Кто нашел, берет себе

Кинг Стивен

— Может, ты убил ее, а потом трахнул? Когда отпала необходимость соблюдать приличия, а?

Никакой реакции.

Ходжес садится на стул для посетителей и ставит фотографию на прикроватный столик, рядом с одной из читалок «Заппит», которые Эл раздает пациентам, если они высказывают такое желание. Складывает руки на коленях и смотрит на Брейди, который не мог выйти из комы, но вышел.

Ну.

В каком-то смысле.

— Ты притворяешься, Брейди?

Он всегда задает этот вопрос — и никогда не получает ответа. Нет его и сегодня.

— Прошлой ночью в отделении медсестра покончила с собой.

В туалете. Ты это знаешь? Ее имя пока не разглашается, но в газете написали, что умерла она от сильного кровотечения. Как я понимаю, это означает, что она вскрыла вены, но полной уверенности у меня нет. Если ты знал, готов спорить, тебя это порадовало. Тебе всегда нравились качественные самоубийства, верно?

Он ждет. Никакой реакции.

Ходжес наклоняется вперед, всматривается в пустое лицо Брейди, с жаром продолжает:

— Дело в том — и я этого не понимаю, — как она это сделала. Зеркала в туалетах — из полированного металла. Конечно, она могла использовать зеркало из пудреницы, но мне кажется, для такой работы маловато будет. Все равно что нож в перестрелке. — Он вновь откидывается на спинку стула. — Эй, а может, она воспользовалась ножом? Типа швейцарского армейского, со множеством лезвий, ты понимаешь? Принесла в сумочке. У тебя когда-нибудь был такой?

Никакой реакции.

Или все-таки что-то есть? Интуитивно он чувствует, что Брейди, скрываясь за бесстрастной маской, наблюдает за ним.

— Брейди, некоторые медсестры верят, что ты можешь включать и выключать воду в ванной, не вставая с места. Они думают, что ты это делаешь, чтобы напугать их. Это правда?

Никакой реакции. Но чувство, что за ним наблюдают, — сильное. Брейди действительно нравились самоубийства. Можно сказать, самоубийства были его фишкой. До того, как Холли угомонила его Веселым ударником, он пытался довести до самоубийства Ходжеса. Не вышло… зато получилось с Оливией Трелони, женщиной, «мерседес» которой теперь принадлежит Холли Гибни, и на нем она собирается поехать в Цинциннати.

— Если можешь, сделай это сейчас. Давай. Похвались. Продемонстрируй свои возможности. Что скажешь?

Никакой реакции.

Некоторые медсестры верили, что несколько ударов, нанесенных по голове Брейди в аудитории Минго, как-то перекроили ему мозги. Эти несколько ударов наделили его… сверхъестественными способностями. Доктор Бэбино говорит, что это нелепо, но такова больничная легенда. Ходжес уверен, что доктор прав, однако от ощущения, что за ним наблюдают, никуда не деться.

А еще Ходжесу кажется, что где-то глубоко внутри Брейди Хартсфилд смеется над ним.

Ходжес берет читалку, на этот раз ярко-синюю. При его последнем разговоре с Библиотечным Элом тот сказал, что Брейди обожает демоверсии игр. Смотрит их часами.

— Тебе эта штуковина нравится, да?

Никакой реакции.

— Хотя сделать ты с ней ничего не можешь, правда?

Напрасный труд.

Ходжес кладет читалку рядом с фотографией и встает.

— Пойду посмотрю, что удастся узнать о медсестре. Что не найду я, отыщет моя помощница. У нас есть нужные источники информации. Ты рад, что медсестра мертва? Она щипала тебя за нос или выкручивала твой маленький, бесполезный крантик,

потому что ты задавил кого-то из ее родственников или друзей около Городского центра?

Никакой реакции.

Никакой.

Ника…

Глазные яблоки Брейди поворачиваются в орбитах. Он смотрит на Ходжеса, и Ходжес ощущает дикий, безотчетный ужас. Казалось бы, эти глаза мертвы, но в них есть что-то не совсем человеческое. Он вспоминает фильм о маленькой девочке, в которую вселился Пазузу. Потом взгляд Брейди вновь смещается к окну, и Ходжес говорит себе: не будь идиотом. Бэбино уверен, что Брейди пришел в себя настолько, насколько возможно, то есть не слишком. Его разум — чистая доска, на которой написаны лишь собственные чувства Ходжеса к этому человеку, самому отвратительному существу, которое встретилось ему за долгие годы службы в полиции.

«Я хочу, чтобы он оставался здесь, где я могу причинить ему боль, — думает Ходжес. — А в случившемся нет ничего особенного. Выяснится, что муж медсестры сбежал, или администрация прознала, что она — наркоманка, или первое и второе, вместе взятые».

— Хорошо, Брейди, — говорит он. — Пожалуй, пойду. Жужжи в одиночестве. Но должен сказать по-дружески: стрижка у тебя действительно дерьмовая.

Никакой реакции.

— Увидимся позже, аллигатор, до скорой встречи, крокодил.

Ходжес уходит, мягко затворяя за собой дверь. Если Брейди здесь, захлопнувшаяся дверь порадовала бы его, дала бы знать, как сильно он достал Ходжеса.

А он, разумеется, достал.

После ухода Ходжеса Брейди поднимает голову. Рядом с фотографией оживает читалка. Рыбка носится взад-вперед, играет веселая музыка. Включается демоверсия «Злых птичек», потом «Барби идет по подиуму», наконец «Галактического воина». После этого экран гаснет.

В ванной в раковину льется вода, перестает литься.

Брейди смотрит на фотографию в рамке: он и его мать, улыбающиеся, щека к щеке. Смотрит на нее. Смотрит.

Рамка с фотографией падает.

Стук.

26 июля 2014 г.

От автора

Книгу пишут в одиночестве, так это делается.

Я написал первый вариант этой книги во Флориде, глядя на пальмы. Переписал его в Мэне, глядя на сосны, растущие на склоне, спускающемся к прекрасному озеру, где гагары беседуют на закате. Но нигде я не находился в полном одиночестве. Если мне требовалась помощь, я ее получал.

Нэн Грэм отредактировала книгу. Сюзан Молдоу и Роз Липпел тоже работают в «Скрибнере», и без них я бы ничего не добился. Эти женщины бесценны.

Чак Веррилл продвигал эту книгу. Он занимается этим тридцать лет, умный, веселый, бесстрашный. Не из тех, кто со всем соглашается. Если я несу пургу, он без колебаний говорит мне об этом.

Расс Дорр подбирал необходимые материалы, и с годами у него получается лучше и лучше. Как хороший ассистент хирурга в операционной, он уже держит наготове следующий инструмент еще до того, как я прошу о нем. Его вклад в эту книгу — практически на каждой странице. Если на то пошло, Расс предложил название, когда я никак не мог его подобрать.