Кто ответит? Брайтон-бич авеню
Шрифт:
— Давай без ярлыков и поучений, — сказал Матерый уныло.
— Давай, — безучастно согласился Хозяин. — Ну, что ты хочешь услышать? Что-либо оптимистичное? Нет, ситуация плохая, неуправляемая и, уверен, безнадежная. Следствие идет, воспрепятствовать ему сложно, хотя есть некоторые… Нет, нереально. Одно скажу: попить чаек спокойно мы сегодня еще в состоянии. Механизм против нас работает неповоротливый, неважно оснащенный технически, с провалами в организационной структуре, но, поверь, хорошо информированный! Это поставлено, как радио, как телевидение: хоть что-нибудь, но каждодневно и в заданном объеме. Сетовать не приходится: такова система, и, согласись, оправданность такой системы несомненна. Вообще-то, — покривился, — беседа с тобой
— Мы же договорились… насчет ярлыков, — привстал Матерый.
— Это аллегории, — отмахнулся Ярославцев. — И не корчи, прошу, оскорбленную невинность… Вспомни лучше эволюцию своих подвигов: сначала грабежи в духе вестернов, затем шантаж богатых жуликов; после, когда уяснил, что такое занятие себе дороже, перешел в авторыночные «кидалы» с одновременным открытием школ каратэ. А когда шуганули твоих сэнсэев и дурачков под их началом, начал девок заезжей публике поставлять… Хороша карьера!
— А куда мне еще было? С биографией такой? — зло спросил Матерый.
— Дела с наркотиками налаживать, — сказал Ярославцев. — Логически оправданный, последний этап. Губить души, как травушку выкашивать, грести сказочные барыши, становиться исчадием ада. И самое страшное — получилось бы у тебя… Хорошо, я удержал. Для людей хорошо, не для меня. Я ведь, прости за наивность, стремился научить тебя жить и поступать честно. Может, порой и вразрез с юридическими формальностями, но честно по внутренней сути. Чтобы и сам зарабатывал, и другим заработать давал, но, главное, чтобы способствовал процветанию — не побоюсь обобщить — общества в целом. Но тебя не устраивал ограниченный, хотя и приличный заработок. Ты хотел хапнуть побольше. А я, дурак, тебе верил… Не скажу, чтобы очень, но на поводу у тебя шел… Внимал легендам и мифам об обреченных на гниение фондированных материалах, о контейнерах — якобы потерявшихся и запоздало, когда были уже списаны, обнаружившихся… Многому другому. Врал ты искусно, доказательства приводил идеальные, аргументы конъюнктурные, хотя, начни я оправдываться ими перед коллегией по уголовным делам, был бы выставлен, как жалкий лгун, оскорбляющий интеллект судей… Короче. Ныне со всеми благими намерениями я очутился, коренным в одной упряжке с уголовным сбродом. А в общем-то… — добавил тихо, — признание твое не открытие. Фактура любопытна и в чем-то внезапна… Но да что она решает? Тем более под сенью наших начинаний много развелось тебе подобных. Грешат они самодеятельностью и так же сводят между собой счеты. Так что не с новостью ты явился, а с подтверждением известного вывода: надо бежать… Об этом мы уже как-то деликатно друг другу намекали.
— Я отдам тебе деньги. Всю твою долю, — сказал Матерый.
— Все зажуленное? — перевел Ярославцев. — Леша, да разве это главное? Жизнь мы с тобой профукали, а ее не компенсировать. Ты как убить-то смог? Ужель и не дрогнул?..
— А просто это. — Матерый поднял на него больные, искренние глаза. — Первый раз сложно. А после — чего терять?
— Так, может, и меня заодно?
— Думал… — Матерый опустил голову. — Но не ты ко мне ведешь, а я к тебе… Несправедливо.
— Гляди, а жизнь-то… страшненькая штука… Быт то есть, — сказал Ярославцев. — Ну, да все равно — спасибо. И тебе я благодарен. Не смалодушничал, не смылся, а пришел и рассказал. Пусть страх тобою двигал, поддержки ты искал, совета, как глубже в ил зарыться, но все же… Совет, кстати, я тебе когда-то дал в шутку. Но его ты, по-моему, воспринял всерьез. Как, стоит уже домик на морском берегу? — Хмыкнул.
— Не пахнет там морем, — отрезал Матерый.
— Хорошо. Значит, в тайге. Но, как бы там ни было, туда не спеши. Паниковать не стоит. Нам надо завершить массу дел.
