Кто ответит? Брайтон-бич авеню
Шрифт:
— Прощай, Леша. Если ты переселился в данную оболочку из флибустьера, то в следующей жизни быть тебе космическим пиратом. Каким бы лучезарным ни явилось будущее. По крайней мере место нам в нем найдется. Тебе уж точно. Волк нужен стаду, он его санитар.
— Для выездной сессии это законспектируй, — буркнул Матерый. — Как обоснование высшей меры. Особый цинизм, скажет прокурор, ярая антиобщественная позиция, гнилая философия подсудимого дает мне полное право просить… И так далее. Ну, пока!
Следствие
С утра состоялся неприятный разговор с шефом, которому, видимо, накрутили хвост наверху. Шеф упрекал в медлительности, отсутствии решимости, говорил, что с Коржиковым пора кончать, и вообще выражал недоумение вялым ведением следственных и оперативных действий. Я выслушивал его хладнокровно, не перебивая. Шеф был не прав он оперировал категориями топорными, сугубо административными, а у меня имелись серьезные контрдоводы, способные привести его в чувство… И я знал фразу, которую выскажу шефу, когда он закончит свои комментарии и наставления. «Ваши пожелания, — скажу я, — играют на руку преступникам». Ох, и оторопеет шеф… Пауза повиснет, первое недоумение в глазах начальства сменится откровенным гневом, а тут я и выложу последние новости.
Но покуда сладостный момент моего триумфа еще не приблизился. Покуда журчала нотация, долгая, нудная, однако дающая мне время еще и еще раз взвесить все «за» и «против».
На днях выявился источник, откуда нумерованные покрышки от шасси «Ту-154» поступили в пользование браконьерам. Встретился я с ответственным хозяйственником одного из столичных аэропортов, который не колеблясь признал: дескать, да, было славное дело — отдали некоему лицу эту резину, однако согласно распоряжению свыше. Устному, увы, распоряжению, но свидетели имеются. Распоряжался же сам Петр Сергеевич, сказав: подъедет от меня человек, которому вы обязаны помочь. В интересах, безусловно, народного хозяйства. Авиация же, добавил хозяйственник, как армия: приказано — закон!
Я, не вступая в спор относительно закона, предъявил хозяйственнику фоторобот блондина, выходившего на связь с должностным лицом в Баку.
— Он! — воскликнул хозяйственник. И спросил затем доверительно: — Мазурик, да?
На прием к Петру Сергеевичу пришлось пробиваться через заслон многочисленных помощников, секретарш, но в итоге рандеву состоялось. Смотрел на меня Петр Сергеевич как на нечто назойливое, мелкое, комарику подобное; указание свое насчет покрышек поначалу не припомнил, но, ознакомившись с показаниями подчиненных, память свою без охоты, но пробудил: да, согласился, просили негодные шасси из некоего учреждения, занимающегося рыбным хозяйством. То ли для ремонта судов, то ли…
— Списанные, негодные шасси, — уточнял он, увлекаясь идеей и экспромтом обогащая ее. — Я… что же? Вник. Возможно, позвонил.
— Позвонили, — уверил я. — И приказали выдать дорогостоящие детали. Без ссылок на их годность или негодность.
— Помилуйте, зачем рыбному хозяйству новые шасси? — заулыбался Петр Сергеевич. — Кстати, — прибавил, внезапно посуровев, — могу дать объяснение вашему начальству… На любом уровне…
— Вашу инициативу ограничить не вправе, — ответил я и, плюнув на весьма вероятные неприятности, вытащил из портфеля бланк протокола допроса.
Бланк произвел на Петра Сергеевича впечатление убийственное. Я даже не ожидал… В ход пошли какие-то невнятные слова, заверения, растерянные угрозы и посулы… Затем, столь странно преобразившись, Петр Сергеевич начал категорически придерживаться версии о негодных шасси и об угодливых подчиненных, совершивших преступление. Выяснился и непосредственный заказчик шасси: некто Ярославцев, консультант одного из министерств, судя по характеристике Петра Сергеевича, человек весьма пробивной и значимый во многих сферах, включая юридическую…
Предъявленный фоторобот блондина Петр Сергеевич не опознал.
— Да он же, Ярославцев, меня вскользь попросил… — твердил он, бредя за мной к выходу из кабинета. — Вскользь… А подчиненные просто неправильно поняли, я разберусь…
— Петр Сергеевич! — Я резко обернулся к нему. — Могу дать вам очень добрый совет. Очень добрый…
— Да-да?
— Петр Сергеевич! Главное сейчас, чтобы некто Ярославцев ничего… вы понимаете… ничего из нашего с вами разговора для себя не вынес…
— То есть… могила! — Заверяюще прижались руки к груди. — Абсолютно!
В искренности последних слов и последнего жеста я не усомнился. Петр Сергеевич определенно был не дурак!
А сегодня с утра Лузгин начал уже отрабатывать данные по Ярославцеву…
Шеф закончил гневную речь, я попросил слова и, отринув приготовленные фразы, сухо доложил о последних результатах работ. Заверив, что в течение самого скорого времени Коржиков будет арестован. Но не по поводу убийства…
— То есть? — озадачился шеф.
— Напролом пойдем — дело погубим, — сказал я, глубоко убежденный в своих словах. — Убийства вас смущают? Кровь взывает к отмщению? Но убийства-то — всего лишь отголоски других историй, нам неизвестных. А для их прояснения нужна информация, а не аресты. Надо терпеливо завести невод в омут. И тянуть его, когда перегородим все выходы. Чем и занимаемся. А потому нужна помощь: много людей и много техники…
— Сначала разберемся с Коржиковым! — Шеф стукнул по краю столешницы ребром ладони. — Каким образом вы…
— Разрешите доложить завтра? — попросил я. — Сегодня Коржиков должен нам крупно помочь. Очень крупно.
— Не морочь мне голову! — Шеф повторил удар по столешнице, на сей раз кулаком. — Сплошные таинства! Чтобы завтра…
Когда я очутился у себя в кабинете, то крепко призадумался об ожидаемых событиях сегодняшнего дня.
Сегодня благодаря кропотливой работе оперативников следствие входило в фазу первого результата.
Таксист Коржиков, крутившийся возле своего работодателя Воронова, был фигурой достаточно примитивной: рвач на подхвате, не брезгующий любым заработком — будь то трояк, будь три тысячи. Деньги олицетворяли его религию и его божество одновременно. Воронов же представлялся типчиком позанятнее. Во всяком случае, благодаря сведениям, грамотно выуженным из старожилов кооператива, путь его социальной эволюции вырисовывался наглядный и в чем-то даже типичный.
Школа, армия, после — завод, где Толя сразу же выбился в передовики, причем по праву: руки, у него были золотые, металл он любил, знал и знание это решил применить для восстановления старенького «Запорожца», приобретенного заодно с боксом в кооперативе на все трудовые сбережения. Специфику автодела освоил походя, и, когда завершил ремонт, знатоки утверждали, будто отличить машину от сошедшей с заводского конвейера было попросту невозможно. Прилежно Толя работал, халтуры не выносил органически… За машину предложили сумму, вполне Толю устроившую. Расстался он с «Запорожцем» без сожаления, хотя всего-то пришлось покататься дважды: от магазина до гаража и от гаража до магазина. Зато появились деньги. И купил на них Толя битые всмятку «Жигули», которые через месяц не отличались от новых…