Кто меня оклеветал?
Шрифт:
— Безответственность! — закричал Сиднеев. — Идите и немедленно дайте команду об отгрузке.
— Но, Егор Иванович!..
— Я лично прослежу!
— Егор Иванович, дело в том…
— Разговор окончен. Выполняйте приказ!
— Его…
— Молчать! Сейчас же прекратите саботаж!
Техрук оскорбился до глубины души.
— Хорошо, — сказал он зловеще.
…Через полчаса техрук передал через секретаршу, что погружены десять контейнеров, а готовой продукции больше нет.
— Грузить все! — непримиримо закричал Сиднеев. — Все, чтобы было двенадцать!
В контейнеры сложили только
Егор Иванович лично подписал путевые листы шоферам.
— Ну как? — сказал он манекену. — Кто тут сбрасывал Сиднеева со счета?..
И снова зазвонил телефон. Из уважения привстав, Егор Иванович поднял трубку.
— Слушай, Сиднеев, ты что это шутки разыгрываешь?
— В смысле чего, Сан Саныч?
— В смысле модных дамских платьев! Откуда ты все это понабрал?
— Работаем. Стараемся. Шьем, Сан Саныч.
— В каком смысле шьете? Ты где работаешь, Сиднеев?
— Ателье «Художественное».
— А-а-а! Ну, извини, осечка произошла. Я к тебе по старой памяти, как к кирпичному королю. Нам тут ремонтировать печи надо…
Сиднеев повесил трубку и снова остался в своем кабинете совсем один. Один, если не считать манекена. Егор Иванович смущенно пощелкал его по животу и задумался. До пенсии ему оставалось еще почти три года, и было не совсем ясно, что делать в оставшийся срок…
В РАЗРЕЗЕ ВАГОНОВ
Вася Елизаров сидел в фойе телестудии и изо всех сил убеждал себя мысленно: «Только не волноваться, Василий!»
А как было не волноваться! Первое выступление по телевидению. Он усиленно забормотал:
— Ранним утром собрались мы в сквере перед проходной завода. Утро было прозрачное, как чистое стекло…
— Прекрасно, — сказал подошедший режиссер, — прекрасно: — «прозрачное утро». Побольше образности, сравнений, метафор и, я не боюсь этого слова, гипербол. Но, с другой стороны, какое имеет значение для истории ранним утром вы собрались или поздним вечером? Ближе к сути дела.
Режиссер пристально оглядел Васю с ног до головы, прищурил глаз и спросил:
— Текст, наверное, написали?
— Да.
— Дайте его сюда. Видите: рву и бросаю в корзину. Неужели вы не знаете, что чтение по бумажке противопоказано телевидению?
Василий этого не знал. Наоборот, он считал, что телевидение — это как раз и есть чтение по бумажке.
— Вы когда-нибудь видели, — продолжал режиссер, — чтобы Цицерон, лорд Пальмерстон или адвокат Кони говорили по бумажке?
Вася этого никогда не видел.
— То-то же! И не волнуйтесь. Вас будут слушать восемь миллионов, а вы дрожите. Тема-то у вас какая! В каком разрезе вы собрались рано утром?
— В разрезе… воскресника по разгрузке вагонов.
— М-м-м… такая интересная тема, а вы шпаргалку. Валюша, — позвал он ассистента, — займитесь с выступающим, а я пошел на пульт.
Режиссер ушел в буфет, а Валюша сказала:
— Давайте.
— Мы собрались в разрезе комсомольского воскресника, — начал Вася. — Всем было весело. Гриша, наш комсорг, замечательный парень, говорит: «Пошли разгружать вагоны». И мы пошли. Работали здорово. Никто не ленился, а даже наоборот. Понимаете, ведь за простой этих вагонов наш завод платил железнодорожникам огромные штрафы. Гриша залез на гору ящиков и вдруг кричит нам: «Ребята! Что вы думаете, я тут нашел?» Мы давай высказывать всякие предположения, но никто угадать так и не смог. Оказывается, там целый вагон был закопан. Простоял он так 28 дней и, конечно, нагорел заводу колоссальный штраф…
— Такие замечания, — сказала Валюша. — Во-первых, «всем было весело». Какое это имеет…
— …значение для истории, — подсказал Вася, — весело нам было или грустно.
— Совершенно верно. Во-вторых, «работали здорово» — это не показатель. Назовите проверенную цифру. Наконец, «комсорг Гриша». К чему это фамильярное потрепывание по спине? И вообще некоторая легковесность. Слабо, товарищ Еле… Ели…
— …заров.
— Вот именно. Берите пример с опытных выступающих, с натуралиста Козодоева, например.
Валюша кивнула головой на стоявший в фойе контрольный телевизор. Выступал мужчина, начиненный самоуверенностью, как конденсатор электричеством.
— Я в части воскресного отдыха, — говорил «конденсатор». — Вчера выезжал на природу. Есть некоторые успехи. Например, в разрезе птиц перевыполнение: соловей, кукушка, ворона и ряд других. Поют, свищут. С рыбой не все продумано: не всегда клюет. Есть упущения и с погодой. Ветер, дождь, молния и ряд других. Пора с этим покончить…
Несомненно, лорд Пальмерстон гордился бы такой речью по телевидению. Такой песнью о природе! Вася огляделся по сторонам: неужели это и есть образец выступления?
— Простите, а у вас что? — как спасательный круг бросил он вопрос сидевшей поблизости обаятельной девушке с глазами газели.
— Я из санэпидстанции, — сказала она интимно, как учил ее режиссер. — В разрезе летнего замушения.
Последовала пауза.
— Ж-ж-ж? — наконец догадался Вася.
— Да. Мухи — очень важный вопрос.
В тишине фойе раздался испуганный крик:
— Елизаров! В студию!
В то же мгновение Вася оказался в центре внимания, по крайней мере, двух десятков жрецов и жриц искусства телевидения. Кто-то поправлял ему галстук, его причесывали, гримировали, прихорашивали. В конце концов он оказался за столом под сильным светом прожекторов. В самое лицо Василию уставился гипнотизирующий глаз объектива…
Из-за камеры выглянул худой человек в наушниках и сказал тихо, просительно:
— Не вертись ты, как ворона на колу. Ни черта резкости не наведешь с такими выступающими!
— Приготовиться всем! Тишина! Начали! — громоподобно объявили голосом режиссера большие динамики.
Вася почувствовал, что лицо его вытянулось. На камере зажегся красный огонек. Вася воспринял это, как сигнал окаменелости. Сколько это продолжалось, неизвестно. Наконец до него донесся свирепый шепот:
— Говорите!!