Кто правит бал
Шрифт:
На вопрос, где Гвоздь, она только мотала головой из стороны в сторону и усиленно прикрывала руками то грудь, то лицо.
— Вячеслав Иваныч, дверь! — окликнул Грязнова Виктор Глоба.
Дверь, которую не сразу удалось разглядеть сквозь густой пар, вела во внутренний служебный коридор, который заканчивался совершенно непрезентабельной грязной железной лестницей. Мокрые следы на ступеньках доказывали, что Гвоздь пробежал именно здесь.
Лестница вывела их в еще один коридор — теперь уже на втором этаже. Гвоздь отступал к бассейну и, похоже, сам загнал себя в ловушку. Он лихорадочно озирался в поисках выхода, но его не было, дверь, через которую он вошел, оккупировали сыщики, а до второй бежать было добрых сто метров.
— Не подходи, начальник, застрелю! — Выставив перед собой пистолет, он пятился задом, путаясь в полах длинного халата.
— Опусти пистолет, Рогозин, — мягко говорил Грязнов. — Давай сядем, поговорим спокойно. Смотри, вот мой «Макаров», видишь? Я ставлю его на предохранитель, а теперь медленно без всяких фокусов кладу на пол. Ты меня знаешь, никто тебя убивать не хочет, даже брать тебя не собирались, пока ты сам пальбу не открыл.
— На понт берешь? — недоверчиво следил Гвоздь за манипуляциями Грязнова, продолжая отступать. На Глобу он не обращал внимания, а тот, в свою очередь, контролировал каждое его движение, готовый в любой момент прикрыть Грязнова. — Сказал, живым не дамся.
— Да чего ты завелся или грешок какой чувствуешь? — продолжал увещевать Слава, осторожно приближаясь к «авторитету», но, когда их разделял всего один шаг, Гвоздь вдруг отпрыгнул, как ужаленный, и оказался в воде.
Пистолет пошел ко дну первым, а вслед за ним упорно стремился Гвоздь, отягощенный тяжелым, разбухшим от воды халатом.
— Спа-а-асите! — вопил он, отчаянно пытаясь выбраться из халата и судорожно хватая ртом воздух. Голова его то погружалась, то выпрыгивала, как поплавок, глаза расширились от ужаса.
— По-моему, он не умеет плавать, — высказал предположение Глоба.
— Согласен, — откликнулся Грязнов и быстро огляделся вокруг в поисках спасательного круга или чего-нибудь в этом роде: нырять прямо в костюме не хотелось, а раздеваться явно не было времени.
На стойке у кромки бассейна лежали готовые к применению надувные матрасы самых причудливых форм: от огромной бейсбольной перчатки до плоской надувной женщины с подставкой для стаканов в самых интимных местах. Грязнов принялся сбрасывать их в бассейн, но Гвоздь уже не подавал признаков жизни. С широко раскрытыми глазами он, раскинув руки, опускался на дно, а к поверхности подымались последние пузыри воздуха.
— Твою мать! — Глоба кое-как сковырнул ботинки и, сбросив пиджак, нырнул следом.
Грязнов, не опуская пистолета, бегал у бортика, в любой момент ожидая появления большого количества злодеев с автоматами. Где-то в коридоре слышались отдельные выкрики и шум потасовки.
Глоба прямо на дне раздел Гвоздя и, схватив его за волосы, поволок вверх. Вынырнули они одновременно. Глоба подхватил «авторитета» под мышки и выволок на мраморный пол.
Грязнов давил Гвоздю на грудь, а Глоба, с трудом преодолевая отвращение, через носовой платок делал искусственное дыхание изо рта в рот.
То ли у Глобы получилось дышать, то ли Гвоздь решил еще пожить пока, но из горла его выплеснулся щедрый мутный фонтан и он, закашлявшись, попытался вырваться из крепких объятий сыщиков.
— За что? — Он снова натужно закашлялся и, перевернувшись на живот, застонал: — Суки.
Оперативники завернули Гвоздя в первый попавшийся плед и на руках отнесли в машину — идти самостоятельно он не мог. Поговорить на месте не получилось, да и после оказанного сопротивления Грязнов просто не мог себе позволить роскоши не арестовать его.
Рогозина допрашивали в тот же день. Самый пристальный осмотр дежурного врача ГУВД не выявил ни одной серьезной патологии в его организме. Для своих пятидесяти семи лет он прекрасно сохранился: имел вполне здоровое сердце, хорошие легкие, а купание в довольно теплой воде бассейна не смогло вызвать у него даже обострения радикулита.
Грязнов решил ковать железо, пока горячо, и, даже не заводя в камеру, сразу поволок Гвоздя к себе в кабинет.
Беседа планировалась отнюдь не для протокола, потому все формальности вроде выяснения анкетных данных были опущены. Грязнов с Гвоздем давно знали друг друга. Грязнов брал его за ограбление сети ювелирных магазинов еще лет двадцать назад, будучи сопливым оперативником, а после внимательно следил за карьерой своего подопечного, для которого «грязновская» ходка была третьей, и, собственно, последней. После того он не попадался ни разу — стал большим человеком, «авторитетом», и сроки за него мотали другие.
Гвоздь был мрачен и зол, хотя в спортивном костюме с чужого плеча (оперативники, унося его из клуба завернутым в плед, прихватили по дороге чью-то одежду, но она оказалась не гвоздевской) выглядел скорее смешно, чем злобно. Костюм был ему широк и короток, длинные, поросшие густыми седыми волосами руки чуть ли не по локоть торчали из рукавов, но особенно комично смотрелись мягкие, лимонного цвета тапочки с помпонами. Он кусал губы и поминутно приглаживал свои и без того прилизанные редкие с проседью волосы.
Турецкий по умолчанию передал инициативу Грязнову, а сам уселся в уголке и молча изучал Гвоздя. Грязнов не стал ходить вокруг да около:
— Назови нам фамилию Мефистофеля, и ты свободен как ветер, — предложил он арестованному без предисловий. — Ты ведь не мелкий воришка какой-нибудь, в колонии будешь жить не хуже, чем на воле. Так что нет нам никакого резона тебя по этапу гнать. Тем более ты у нас гарант порядка, посадишь тебя, опять на Москве война начнется. На твой кусок немало охотников. Ну что, убедил?
Гвоздь хмуро взглянул на Грязнова, повернулся и сплюнул сквозь щель в зубах под ноги Турецкому.
— Не на того напал, начальник. Не знаю я никакого Мефистофеля.
— Да брось ты свои блатные замашки, давно ведь уже окультурился: на лимузинах ездишь, в ресторанах кушаешь, с большими людьми общаешься. Или в салонах художественных тоже на пол плюешь?
— Ты мне, начальник, зубы не заговаривай. Ничего не знаю, никого не видел, бизнес у меня легальный, налоги плачу вовремя. Обвинение предъяви по всей форме, тогда и спрашивай, я свои права знаю.