— То есть ты считаешь…
— Погоди. — Хозяин встал, прошел в коридор, настороженно прислушался. — Тише, жена спит… Я считаю, в бега подаваться рано. Худо-бедно, но превентивные меры всяк по-своему мы продумали. Их надо попросту укрепить уже тем, что диктует конкретная ситуация. Спросишь, почему именно так рассуждаю? Потому что бежать — стыдно. Мы ведь феномен политический, хотя и трансформировавшийся в уголовный… А знаешь, в чем ошибка наша? Не верили мы в перемены, а наступили они, и мы обозначились как символ всех прошлых заблуждений. И лично моя ошибка — не с теми дело начал, не то дело и не так. Теперь реалии: есть уголовники — ты да я, пытающиеся избежать возмездия. Каким образом? В ход следствия не влезешь, выводы его не изменишь. Другое время, да и кровь тут… Значит, надо методично сжигать за собою мосты…
— Огня на них не хватит! — вырвалось у Матерого.
— Да, — кивнул Ярославцев. — За каждым из нас тянется шлейф, сотканный из забытых нами мелочей, которым мы и внимания не уделяли. А Лев… знал тех, с кем мы встречались каждодневно. Конечно, умный следователь выйдет на нас обязательно. Но ошибки бывают и у умных. И счастье бывает у дураков… Улыбнется оно — езжай в свой домик спокойно и чинно, а я тоже что-нибудь себе придумаю. Новое, скажем, занятие… Но сначала закроем все точки, где Лева как-то фигурировал…
— Известные нам точки, — поправил Матерый. — Да, думал. Но как? Подъехать и распорядиться об окончании работ? Кто послушает? Многие своего еще не добрали, многим просто понравилось.
— Перекроем кислород, — сказал Хозяин. — Не будет сырья, механизм застопорится. Не будет лазерных дисков и дешевых оригиналов, конец видеописателям. Не будет леса и кирпича, бросят шабашники пилы.
— Теперь они умные, сами источники найдут. Преобразуются в прогрессивных кооператоров, наконец.
— Найдут, — согласился Хозяин. — Но наступит полоса затишья. А пока ты кое-кого пугнешь — боевичков, кстати, своих, каратистов привлеки, кому-то про закон напомнишь, благо юридически подкован, кого-то исходного материала лишишь или базы… Надо пустить машину хотя бы на холостые обороты… Ясно?
— Скажи, — покривился Матерый, — а чего ты за привычное цепляешься? Семьей дорожишь? Но у тебя же все это прожитое, в золу обращенное. И семья, и работа… все. Тебе заново надо. Это мне — на покой. А тебе — заново. Потому что есть еще порох… И другой вопрос: ты ж как поп был, проповедуя идейность наших мероприятий. Неужто и впрямь в нее верил? Или просто утвердиться хотел, когда за бортом оказался и в одиночку за кораблем поплыл?
— В одиночку? Не скажи.
— Ну, я с тобой рядом барахтался…
— Ты? Ты с другого корабля. С разбитой пиратской бригантины. Разбитой еще в архаическом прошлом.
— Так или иначе, — сказал Матерый, — на борт нас не подняли. В кильватере мы гребли, а сейчас команда винтовки неспешно чистит, чтобы и кильватер тоже свободен был. — Помедлил. — А в принципе все закономерно. И что с ворьем ты связался и что ворью уподобился. Думаешь, нет? А ты бы сейчас себя со стороны послушал… А уж если показать тебя сегодняшнего тебе вчерашнему… у-у! Кошмарный сон. Но и смешной ты кое в чем: хотел тут один корабль на плаву удержать, будучи за бортом…
— Да не за бортом, — протянул Ярославцев раздраженно. — Вцепился, понимаешь, в сравнение. Просто меня разжаловали. И даже не столько люди, сколько обстоятельства.
— Ошибаешься, — возразил Матерый. — Разжалован — значит, шестерка, а шестерка все равно в колоде. А ты откололся. Напридумывал иллюзий и начал ими жить. Нас, сброд, призывал работать на государство! Причем нам — крохи, государству куски. Мы не перечили, да, ты для нас то являл, чему мы подчинялись беспрекословно с детства! И оставался нам лишь обман — привычный. Соглашаясь с одним, втихую творить другое. А нынче ты тоже наш, уголовный, хоть и с завихрениями некоторыми. Потому долю тебе я верну. Долю, понял? Прощай, человек с будущим, которое в прошлом. Как мосты жечь — знаю, не волнуйся.