Кто поверит эху? - Часть 4

Дильдина Светлана

Холмы понемногу становились все выше, а овраги между ними шире и глубже. Никто на путников внимания не обращал. Предгорье Эннэ, еще сутки пути, и будет красавица Тай-эн-Таала, белая жемчужина Ожерелья...

Вот и развилка - если прямо ехать, то попадешь к крепости, но им надо свернуть к востоку. Там ждет посланец У-Шена.

– Этой дорогой я возвращался летом после того пожара, - сказал Энори, глядя вперед.
– Сейчас заставу восстановили, но какая, в сущности, разница.

Пожар... необъяснимый, охвативший заставу. Это было еще до приезда Камарена в провинцию, но слухи ходили и после. Почему же той ночью советник-предсказатель допустил промах, ничего не ведал о грозящем об огне?

Личность Энори Камарен счел разумным перед рухэй не открывать, пусть думают - воспитанник тайных убийц и лазутчиков, кто-то из теней, скользивших коридорами палат управления, вдобавок к тайнам власти отлично знающий горы. У него есть причины для мести, заверял посол, сговариваясь. И, как посоветовал Энори, рекомендовал об остальном дознаться уже на месте у него самого. Рухэй не рисковали ничем - даже если к ним засылали лазутчика, толку с того, если и увидит их лагерь? Не поверят - убьют на месте.

"Поверят, - сказал Энори: спокойно, только в уголках губ и на кончиках ресниц подрагивало веселье.
– Вы же поверили".

Камарен тот да, поверил, но не Пулан - только его спросить позабыли и советам не вняли.

Под вечер двое путников остановились на постоялом дворе в местечке Красный камень - тут и была назначена встреча. Посланник уже был в гостинице; насторожился, увидев двоих, совпадающий приметами с описанием. Затем увидел и знак, показанный Пуланом, кивнул чуть заметно. Не сейчас. Никаких разговоров на людях - выедут поутру, и тогда...

Когда северянин собрался уже устраиваться на ночлег в снятой комнате, спутник его направился вниз.

– Куда ты? Никаких встреч в этих стенах...

– Я хочу всего лишь проведать лошадей.

– Не заметил, что ты так уж их любишь. Местный конюх о них позаботится, я хорошо заплатил.

Энори качнул головой - резко, так, будто смахивал паутину из слов:

– Не доверяете - идите со мной, но не надо меня останавливать.

Не доверял. И пришлось тащиться за этим парнем, а тот, будто не провел столько времени в седле, почти слетел по лестнице - рассохшаяся, под его шагами она даже не скрипнула. Перед конюшней остановился, будто с размаху налетел на закрытую дверь.

– Идите первым, - не попросил, потребовал.

– Засада там, что ли, ждет?

– Нет.

Ангет Пулан бросил монетку прикорнувшему внутри у дверей конюху, зашел внутрь - все тихо, спокойно. Энори появился скоро, и выглядел непривычно, собранно-настороженно. А вот кони заволновались слегка; хуже всего повел себя черный злой жеребец. Конюх подскочил тут же; за еще одну монету ответил, кому принадлежит скакун. По описанию именно на нем чужак и приехал.

– Что это с ним?
– спросил Пулан у разволновавшегося слуги. А то: вдруг заболела скотина, собственной снятой шкурой не расплатишься.

Энори протянул руку, что-то произнес напевно, и столь тихо, что северянин не понял. Конь испуганно захрапел, прижал уши. Голос звучал, и постепенно скакун успокоился, позволил поднести ладонь к морде почти вплотную. Пулан думал, юноша сейчас погладит коня, но тот убрал руку - будто устало и с облегчением даже.

– Возьми и не говори лишнего, - протянул конюху третью монетку.

Тот закивал, кланяясь; три монеты за то, что постояли возле чужого коня - да за это навечно готов позабыть, что видел их здесь. А Энори вдруг быстро и тихо сказал:

– А о своих не тревожься, доедут: день будет ясным.

И ушел, оставив конюха, смотрящего на него с полуоткрытым ртом, как на диво дивное.

– Что это было такое?
– спросил Пулан уже наверху.

– Познакомиться с лошадкой захотелось, - ответил Энори с усмешкой, очень неприятной какой-то.
– Нам ведь вместе потом ехать, и далеко. С хозяином я договорюсь, а вот конь мог и заупрямиться...

– А с этим убогим?

– Я слышал внизу через стену - с нему едут мать с сестрой, беженцы, он боится, собьются с дороги в метель - все ее предвещает. Но нет, развеется.
– Доброй ночи, - в один миг оказался в своей комнатушке, захлопнул за собой створку двери.

Черная важная галка восседала на дереве, под которым произошла встреча. Не иначе как птичий летописец - вот разъедутся, и она проскачет по снегу, впечатает в него знаки следов, повесть о том, что здесь было... Чудилась в происходящем некая издевка судьбы - на чужой территории двое посланцев своих господ, двое чужаков сговариваются о том, что делать с этой провинцией.

Вэй-Ши был высоким и крепким, очень широкоплечим, среди более низкорослых рухэй, верно, казался еще внушительней. Охотничья одежда Хинаи ему шла - только такой охотник наверняка выслеживал кабана или медведя, никак не белок стрелял.

Он так приветствовал собратьев по сговору, что ясно было - с куда большим удовольствием убил бы на месте, а еще лучше приказал бы сделать это своим подчиненным, чтоб самому руки не пачкать. В чем-то справедливо: Энори считает предателем, а Пулана с послом кем-то вроде гостей, за спиной хозяина покупающих наемных убийц.

– Мэнго видел сон, - глухо сказал посланник.
– Он верит таким предзнаменованиям, и, видно, не зря, раз одержал столько побед. У-Шен считает сны просто снами, но не он старший.

– Что же вашему полководцу привиделось?

– Мне о том не доложили, - буркнул рухэйи.
– Только сам посуди - я здесь, и войско готово.

– Еще не готово. Стоит не там, где надо, а потому для Хинаи безопасно, - обронил Энори.

Вот уж кому все равно, кем его считают. Совести не больше, чем у той самой сороки. Улыбается, причем равно дружески и этому мрачному вояке, и его коню, сегодня смирному, но не менее мрачному - а те одинаково неприязненно смотрят на Энори. А ему это... нравится? И улыбка - никак не попытка и в самом деле завести дружбу, скорее, подчеркивание - ты уж никак не выше меня, головорез переодетый. Вот уж и правда странно. Отправляться к чужакам в военный лагерь, и при этом испытывать удовольствие от неприязни... Любой разумный человек, что бы он там ни затеял, постарается к себе расположить. А этот отвечает на вопросы с таким небрежным, едва не смеющимся видом... может, прав был хозяин, и Энори все же немного не в своем уме?