. Нет, очень срочно. Называй счет, – это Кастуеву.
Прослушав длинную серию цифр, майор продиктовал ее в трубку. Бобер и младший Савушкин, сидевшие тут же, рядом с кроватью, переглянулись.
– Что у тебя с головой? – спросил, улыбаясь, Кастуев. – Ты же еще вчера не различал день и ночь.
– А что у меня с головой? – Елагин закрыл-открыл глаза, повертел головой с закрытыми, с открытыми глазами. Встал, вытянул руки перед собой, опять закрыл глаза и коснулся по очереди обоими указательными пальцами кончика носа.
– Так, мужики, деньги будут послезавтра.
– У нас тоже для тебя есть подарок.
– Нашли Лапузина?
– Угадал.
– Так едем!
– Может, полежишь еще пару деньков? Для страховки.
– Только прогулка в автомобиле может меня по-настоящему освежить.
Глава двадцать четвертая
«У старого охотника»-2
г. Калинов
Преодолевая внутреннюю тошноту, Винглинский переодевался. Пальто, костюм, ботинки, носки – все это пришлось снять как обмундирование, совершенно неподходящее для оргии, которую он решил продемонстрировать калиновской камарилье своих клевретов.
Дворец среди елей ожил. Повсюду полыхала истерически яркая иллюминация, грохотала вода в наполняемых бассейнах, наливались теплом парильные камеры. Мангалы распускали длинные невидимые языки будоражащих воображение запахов. Правда, самому Сергею Яновичу эти запахи казались тошнотворными. Но что делать, надо терпеть.
И вот олигарх засел в роскошном предбаннике этаким Домицианом, даже венок себе велел сплести из сухих дубовых листьев – картина, обязанная восхитить подданных и внушить им уверенность, что дела идут как надо, даже лучше, и нет никаких поводов для вредных сомнений: столы ломятся, пар не ломит костей, а девушки не ломаются.
В предбаннике предбанника начали собираться гостенечки. Либава их рассаживал, определяя место в очереди. Первым занырнул в тронную залу, естественно, Тимченко. Он был забавен, этот лидер местного банковского сообщества и кандидат в главные городские управленцы. Винглинский должен был признаться себе, что назначил именно его фаворитом районных выборов исходя не столько из деловых качеств, сколько из забавного совпадения внешности Тимченко и своей. Такой же худой, длиннолицый, с как бы чуть-чуть слезящимся декадентским взглядом. Тем более что, отдавшись душой и телом в пользование олигарху, районный банкир начал подражать ему, копировать стиль одежды, поведения, говорения. Наблюдать за этим было забавно. Особенно в данный момент, когда олигарх сидел с венком на голове, завернувшись в махровую простыню. Тимченко явился в пальто с поднятым воротником, держа под мышкой кожаную папку. Как будто в загородном особняке сделалось вдруг двое Винглинских – выходная и рабочая модификации.
Кандидат в мэры сел на краешек стула, расстегнул папку и начал докладывать всякую мелкую ерунду – о составе избирательных комиссий, о нехватке оргтехники, о кознях «единороссов» в городском совете, где у них по-прежнему большинство. Он всегда докладывал об одном и том же. Речь его текла подобно тихой реке с очень плавными поворотами.
Стоп, а это что такое?!
– Что это за фамилия?
– Новый зам районной избирательной комиссии, надежнейший человек. Мне обязан лично. Голову сложит.
– Нет, что у него за фамилия?
– Борис Иванович Испражненко.
– Откуда такая фамилия?!
– Признаться, я тоже спрашивал. Он говорит, что его предки – выходцы из Праги.
Винглинский отрицательно покачал головой:
– Мне кажется, Прага здесь ни при чем. Тимченко засуетился, он готов был сделать для своего благодетеля многое и нервничал, не зная, что можно сделать в данной ситуации.
Олигарх подумал: чего только не случается покупать за свои деньги.
– Заменить?
– А что ты можешь сделать? Одно дерьмо заменить на другое?
– Почему же, есть довольно приличные люди.
– Какая разница… Иди переодевайся.
– Что вы сказали?
– Переодевайся. Поработали – теперь поразвратничаем.
Как раз в этот момент приоткрылась дверь и послышались волнующие вскрики веселящихся молодых женщин, уже добравшихся до первой своей радости на сегодня – ящика «Мартини».
Кандидат в мэры побледнел.
– Что ты хочешь мне сказать?
Кандидат приложил руку к левому отвороту пальто:
– Кардиограмма. Сижу на конкоре.
– Что это такое?
– Кардиологи сказали: лекарство от внезапной смерти.
– Так ты что, можешь тут еще и коньки отбросить?! Тимченко понял, что сделал себе плохую рекламу, и заторопился, исправляя положение:
– Нет, что вы, это временно. К выборам я – огурец. Гарантирую. Я еще поживу вам на пользу.
– Иди переодевайся.
– Я замену привез.
– Какую еще замену?
– Поэта. Хорошего поэта Тальберга. Он создан для всего этого, – кандидат кивнул в сторону пьяноватого женского смеха.