Кто правит бал

Незнанский Фридрих Евсеевич

Дверь медленно и бесшумно открывается, за ней узкий коридор, он пуст, голые стены, по стене на уровне лица тянется силовой кабель. Коридор поворачивает, и за поворотом слабое верхнее освещение.

— Шеф, камера.

Реддвей и сам успел заметить пластиковую трубку под потолком, работает, медленно вращается, чтобы увеличить угол обзора. Хотя куда уж больше — коридор шириной не более полутора метров и длиной метров десять. Несси замерла в глубокой тени и отсчитывает секунды, определяя период движения камеры.

В нужный момент она резким прыжком оказывается в коридоре и, прижимаясь к стене, чтобы увеличить так называемую мертвую зону, в четыре шага преодолевает опасную дистанцию. Она уже

стоит под камерой, но на мониторе этого не видно, поскольку ее собственная камера закреплена на лбу, и сейчас она смотрит на еще одну дверь.

— Если окажется, что у них там винный погребок с запасами рейнского, я сожру собственные ботинки, — тихо злится Реддвей.

— Не дрейфь, она еще наверху не была, в охраняемой зоне.

Но за дверью оказывается снова коридор, на этот раз очень длинный и заметно забирающий вниз. Реддвей смотрит на часы, Несси быстро идет уже минуты четыре — значит, метров пятьсот, а конца не видно, никаких ответвлений и поворотов.

— Или она сейчас ткнется лбом нам в днище, или это проход в охраняемую зону, — заметил Реддвей.

— Или прямо в Москву, и по нему гоняют дрезины с наркотиками и порнографией, — съязвил Турецкий.

Под ногами у Несси захлюпала вода, но вот она уже миновала нижнюю точку и поднимается. Снова дверь.

— Китайский лабиринт прямо, кто так строит! — возмущается Турецкий.

За дверью лестница, слышно, как наверху играет приглушенная музыка. Ванесса осторожно заглядывает в комнату — что-то вроде диспетчерской: ни одного окна, мониторы, телефоны, за столом двое спиной к ней играют в карты, разговаривают на немецком, дальше приоткрытая дверь, и за ней виден настоящий сейф, кубометров на десять, в таком вряд ли станут хранить вино. Но чтобы добраться до него, нужно пройти мимо живых, неспящих охранников. Конечно, их можно оглушить, усыпить, застрелить или еще как-нибудь нейтрализовать, но тогда операция перестанет быть тайной. А Реддвея с Турецким интересовали сейчас не только деньги, но в первую очередь Мефистофель и иже с ним, которые за этими деньгами могут и должны прийти.

Ванесса легко, почти не касаясь пола, пересекает комнату — и вот она уже перед сейфом. Сейф действительно серьезный: чтобы его открыть, нужна восьмизначная буквенно-цифровая комбинация и два ключа.

У Ванессы достаточно снаряжения, но совершенно нет времени. Она лепит к дверце «взломщик» кода и прижимается к стене. Реддвей от напряжения вспотел, он волнуется сильней, чем Ванесса. На дешифраторе зажигается зеленый огонек — код взломан, остались ключи. Несси вставляет в скважины две универсальные отмычки — должно сработать. Поворачивает. Щелчок, от которого Реддвей с Турецким вздрагивают, и дверь бесшумно приоткрывается.

Внутри действительно деньги. Несси молчит, но обводит камерой внутренность сейфа, чтобы Реддвей все увидел. Доллары в сотенных купюрах, судя по объему, около полумиллиарда, купюры не новые, упаковка не банковская, самодельная. В уголке металлический ящичек, внутри дискеты, пронумерованные, тридцать четыре. Ванесса молча ждет.

— Все уносить нельзя, — говорит Реддвей, — выбери одну или две.

Ванесса колеблется, ей нужны конкретные номера. Реддвей смотрит на Турецкого, тот не задумываясь отвечает:

— Два и тридцать три.

Несси прячет дискеты в карман. И тут раздается приближающийся лай собак.

37

Как и предполагал Грязнов, покушение развязало Бондареву язык, и теперь он торопился давать показания.

