Кто ответит?

Молчанов Андрей Алексеевич

– Так что тут с тебя тоже причитается, - донеслось до Ярославцева.

– Ну, запиши в долг.
– Он не отрывался от окна.
– Поливай грядки. Счет оплатим.

Дальнейшие слова Константина Ярославцев уже не воспринимал. Он был захвачен иным: видом этой деревенской улицы, ее вековой тишью и убогой красотой, таившей в себе некую непознанную тайну... Но почему убога она? Почему покосились дома? Почему кривыми жердями отгорожены усадьбы? Отчего смертной тоской вырождения веет? Не так все надо! Не так! Не так...

И

вспомнились предместья Праги и Берлина, Брюсселя и Лондона: просторные коттеджи, где каждый цементный шов к кладке выверен до миллиметра, где за фасадом ощущался простор интерьера; где, наконец, вспоминалось о больших городах как о чем-то весьма непривлекательном... Малые страны? Уклад другой? Культура? И в этом дело. Но главное - в инерции страны-гиганта и в торопливости ее скроить что-то и якобы, и, конечно, в безудержной алчности власть предержащих.

Так размышлял он, подъезжая к городу, немыслимо разросшемуся в одинаковости белых коробок зданий на пустырях. И снова подумал: уеду. Вольюсь в жующее стадо среднего достатка... И приветик? Все?

Решение полыхнуло зарницей, высветив в кромешной тьме безнадежности единственно для него приемлемое.

Сначала он усомнился, но сомнение растаяло, не успев окрепнуть. И тут же выстроился план: несомненный, однозначный.

Из первого же телефона-автомата он позвонил Анне. Сказал:

– Слушай внимательно. То, что я говорил, - бред. Полный бред! Не делай глупостей, поняла? И... прости меня. Тогда я был... сумасшедшим.

Она обрадовалась, пыталась что-то выяснить, уточнить, но он оборвал поток ее слов и эмоций:

– Я спешу. Извини. Звонков в ближайшее время не ожидай.
– И повесил трубку.

Задумался. “Москвич”... Неужели... началось? Или - продолжается? А если - попросту мерещится? Нет, будем считать - началось. И продолжается!

Он нанес три визита. Три бесполезных, пустых визита к серьезным людям. Выпил пять чашек кофе и поболтал о пустяках. Так было надо.

Вечером, как условливался с Курылевым, заехал в отделение.

– А-а, вы...
– поднял тот на него равнодушные, но в глубине чем-то обеспокоенные глаза.
– Ну как? Говорили с Докукиным?

– Пробовал, - сказал Ярославцев.
– В принципе он не против...
– Замолчал, выжидая, что ответит оперуполномоченный.

Покрутив вокруг да около, оперуполномоченный заявил, что в невиновность Ярославцева верит, с Докукиным более никаких переговоров вести не стоит, вора они найдут и, когда возникнет необходимость, его, Ярославцева, вызовут.

Выйдя из отделения, Ярославцев сказал сам себе:

– Кажется, продолжается и давно... А вот когда все-таки началось? И когда кончится?

Из материалов инспекции по личному составу

...Таким образом, показания гр. Докукина на гр. Ярославцева носят характер явного шантажа с целью получения денег за похищенную неизвестными лицами картину, что, однако, не принимается во внимание оперативным уполномоченным Курылевым С.Д., работающим по данному факту квартирной кражи. Курылев С. Д. предупрежден о служебной ответственности в случае недобросовестного ведения оперативно-розыскных мероприятий.

МАТЕРЫЙ

Дачу новым ее владельцам передавали вдвоем с колченогим Акимычем. Законный уже хозяин - издатель - стеснительно предлагал отобедать, затем, спохватываясь, выспрашивал упущенные подробности относительно эксплуатации отопительной системы и водопровода, после снова возвращался к предложению перекусить в честь, так сказать...

Жена издателя, без колебаний осознавшая вступление в права собственности, вела себя иначе: подчеркнуто отчужденно, обеда не предлагала и к общению не стремилась.

– Достал ты ее ценой, - гляда на нее, шепнул Акимыч Матерому.

Тот снисходительно усмехнулся.

Наскоро попрощавшись с покупателями, сели в машину, и вот в последний раз мелькнула за ветвями яблонь знакомая крыша.

– На квартиру-то меня подбросишь?
– спросил Акимыч, жавшийся на заднем сиденье к своему скарбу - двум потертым чемоданам и холщовому мешку с одеждой.

Матерый мимолетно обернулся в сторону старика.

– Акимыч... друг!
– сказал с чувством.
– Есть просьба. Не хочу тебя подставлять... сам еле вроде ушел от ментозавров, чтоб они повымерли... Но кой-чего в городе осталось. На одной квартиренции. Просто жаль терять, Акимыч.

– А квартиренция простреливается?
– ожесточенно проскрипел старик.

– Вот не знаю... Телефон у соседа молчит, а почему?.. Вдруг уехал, вдруг запой... Ваней его кличут, соседа. А задача, Акимыч, такая. Дам я тебе ключики, войдешь в квартирку, если Ваню застанешь, скажи: просил тебе Матерый передать, что все барахло в коробках твое, Ваня, в подарок. А если нет там Вани, а другие люди околачиваются, скажешь: человек на улице за бутылку намылил меня вернуть ключи хозяину.

– Как лысого причесывать - не учи, - огрызнулся Акимыч.

– Прости, родной, - Матерый засмеялся. Ему в самом деле было весело и отдохновенно, будто все предыдущую жизнь выделывал он какую-то затейливую, изматывающую работу, а теперь - конец работе, ну разве часок еще последний остался, а там, дальше - долгий век беспечности, свободы и солнца.
– Войдешь в комнатку, - продолжил.
– На подоконнике - кактус. А возле кактуса - леечка. Маленькая, пластмассовая... Худая - по шву разошлась... Моя фирма делала, - цокнул языком, припомнив.
– Возьмешь ты леечку, бросишь ее в пакетик, а после поблуждаешь по городу, отрываясь от возможного...