Кто хочет стать президентом?
Шрифт:
Уже в пятый, что ли, раз владелец огромной нефтегазовой империи наведывался сюда, ибо именно в Калинове чувствовался ему один из важнейших узлов общей системы событий. Едва посетив строительство отгрузочного терминала под Выборгом, он летел почему-то в Калинов. Только-только поучаствовав в приемке нитки нефтепровода, проложенного по дну Обской губы, он опять несся сюда же.
Хорошо, что главный управленец этого хозяйства, хромоногий Олег Мефодьевич, был человек простой, никогда не позволявший себе задумываться о высших материях, иначе голова его могла бы пойти кругом от попыток расшифровать траекторию тайных маршрутов и замыслов господина олигарха.
В этот раз шеф явился вдвоем с меланхоличным толстяком Либавой, если не считать, конечно, обычной охраны. И было заметно, что чувствует он себя прескверно. На вопрос: истопить ли баньку? – ничего не ответил. Олегу Мефодьевичу пришлось заглядывать в глаза Либаве, а у того глаза по выразительности – как плошки. Решил на свой страх – топить.
Сергей Янович походил по первому этажу, не снимая плаща, оттопыривая правую ноздрю и чуть прищурив правый глаз. Такое выражение лица обычно свидетельствовало о самом что ни на есть отвратительном состоянии духа.
Сел в кресле в малом кабинете, разбросав ноги по медвежьей шкуре.
Олег Мефодьевич понял, что с вопросом о том, надо ли готовить к подаче снегоходы – одно из любимых развлечений Сергея Яновича, придется погодить. Впрочем, ничто не мешает пока их подготовить.
Олигарх сидел в кабинете один – Либава пристроился в прихожей на секретарском месте.
Пожалуй, никто из тех, кому интересна была внутренняя жизнь господина Винглинского и его планы на ближайшее политическое будущее, не догадался бы, что олигарх приехал в «эту уральскую дыру» просто потому, что не знал, куда ему поехать. Семейство в полном составе развлекалось в Италии, московская квартира почему-то казалась отвратительной и небезопасной, равно как и оба подмосковных дома (невроз, батенька), и никакого более важного мероприятия, чем инспекция подготовки к выборам калиновского мэра, под рукою не оказалось.
– Ну что, Сергей Янович, я обзвоню их? – поинтересовался по внутренней связи Либава.
– Да, – сказал Винглинский, и ему показалось, что Либава не верит тому, что шеф хочет заниматься тем, ради чего приехал сюда. Нет, это уже перебор. Какое имеет значение, что думает этот боров в дорогом костюме? Нервы ни к черту. Устал. Устал бояться.
Винглинского слегка передернуло. Вот ключевое слово – бояться. Ничего не удается поделать, все время крепнет ощущение сгущающихся над головою тяжелых туч. Вроде бы нет пока никаких очевидных, однозначно угрожающих сигналов, но что-то шепчет по ночам: уезжай!
Вообще не стоило ввязываться в эту аферу с изобретателями. Остатки прежнего азарта и счастливой рискованности – как-нибудь да выедем! А ведь что-то подсказывало: времена совсем, совсем не те на дворе, о прежних манерах надо бы забывать. Сергей Янович почти с содроганием ждал новых известий из Штатов, куда укатил один из Лапузиных с парадными лекциями и обещанием немедленно воздвигнуть – только дайте площадку и деньги – новую установку по производству сверхтоплива. В сто раз лучше той, которая осталась у более скромного брата в Калинове и которую он настрого запретил транспортировать за рубеж из соображений то ли обостренного патриотизма, то ли научной честности. Сергей Янович с самого начала считал бородачей обманщиками, но стоило ему подойти к грани, когда надо кричать: «Пошли вон!», всякий раз изобретатели выдавали какой-то новый кусок научной абракадабры, какой-то новый технический финт, и вспыхивала слабая мысль: «А вдруг?» Ведь все права на установку Лапузиных и на их изыскания он купил-перекупил и перед судом любой страны выглядел бы добросовестным приобретателем. А если калиновские дикие профессора правы, то это ведь и в самом деле – новый золотой век!
Только пока никакого золотого века, а сплошная путаница-неразбериха и временами даже смутное, но крайне неприятное ощущение, что пещерные гении его дурачат.
