Кто косит травы по ночам
Шрифт:
Наталья Михайловна всплакнула.
Надя ошарашенно молчала.
Одни сюрпризы. Ночь страшных тайн и их разоблачений.
– Вы только не волнуйтесь, Наталья Михайловна, я скоро вернусь в город, встретимся, поговорим…
– Обязательно! Обязательно! Спасибо, что позвонила! А то я, знаешь, так себя корю, так себя корю. Пошла на исповедь, покаялась, про тебя рассказала. А батюшка мне и говорит: «Какие же мы, православные, бываем жестокие!» Он сказал «мы», а я понимаю, что обо мне это, обо мне. Столько про себя вспомнила – страшно стало. А ведь, главное, уверена была, что права, что все знаю
В трубке снова раздались всхлипывания. Надю тоже пробрало, в глазах защипало.
– Не плачьте, а то я сейчас тоже плакать буду. Ведь все хорошо, да?
– Да-да… – хлюпала трубка. – Ой! Да что ж это я! Ты же с мобильного звонишь, а я твои денежки трачу!
– Не важно все это, я скоро перезвоню, и вы звоните, если заскучаете. Не грустите.
Ну и дела! Вот так Андрюшечка! Она ему все детские гадости про мачеху вывернула, а он – помогать! И ни словом никогда не обмолвился. Не хотел, чтоб она узнала, тайну хранил, а делал, что считал нужным. Почему же это он – такой хороший, а она, получается – злобная эгоистичная жадина, раз не посчитал нужным даже посоветоваться с собственной женой насчет собственной ее мачехи!
Но Надя прекрасно понимала, что муж поступил правильно. Он не разбирательств семейных хотел, а просто считал необходимым помогать родственнице-пенсионерке, какой бы тяжелый характер у той ни был. Что ж ей, из-за тяжелого своего характера – голодать теперь? Или милостыню выйти просить? Нравится, не нравится, а есть такой порядок: долг сильных перед старыми и малыми. Можешь помочь – помогай и не рассуждай. А стал бы он с Надей советоваться – тоже хорошего мало. Еще бы и поскандалили. «С чего это ей помогать?» – запросто ведь могла бы она так сказать. И пошла бы поехала: про одинокое детство, ревность мачехи и тому подобное, много раз перемолотое уже. А потом бы, ясное дело, «ушла в себя». Это у нее хорошо получается.
Как же со мной тяжело, ужаснулась Надя. Если даже близкий человек доброе и правильное дело таить от нее должен ради семейного мира и спокойствия. Как же это она ни разу за свою жизнь не глянула на себя со стороны? И почему считала себя незыблемо правой? И какие тайны есть от нее у Андрея еще?
Однако возможности надолго углубиться в раздумья судьба пока предоставить ей не могла. Отвела душу интересным разговором, и пора возвращаться в суровое настоящее.
Иришка, пыхтя, возилась около Екатерины Илларионовны. Она уже оттащила обломки лестницы в угол, накрыла пострадавшую двумя шерстяными одеялами.
Екатерина Илларионовна шепотом попросила попить. Похоже было, что память к ней вернулась. На Надю она не смотрела, специально не смотрела, отводила глаза, с Ирой же немножко общалась.
– Главное, по-моему, позвоночник цел, – объявила Иришка. – Нога, видишь, сломана, рука вот тоже, но голову поднимает, руку-ногу уцелевшие – тоже. Перелома основания черепа нет.
– Откуда ты это знаешь? – не уставала удивляться Надя.
– Так я ж, помнишь, в аварию попала, с сотрясением лежала в травматологии. Такого насмотрелась! У кого перелом основания, у тех такие черные круги вокруг глаз, как очки прямо. А у нас, глянь, личико чистенькое, никаких синяков! Все будет в порядке, вот увидите! Через два месяца бегать будем наперегонки!
Иришка что-то очень увлеклась добрыми прогнозами, словно забыла, что эта ее Илларионовна не по Надиному приглашению оказалась в ее доме.
Впрочем, что уж теперь…
Надя принесла бутылку минералки, передала Иришке, пусть поит свою.
– Я думаю, в «скорую» надо позвонить, пока они притащатся, не меньше двух часов пройдет.
– Не надо, – сказала Иришка. – Я уже мужу ее позвонила, он едет.
– Так ей же специальная машина нужна, с носилками, так не усадит.
– Не беспокойся, это уже его забота, все будет, как надо. Пусть спасибо скажет, что жива осталась. Доигрались вы, Катя, и не стыдно вам!
Надя пристально вглядывалась в лицо своей мучительницы.
Красивая! Без косметики, ночь в мучениях провела, а – красивая. Черты лица правильные, ясные, подбородок волевой, вокруг головы коса русая, почти и не растрепалась. XIX век прямо-таки. Барыня, мать семейства.
Чем же она, Надя, ей так досадила?
Чего она все лезла и лезла?
И – неужели – все те, московские кошмарики тоже она устраивала? Она, кому же еще! Надя ни капельки не сомневалась.
Полная уверенность пришла, когда за пострадавшей явился ее озабоченный супруг. В дорогом костюме, в великолепном пальто – «большой человек», сразу видно. И тем не менее это был он, один из двух очкастых «итээровцев», забравшихся тогда в ее квартиру!
Злость вспыхнула в ней при виде наглой его морды. Суетится, «скорую» за собой пригнал. Как будто так и надо! Приехала жена к подружке погостить, оступилась и – вот беда какая.
Нет уж! Так просто не сойдет, не получится!
– Явились? Замечательно! Теперь объясните, с какой целью вы вторгались в мой дом, что вам от меня нужно?
Супруг заблеял неожиданным бархатным тенорком:
– Простите! Это была роковая ошибка! Но Катенька… Я не мог отказать Катеньке…
– Что-то вы сейчас так робеете, а тогда у меня в квартире перли, как грозный морской эсминец!
Надя порылась в Екатерининой торбе, нашла там паспорт с пропиской:
– Это я оставляю себе! И уж будьте уверены, я тоже умею создавать проблемы!
– Я все возмещу! Я все постараюсь объяснить! Может быть, вы сумеете войти в положение, – умолял супруг.
– Прекрати немедленно! – послышался неожиданно крепкий голос ночной страдалицы. Очевидно, в присутствии мужа она, как моряк после кораблекрушения, почувствовала твердую почву под ногами и вернулась в свой обычный житейский образ волевой командирши. – Не смей унижаться перед ней!
Ого! Есть еще порох в пороховницах. И поверженный враг остается врагом. Мало ей, значит, ночного полета. Главное, надо было всю ночь не спать, переживать за эту шизу, чтоб теперь последовало доброе продолжение.
– Вот что, супружник! – рявкнула Надя совершенно не своим голосом. – Довели вы меня своими шутками до края! Теперь обещаю: при малейшем поползновении, при малейшем моем подозрении на то, что вы продолжаете создавать мне проблемы, спалю вам квартиру, слово даю!
Взгляд ее упал на носилки. Екатерина Илларионовна комфортно возлежала на них, взгляд ее был ясен и цепок.