Кто придет на «Мариине»
Шрифт:
Фриче и секретарша вышли из кабинета.
Штайнгау не спеша, очень внимательно прочитал все документы, просмотрел фотографии, Потом прошел в демонстрационный зал и распорядился прокрутить обе кинопленки. Он отметил, что походка того, который встретился с Росмайер на набережной, и ее собеседника в вагоне электрички очень похожа, это, возможно, один и тот же человек. И этот человек, как теперь стало известно, был русским агентом. Да, Криста Росмайер была русской шпионкой.
Когда в кабинет по звонку вошел Фриче, Штайнгау сказал:
— Пусть приведут Кристу Росмайер. Я хочу поговорить с ней.
— Это невозможно, обергруппенфюрер.
— Что это значит?!
— Кристы Росмайер нет в живых.
— Как это — нет в живых?
— Поймите меня правильно, это было не в моих интересах, но так, к сожалению, получилось. Реннер переусердствовал во время допроса. Он уже наказан, разжалован в рядовые, назначен простым охранником, — поспешил с объяснением Фриче.
— Рекомендую вам взять его с собой.
— Как это понимать?
— Вы назначены командующим соединениями «Верфольф» в Померании и завтра вам надлежит вылететь в тыл к русским.
— Я резервирую за собой право подать рапорт рейхсфюреру СС, — сказал Фриче.
— Не советую. Я действую именем фюрера. Письменный приказ получите завтра.
Штайнгау повернулся и, не прощаясь, пошел к выходу.
«Арест Кристы, мой арест и… освобождение?» — думал Енихе. Что гестапо знало о нем и о Кристе? Видно, они имели против Кристы неопровержимые улики, иначе не решились бы ее арестовать. Ведь она его невеста, штурмфюрера СС, а его поддерживает Штайнгау. А что они знают о нем? Если его выпустили, значит, против него у них ничего нет. А может, они выпустили его в надежде, что он наведет их на новые связи.
Дмитрий Иванович Алферов родился в городе на берегу теплого моря в России.
В десять лет вместе с отцом он переехал в Германию, в Берлин. Отец работал в советском посольстве, а он учился сначала в немецкой школе, а потом в университете. Незадолго до окончания университета Дмитрий вернулся в Советский Союз, поступил в летное военное училище и в 1940 году окончил его.
Прежде чем стать Отто Енихе, он уже не раз побывал за линией фронта, в Германии, со специальными заданиями. В 1944 году он попал в автомобильную катастрофу. Машина загорелась, и Алферов получил сильные ожоги. Пришлось сделать пластическую операцию лица. Он очень досадовал: ведь его готовили к новому заданию. Но, как гласит пословица, не было бы счастья, да несчастье помогло. Долечивался он уже в госпитале для немецких военнопленных. Его койка стояла рядом с койкой настоящего Отто Енихе. Его родители — ярые католики — были настроены против нацизма, и в таком же духе они воспитали Отто. Но его взяли в армию, и он воевал, стрелял, сбивал самолеты, за что был награжден высшими орденами. Не сбивать, не стрелять он не мог — иначе бы сбили его. Конечно, можно было бы перелететь к англичанам или к русским. Но тогда родители заплатили бы за это жизнью. Кроме того, он боялся русских. Он видел эту разоренную его соотечественниками землю, видел лагеря русских военнопленных… русские должны были отплатить им, немцам, тем же. Но вот его самолет подожгли. При неудачной посадке он сломал два ребра, сильно была повреждена нога. Требовалась срочная операция, чтобы спасти ему жизнь. И ему сделали операцию…
Он не знал, что его сосед по госпитальной палате — русский. Он принимал Алферова за немца-антифашиста. И когда Алферов сказал ему, что решил бороться с гитлеризмом и скоро отправится в Германию и что успех этого дела зависит во многом от него, Енихе, и изложил свой план, Отто согласился помочь. Он написал письмо родителям. Они должны были переехать в другой город и там выдавать подателя письма за Отто. Он просил не беспокоиться о нем. Он жив, здоров… Пусть только родители берегут себя. А после войны все они снова будут вместе, будут жить в новой, демократической, свободной Германии…
Алферов чувствовал, что с него не спускают глаз, но от полетов не отстранили. Каждый день, поднимаясь на скоростном самолете в воздух, он боролся с огромным искушением перелететь к своим, которые были уже в каких-то двухстах — двухстах пятидесяти километрах.
