Кто ответит?
Шрифт:
– Столько с собой не ношу...
– Лицо Миши озарилось мрачноватой улыбкой.
– Куда желаешь, чтобы калым принесли? Когда желаешь? Какого человека желаешь, чтобы принес? Может, симпатичного желаешь?
– Завтра. В два часа дня. У меня дома, - отчеканил Ярославцев.
– С людьми к тому моменту договорюсь. Координаты их тебе передадут. Послушание гарантирую безоговорочное.
– Ох, - вздохнул Миша, - умная у тебя голова, Хозяин. Сколько брелков подарил этих, как спички дарил - не думал...
– Да если бы и думал. Не в брелках деньги, а в людях. До
– Прощай, Хозяин.
Склонившись понуро над рулем, он стылым взглядом исподлобья провожал грузную, в клетчатом, модного покроя пальто фигуру “цыганского барона”, усаживающегося на заднее сиденье своего заграничного лимузина, фыркавшего выхлопом двухсот шестидесяти лошадиных сил.
Все. С мелочами сегодняшнего дня он покончил. Теперь предстояло главное: совершить насилие над собой... Впрочем, не было ли насилием над собою то, что совершено им сегодня? Да, но совершено-то путем сухих переговоров; он ни перед кем не играл, никого не обманывал, действовал искренне и открыто, а вот сейчас начиналось тягостное и порочное.
Анна. Женщина, существующая как некий объект чрезвычайного стратегического назначения. Объект, требующий неусыпного контроля, вклада средств и точной нацеленности на запланированную функцию.
Операция “Анна” началась год назад, когда он впервые ощутил неминуемость приближающейся грозы. Ощутил, но не отмахнулся легкомысленно, не пошел на поводу расхолаживающего благоденствия сиюминутности, наоборот: начал жить встречей катастрофы. Заставил себя.
Заставил себя встать однажды ранним утром, поехать на противоположный конец города, дождаться, когда из подъезда жилого дома выйдет малопривлекательная сорокалетняя женщина, сядет в “жигули” и отправится привычным маршрутом на службу. А он последует за ней и на очередном перекрестке “неловко” перестроится из ряда в ряд, покорежив бампером крыло ее автомобиля.
С этого началось знакомство. С ее истерических упреков, поползновений немедленно вызвать ГАИ, сильного душевного волнения, вызвавшего в нем едва сдерживаемый смех.
– Как вы думаете... во сколько обойдется ремонт?
– спросил он, терпеливо выслушав ее возмущенные причитания.
– Да тут... на двести долларов...
– Очень хорошо. Вот двести долларов. За моральные издержки. Расходы по ремонту тоже беру на себя. Через три часа подъезжайте на станцию в Нагатино и там заберете свою машину.
– Я не могу через три... только вечером!
– Как скажете. А пока моя машина к вашим услугам. Техпаспорт в вещевом ящике.
Вечером, получив обратно идеально отремонтированный автомобиль с попутно устраненными дефектами, дама позволила себе наконец представиться Ярославцеву, смущенно возвратив двести долларов. Тот долго отнекивался, а после весело предложил:
– Данный конфликт заслуживает того, чтобы его отметить где-нибудь, скажем, в “Арагви”. Деньги мои, платите вы... Идет?
Отметили. Познакомились.
Так появился объект стратегического назначения.
Анна отличалась вздорным характером, благодаря которому растеряла все былые привязанности к ней мужчин и замкнулась в работе, обретя в ней смысл и опору. Занимала Анна ответственную должность в крупном банке, занимаясь валютными операциями.
Отношения с любовницей развивались именно так, как Ярославцев и предполагал. В Анне все более крепла привязанность к нему, и все острее желалось ей женского, обычного: надежного мужа, детей - при полном, впрочем, понимании неосуществимости такого желания: возлюбленный имел семью, устоявшийся быт, прочный достаток и ничего иного, помимо тайной связи, не мыслил. Но и тем дорожила увядающая Анна: наконец-то в ее чистенькой квартирке появился настоящий мужчина, щедрый, тактичный, с положением - как-никак, близок к одному из министров, а может, и не к одному...
С блистательной небрежностью преподносились им сногсшибательные по ценам подарки, благодаря его связям играючи разрешались острые житейские проблемки. Одно угнетало Анну: нечасто, как о том мечталось, навещал ее любимый, а мечталось... да, о многом мечталось Анне! И как-то, превозмогая страх, рискнула она все-таки спросить его: могут ли они быть вместе? Как муж и жена. Ответа она ожидала любого, но услышала более чем внезапное.
– Не хочу тебе лгать, - ответил Ярославцев.
– А правда такова: в этой стране я не добился ничего. О сути моих неудач ты знаешь... Короче. Страну я собираюсь покинуть. Ты же со мной не поедешь. Так?
Покинуть страну... Она не могла вымолвить ни слова. На том разговор и закончился. А после были бессонные ночи и какая-то деформировавшаяся реальность повседневности, в которой больно и ясно думалось о ценностях сегодняшней ее жизни. Привыкла она к Ярославцеву; привыкла как к наркотику, утрата которого, казалось, лишала жизни прелести и аромата, радости и надежды, оставляя лишь голую, накатанную схему ее прошлого пустенбкого бытия. А что было в нем? И не вспомнить.
Потом разговор возобновился. И она сказала:
– Готова идти за тобой куда угодно...
– Милая, - ответил он, - но и это не все. Я тоже еще о многом должен подумать. Ведь сломать судьбу себе - одно, а любимому человеку - другое.
Сейчас, поднимаясь пешком по узким лестничным пролетам типовой пятиэтажки, он старался настроить себя на бесстрастное продолжение игры, напрочь подавив какие-либо эмоции. Он обязан воплотиться в робота, в автомат. Падение случилось, теперь ему предстояло быть бесконечным, а попытка затормозить его означала разбиться сразу, о первый же выступ стены бездны, куда он летел.
– В Бога ты не веришь, в дьявола тоже, - тоскливо рассуждал он, - а коли выпала участь родиться атеистом, не верь и в воздаяние...
Всю чепуху этих размышлений он оставил за дверью. Начиналась игра. В любовь и трудно скрываемую озабоченность житейскими передрягами. И то и другое Ярославцев в течение двух часов изображал довольно-таки убедительно.
В итоге сели пить чай на кухоньке, способной по чистоте своей соперничать с операционной.
– У тебя неприятности, да?
– посочувствовала она, с нежностью целуя его в шею.