Но это бы все ничего. Не с этого направления он ждал главной печали. Что-то разбалансировалось в его взаимоотношениях с государством. Три года назад казалось, что отношения выяснились. Ходор сел, Невзлин сбежал, а несколько таких, как он, миллиардер Винглинский, нашли общий язык с властью. Вам нужен ваш Кремль – подавитесь, нам что-нибудь вроде «Челси» – и все рады, все обнимаются. За три года он утратил осторожность. Утратил четкое ощущение границы, за которую переступать нельзя. Ошибся с определением степени свободы. Не сдержал либеральных инстинктов. Думал осторожно так, без шума поиграть в старые политические игрушки. И даже еще и играть-то не начал, просто достал несколько таких игрушек из опечатанного ящика. И мгновенно в окружающем мире что-то преобразилось. Далеко, на самых окраинах, задвигались некие пока еще малозначительные тени, благоприятные конфигурации персонажей в силовых ведомствах, например, в прокуратуре, начали меняться на неясные. И вся мерзость положения в том, что ничего уже переделать нельзя. Сказал «а», и теперь из тебя сами собой лезут все остальные буквы алфавита.
Послать ко всем чертям Голодина?
Но дело зашло так далеко, что его уже не поймут там, где раньше понимали и обещали поддержку. Ходору вон тоже обещали. Лучше быть хитрым, чем гордым. Смоленский уехал в Нормандию, Гусинский – в Испанию, а Ходор вернулся, судя по всему, в полной уверенности, что его не тронут. Кто посмеет, когда такие защитники?! Теперь опыт имеется, и второй арест пройдет глаже. Ситуацию можно представить как фарс, тем более что «чистая сила» всегда у своры Хинштейнов под рукой.
Типичный персонаж трагедии, подумал Винглинский о себе. Это когда видишь все ужасные ошибки, которые можешь совершить, и понимаешь, что не совершить их не можешь. Да, он будет давать деньги Голодину, вполне, кстати, презираемому им субъекту. Потому что все остальные еще менее годятся для начинаемого дела. Он будет давать деньги, хотя и кретину понятно, что у Голодина нулевые шансы в этой президентской кампании. Винглинский вдруг хмыкнул. Получается парадокс. Отчасти он защищен от всесильной карающей руки фактом бессилия того, кому помогает. Будь Голодин реально опасен для Кремля, за его главного финансиста уже давно взялись бы значительно круче. Надо, конечно, признать, что Ходор представлял собой в сто раз большую опасность в тот момент, чем он, Винглинский, теперь. Если бы прошли в думу все, кого тот проплачивал, учитывая, разумеется, господ коммунистов, можно было бы, продолжая проплачивать, со временем получить две трети голосов этого стада и, заменив всего лишь одну строчку в конституции, превратить заснеженную нашу родину из президентской республики в парламентскую. С назначаемым при помощи думского большинства премьером – уже всеми горячо любимым господином Ходором. Откровенно говоря, Путин захлопнул дверь вагона в самый последний момент, иначе пришлось бы тесниться. Ныне в смысле перспектив все бледнее. Ну кого может испугать ленивый, жестокий, капризный инфант, он же взяточник? Так значит – бояться не надо?
Сергей Янович вздохнул.
Сказать можно все что угодно.
По крайней мере, одно совершенно точно: нельзя показывать, что боишься.
– Либава.
– Я слушаю.
– Кто там должен подъехать?
– Уже целый список.
– Читай.
– Ну, Тимченко, естественно.
– Естественно.
– С ним Курицын.
– А этот нам зачем? Либава задумался.
– Ну, прокурор.
– Ладно.
– Просится Захаров.
– А, этот придурок-капитан.
– Очень рвется, говорит, у него что-то важное.
– Что у него может быть важного? Ну, пусть. Это все? Чего ты там кашляешь, говори.
– Генерал Кунгуров.
– Что?!
Винглинский не столько расстроился, сколько удивился. Здесь, в отрогах Уральских гор, столкнуться с московской паркетной комитетской шпаной – завидная судьба.
– Что ему надо? Либава вздохнул.
– Понимаю.
Он кое-что задолжал по разным там выплатам – не очень в общем-то обязательным, но как бы принятым на себя в свое время. Пусть генерал лично все расскажет. Неприятен был сам факт, что его (олигарха), судя по всему, пасут. Ну, пасли, надо думать, всегда, а теперь уже не скрываясь?! Что ж, Кунгуров – из бывших топтунов, из «девятки», ему ли не уметь. И, надо полагать, старые связи сохранились. Вернулся в лоно ведомства? Только зачем было ждать, когда господин олигарх так далеко от Москвы отъедет? А может, именно потому, что отъехал? Здесь все пройдет тише. Пока шум докатится до Вашингтонов, многого уже можно будет добиться от подследственного.