Кто хочет стать президентом?
Шрифт:
– Но это же правда! Мы тут, в Америке, должны работать на опережение, иначе всем будем заправлять не мы, пусть грешные, слабые люди, а дикие стихии. Так устроен наш американский мир.
– Получается, что мы, американцы, хуже всех. Китайцам хватает миски риса, чтобы выстроить новую Великую стену – теперь из рубашек и курток, а нам надо обязательно объедаться, чтобы работать.
Мистер Реникс закатил глаза и тихо выругался.
– Ну да, да, ты попала в самую точку.
– Я не целилась ни в какую точку, папа.
– Но попала. Вспомни Новый Орлеан.
– Неприятное
– Вспомни кадры, снятые в разграбленных магазинах. С полок исчезло все. Хлеб, консервы, памперсы, бутылки с водой. Нетронутыми остались только стеллажи с DVD-дисками и компьютерными программами. При первой же опасности мы отказались от достижений высокой цивилизации и вернулись в самое настоящее варварство, где важны только еда, питье, тепло.
– Ты хочешь сказать, в затопленном Копенгагене было бы по-другому?
– Нет, нет. Дело в другом. Если одичает Копенгаген или Гонконг, это будет большая неприятность. Если рухнет в пучину варварства Америка, – это будет конец мировой цивилизации.
– Получается, что мы всех заставляем принимать наши ценности с помощью запугивания: не будете помогать нам быть самой богатой и сильной страной – вам конец.
Мистер Реникс вытер рукой усталое лицо, выражение которого было такое, будто он не уходит на работу, а только что вернулся с нее.
– Если хочешь, что-то в этом роде. В конечном итоге мы работаем ради всех. Ради всего мира.
– И все же получается, что мы всех запугиваем. Раньше ведь Америка была другой. Когда мир пугали Советы, мы казались на их фоне обаятельными.
Мистер Реникс утомленно кивнул.
– Как всегда, ни до чего не договорились. Сейчас я поеду к себе в офис, а потом на испытательный стенд. Я буду изо всех сил работать на систему, на нашу систему, в надежде сделать ее хотя бы чуточку менее прожорливой. Кажется, у меня получится. И наша страна сможет, оставаясь собою, объедать окружающий мир в несколько меньшей степени. Тебя устроит такое обещание?
Джоан вздохнула.
– Ну, хоть что-то, – помрачнев, сказал мистер Реникс и, резко развернувшись, вышел, помахивая своим злосчастным дипломатом.
Джоан следила через окно, как он прошел по дорожке между двумя полянами травяного газона, нервно открыл дверь «Лексуса», бросил дипломат на переднее сиденье.
Джоан любила своего отца. Она совершенно искренне считала его наименее виноватым в глобальных несправедливостях, которые наблюдала вокруг себя, и страдала, что именно ему вынуждена предъявлять претензии за все это. В глубине души она продолжала считать отца идеальным героем – именно поэтому ему доставалось.
Она вскочила со стула. Нельзя же расстаться в состоянии ссоры! Подхватывая на бегу домашние туфли, бросилась к выходу. Выскочила на дорожку, размахивая так и не пригодившейся ложкой. Но машина уже тронулась. Был отчетливо виден смуглый решительный профиль мистера Реникса. Вот он отвернулся, чтобы посмотреть, нет ли слева от машины велосипедиста или парня на роликах.
Уехал.
Не успела!
Джоан дошла до конца дорожки и остановилась там, задумчиво похлопывая ложкой по точеному колену.
– Вы только посмотрите! – услышала она неприятный голос. Это была миссис Остин – пухлая очкастая старуха с несколькими завитыми волосками на практически голом черепе. – Вы только посмотрите, они утверждают, что сделали это!
Джоан пришлось уделить внимание соседке, тыкавшей пальцем в статью на газетной полосе. Оказывается, какие-то «сибирские обманщики» придумали новый бензин стоимостью всего лишь цент за литр.
Джоан вежливо пожала плечами и облизала ложку. Комментировать такие сообщения – все равно что рассуждать об устройстве системы пищеварения марсиан. Но старушка не унималась. В ней было столько жизни! Даже если она по своей воле решит завещать все свое наследство голодающим Африки, те еще очень не скоро дождутся ее денежек.
– Из чего, из чего, скажите, они там собираются его делать? Из снега? По-моему, только снега там у них и в избытке.
– Извините, миссис Остин, мне надо позвонить. Джоан действительно надо было позвонить. Отцу.
Глава третья
Уральские пальмы
г. Калинов, Южный Урал
– Это со мной, – сказал капитан Захаров швейцару гостиницы «Парадиз», бывшему подполковнику медицинской службы Кабинкину, облаченному в бархатную крылатку и папаху, отчего тот выглядел одновременно и глупо и солидно. Говорил капитан не оборачиваясь и не уточняя, кого именно он имеет в виду. Отставник-швейцар, отлично осведомленный о положении этого лысеющего самодовольного хлыща в системе силовых ведомств города, только понимающе кивнул. Будь даже Захаров еще пьянее, чем сейчас, и веди он за собой на поводке караван верблюдов, а не двух раскрашенных девиц, ему не могло быть никакого препона.
Цокая каблуками, поводя плечами в недорогих мехах, девушки вошли, брезгливо озираясь. Очень трудно было понять, почему брезгливо, ибо лучшего заведения в городе Калинове не имелось, их ежедневной мечтой было попасть именно сюда и поискать работу на ночь в подвальном клубе «Атлантида».
Капитан Захаров не повел их на дно морское, откуда вырывались буруны музыкальной тарабарщины и отсветы искусственных огней. Он повернул налево и зашагал меж двумя шеренгами самых настоящих пальм, проросших прямо из белого мраморного пола к рецепшену, или как оно там правильно, наконец, пишется, это слово. Лиза и Роза последовали за ним. Они были так удивлены, что даже не сделали того, что сделали бы в любой другой ситуации, – не закурили.
За стойкой сидел милый юноша в бабочке. Он не поднял глаз на подошедших и почти неуловимым движением ласковой лапки выдал капитану электронный ключ.
В лифте капитан Захаров вдруг прервал молчание. Такое впечатление, что он наконец рассмотрел своих гостий и решил, что они достойны того, чтобы он им сказал нечто ухаживающее.
– Обратили внимание на деревья?
– Симпатичные березки, – молвила Лиза, длинный язык которой часто являлся причиной сокращения ее гонорара.
Капитан не обиделся. Такой вид юмора до него, кажется, не доходил.