Но Центру Отто Енихе был нужен, и поэтому на его короткий запрос через Мариенкирхе был получен ответ: оставаться на месте до особого распоряжения.
Тревога за судьбу Кристы не давала ему покоя. Почти физические муки испытывал он, представляя ее на допросах в гестапо. Каждый день Отто обдумывал планы ее спасения и тут же их отвергал — они были явно несостоятельны… Узнать что-либо о ней от гестапо не удалось. Фриче только сказал, что ничего пока определенного сообщить ему о невесте не может, но она подозревается в измене.
Отто просил Шлихте, Еккермана как-то помочь ему, звонил Штайнгау. Но Шлихте боялся даже заговорить об этом деле со своими приятелями из гестапо, Еккерман был бессилен что-либо сделать, а Штайнгау уже не было в Берлине.
Когда Енихе услышал в гостиной голос обергруппенфюрера, он буквально скатился по лестнице вниз. Штайнгау прочел в его глазах вопрос и, не желая тянуть, не здороваясь, сказал:
— Я опоздал, Отто. Она умерла.
Штайнгау пошел навстречу Енихе, но Отто остановил его жестом.
— Я хочу побыть один, — сказал он. И поднялся к себе наверх.
Штайнгау было ясно: Отто любил Кристу. Говорить ему о том, что она русская шпионка? Какое это теперь имело значение! Удивительное безразличие овладело обергруппенфюрером.
Пора было ехать. Он поднялся наверх и застал Отто сидящим в кресле. В комнате было дымно, а в пепельнице на столе лежало несколько окурков.
— Я должен ехать, Отто. Послушай меня, это очень важно. Служба безопасности поручает тебе задание особой важности. В ближайшие дни ты должен явиться в Баденвеймар на Фридрихштрассе, 7, квартира 9. Позвонишь: три коротких, два длинных, один короткий. Тебя встретят. Скажешь: «Я привез привет от тетушки Эммы». Тому, который спросит: «Больше она ничего не передавала?» — назовешь себя. Он передаст тебе письмо. В нем будет все написано. Повтори.
— Это приказ? — спросил Отто.
— Да, приказ.
Отто повторил и сказал:
— Я хочу знать, как она умерла.
— Она не мучилась, она умерла сразу.
— Ее расстреляли?
— Нет.
Отто потянулся за сигаретами.
— Я должен ехать, Отто, — повторил Штайнгау. — Вот тебе пропуск. Он поможет тебе беспрепятственно добраться до Баденвеймара. Прощай. Возможно, мы не увидимся больше.
Штайнгау взял портфель, на какую-то секунду задержался, хотел что-то сказать, но не сказал. В гостиной он застал Пшижевскую.
— Спасибо тебе, Ирена, — сказал Штайнгау и потрепал ее по щеке.
Глава семнадцатая
Беженцев в Постлау становилось все больше. Часть из них оставалась в городе, часть двигалась дальше. Чадили газогенераторные грузовики, гремели по булыжной мостовой повозки, нагруженные скарбом.
Вместе с беженцами в город вползали слухи: «Русские перешли Одер», «Мы видели русские танки», «Мы чуть не угодили к русским…»
Постлау напоминал переселенческий лагерь. Хотя магистрат и занимался размещением беженцев по домам, всех распределить было невозможно. Часто люди останавливались здесь на день-другой, чтобы передохнуть и двинуться дальше. Они разбивали палатки где попало, чаще около мест, где стояли огромные котлы на улицах — «кухни Геббельса», как их называли, — и где можно было получить миску супа.