Бондарев. Мы с напарником Юркевичем приехали на ферму Ожегова ночью. У Юркевича была папка, которую надлежало передать Ожегову. Убивать его мы не собирались. Папку он взял и даже

отнес куда-то спрятать. Я ждал его в мастерской. Сначала я вообще беседовал с ним один. Юркевич прикрывал снаружи, и о его присутствии Ожегов, возможно, не догадывался. Когда Ожегов вернулся без папки, он уже был с пистолетом и, нацелившись мне в лицо, потребовал объяснений: кто я, кто меня послал и с какой целью. Перед операцией Юркевич102 меня подробно проинструктировал, и я изложил Ожегову соответствующую легенду: я знакомый Невзорова, который перед самой своей смертью попросил меня сохранить у себя эту папку, но после его смерти я испугался и решил от нее избавиться; Невзоров говорил, что, если с ним что-то случится, я должен отнести ее в ФСБ и отдать лично в руки Иванову или передать ему, Ожегову, он, мол, сам поймет, что делать дальше. Он не поверил и, сняв пистолет с предохранителя, пригрозил, что будет стрелять, если не услышит правду. Тут появился Юркевич и набросился на него. Ожегов все-таки выстрелил, но только задел мою руку. А Юркевич ударом рукоятки пистолета по шее отключил его. Выстрел могли слышать, мы должны были уходить. Но изначально предполагалось, что Ожегов нам поверит, а значит, будет действовать предсказуемо. Теперь ситуация вышла из-под контроля и Юркевич принял самостоятельное решение — Ожегова уничтожить. Но при этом нужно было замести следы нашего там пребывания. Юркевич добавил в обойму Ожегова еще один патрон. Потом мы сломали засов и заклинили язычок замка металлической стружкой. Когда все было готово, я приподнял Ожегова, чтобы при выстреле угол разлета крови выглядел правдоподобно, а Юркевич выстрелил ему в висок с близкого расстояния и вложил пистолет в руку. Я позволил телу упасть. Потом мы еще раз осмотрелись и покинули мастерскую, захлопнув за собой дверь. Уже в машине мне пришло в голову, что мы забыли о пуле, которая была выпущена в меня и наверняка застряла где-то в стене, но возвращаться было опасно, да и проникнуть в мастерскую мы теперь смогли бы, только выломав дверь.

Грязнов. Кто поручил вам обработку Ожегова?

Бондарев. Не знаю. С начальством беседовал Юркевич. Меня он инструктировал уже по дороге.

Грязнов. Вы же понимаете, что вам нет смысла запираться. Еще раз повторяю вопрос: кто дал вам поручение?

Бондарев. Я на самом деле не знаю. Могу только догадываться.

Грязнов. И о ком вы догадываетесь?

Бондарев. Думаю, это был Иванов. Теперешний заместитель директора ФСБ.

Грязнов. Что вас вообще связывает с органами?

Бондарев. Я служил в спецподразделении КГБ, но в девяносто втором был ранен и ушел в отставку. Позднее у меня были трудности, я много пил, подсел на иглу… Кто-то устроил меня в закрытую клинику, от наркозависимости я избавился, пристрастие к алкоголю тоже исчезло. Потом мне внезапно предложили хорошую непыльную работу инструктора в охранном агентстве. И довольно много времени спустя вдруг напомнили, что долги нужно отдавать. Дальше мне звонили или присылали письменные инструкции, где и что я должен делать, а мой валютный счет в банке неуклонно рос.

Грязнов. Какого рода поручения вы выполняли?

Бондарев. В основном зачистка. Уничтожение трупов, следов чьего-то пребывания…

Грязнов. А Юркевич?

Бондарев. Юркевича примерно пять месяцев назад навязали мне в напарники и фактически в начальники. Он, по-моему, продолжал служить в ФСБ.

Грязнов. Почему вы решили, что именно Иванов стоит за убийством Ожегова?

Бондарев. Потому что в легенде, которую я излагал Ожегову, он упоминался как честный человек, это раз. И еще, наверное, Юркевич однажды сказал, что наш шеф который год безуспешно ловит сам себя, а Иванов, кажется, как раз этим и занят, то есть борется за чистоту кадров и против коррупции в органах.