Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже
Шрифт:
Любить больно. Будто дала позволение
освежевать себя, зная, что тот, другой,
может в любую минуту удалиться с твоей кожей.
Сюзен Зонтаг. “Дневники”
Когда гроб опускали в могилу, жена
даже крикнула: “Пустите меня к нему!”,
но в могилу за мужем не пошла...
А.П. Чехов. “Оратор”
7
Семнадцать лет назад, в ночь с 26 на 27 авгу-
ста 1997 года, умер Сергей Добротвор-
ский. К тому моменту мы уже два месяца
были
его вдовой и даже не присутствовала на
похоронах.
Мы прожили с ним шесть лет. Сумасшедших, счаст-
ливых, легких, невыносимых лет. Так случилось, что эти
годы оказались самыми главными в моей жизни. Любовь
к нему, которую я оборвала, — самой сильной любовью.
А его смерть — и моей смертью, как бы пафосно это ни
звучало.
За эти семнадцать лет не было ни дня, чтобы я с ним
не разговаривала. Первый год прошел в полусознатель-
ном состоянии. Джоан Дидион в книге “Год магических
мыслей” описала невозможность разорвать связь с умер-
шими любимыми, их физически осязаемое присутствие
рядом. Она — как и моя мама после папиной смерти —
не могла отдать ботинки умершего мужа: ну как же, ему
ведь будет не в чем ходить, если он вернется, — а он
непременно вернется.
Постепенно острая боль отступила — или я просто
научилась с ней жить. Боль ушла, а он остался со мной.
Я обсуждала с ним новые и старые фильмы, задавала
ему вопросы о работе, хвасталась своей карьерой,
сплетничала про знакомых и незнакомых, рассказывала
о своих путешествиях, воскрешала его в повторяющих-
ся снах.
С ним я не долюбила, не договорила, не досмо-
трела, не разделила. После его ухода моя жизнь рас-
палась на внешнюю и внутреннюю. Внешне у меня
был счастливый брак, прекрасные дети, огромная квар-
тира, замечательная работа, фантастическая карьера
8
и даже маленький дом на берегу моря. Внутри —
застывшая боль, засохшие слезы и бесконечный диа-
лог с человеком, которого больше не было.
Я так свыклась с этой макабрической связью, с этой
Хиросимой, моей любовью, с жизнью, в которой про-
шлое важнее настоящего, что почти не задумывалась
о том, что жизнь может быть совсем другой. И что
я снова могу быть живой. И — страшно подумать —
счастливой.
А потом я влюбилась. Началось это как легкое
увлечение. Ничего серьезного, просто чистая радость.
Но странным образом это невесомое чувство, ни на что
в моей душе не претендующее, вдруг открыло в ней
какие-то шлюзы, откуда хлынуло то,
ми. Хлынули слезы, неожиданно горячие. Хлынуло
счастье, перемешанное с несчастьем. И во мне тихо, как
мышь, заскреблась мысль: а вдруг он, мертвый, меня
отпустит? Вдруг позволит жить настоящим?
Годами я говорила с ним. Теперь я стала писать ему
письма. Заново, шаг за шагом, проживая нашу с ним
жизнь, так крепко меня держащую.
Мы жили на улице Правды. Нашей с ним правды.
В этих письмах нет никаких претензий на объективный
портрет Добротворского. Это не биография, не мемуа-
ры, не документальное свидетельство. Это попытка
литературы, где многое искажено памятью или создано
воображением. Наверняка многие знали и любили
Сережу совсем другим. Но это мой Сережа Добротвор-
ский — и моя правда.
Цитаты из статей и лекций Сергея Добротворского
даются без ссылок.
Автор рисунков и стихов — Сергей Добротвор-
ский.
1.
8
11
января 2013
Привет! Почему у меня не осталось твоих писем?
Сохранились только несколько листков с твоими смеш-
ными стишками, написанными-нарисованными руко-
творным печатным шрифтом. Несколько записок, тоже
написанных большими полупечатными буквами.
Сейчас я понимаю, что почти не помню твоего
почерка. Ни мейлов, ни смс — ничего тогда не было.
Никаких мобильных телефонов. Даже пейджер был
атрибутом важности и богатства. А статьи мы переда-
вали отпечатанными на машинке — первый (286-й) компьютер появился у нас только спустя два года после
того, как мы начали жить вместе. Тогда в нашу жизнь
вошли и квадратные дискеты, казавшиеся чем-то ино-
планетным. Мы часто передавали их в московский
“Коммерсант” с поездом.
Почему мы не писали друг другу писем? Просто
потому, что всегда были вместе? Однажды ты уехал
в Англию — это случилось, наверное, через месяц или
два после того, как мы поженились. Тебя не было
совсем недолго — максимум две недели. Не помню, как мы тогда общались. Звонил ли ты домой? (Мы
жили тогда в большой квартире на 2-й Советской, которую снимали у драматурга Олега Юрьева.) А еще
ты был без меня в Америке — долго, почти два месяца.
Потом я приехала к тебе, но вот как мы держали связь
всё это время? Или в этом не было такой уж безумной
потребности? Разлука была неизбежной данностью, и люди, даже нетерпеливо влюбленные, умели ждать.