Кто придет на «Мариине»
Шрифт:
Уцелевшие деревья, как калеки, выставив в стороны обрубки веток, безлистыми верхушками заглядывали в воронки.
Штайнгау вернулся в имперскую канцелярию. Лифт не работал. Он спустился по крутой винтовой лестнице, пробрался в свой кабинет и хотел было позвонить в штаб обороны Берлина, но телефон бездействовал. Тогда он подошел к двери и запер ее. Из письменного стола достал чистый лист бумаги и написал: «Завещание».
Глава девятнадцатая
Дороги были забиты отступающими войсками. То и дело на бреющем полете проносились советские штурмовики, стреляя из пушек и пулеметов. Когда самолеты улетали, солдаты выбирались из кюветов, сталкивали с шоссе разбитые, горящие машины и двигались дальше.
Отто тоже приходилось несколько раз отлеживаться в придорожных канавах. Мундир его был перепачкан глиной, а фуражка пробита пулей.
Благодаря тому, что он был на мотоцикле, а не на автомобиле, ему удавалось лавировать между машинами и танками, иногда съезжать с дороги, чтобы миновать пробку.
От Варена он свернул на Айслебен, чтобы объехать стороной окруженный Советской Армией Берлин, где шли тяжелые уличные бои.
Енихе спешил. Было бы нелепостью столкнуться с американцами и попасть к ним в плен в эсэсовской форме.
Бумага, которую дал ему Штайнгау, действовала магически. Восемь раз посты фельджандармерии проверяли у него документы и тут же возвращали, беря под козырек и беспрепятственно пропуская. Даже когда у него кончился бензин, они остановили легковой «оппель» какого-то бежавшего из Берлина нациста, несмотря на его угрозы пожаловаться, выцедили из бака машины десять литров горючего и заправили «цундап».
Отто нигде не останавливался, если не считать тех нескольких минут, во время которых заправляли его мотоцикл.
Уже под вечер южнее Лейпцига он снова попал под бомбежку, на этот раз американской авиации. Когда он выбрался на автостраду, увидел среди горящих, взрывающихся машин свой «цундап». Дальше добирался на попутных машинах, пока не подобрал брошенный кем-то велосипед. До Баденвеймара оставалось 35 километров.
Последний пост фельджандармерии у Постдорфа предупредил его, что за ними, кажется, нет регулярных немецких войск и они тоже только что получили приказ идти в сторону границы протектората Чехии и Моравии.
Уже смеркалось. Енихе решил воспользоваться наступающими сумерками и незаметно проскользнуть в Баденвеймар, который, по сведениям фельджандармерии, был еще на «ничейной» земле.
Оставшийся отрезок дороги был абсолютно пуст, и после всей толчеи, давки, в которой весь день крутился Отто, это настораживало.
Видно, все, кто хотел куда-либо бежать — одни на запад, другие на восток, — уже бежали. Оставшиеся же, как сурки, забились в свои норы и ждали дома какой-либо развязки. Немецкие подразделения тоже отступили из этого района, стоящего в стороне от стратегических дорог, а американцы не спешили его занимать.
Без препятствий к глубокой ночи Енихе добрался до Баденвеймара, никого не встретив на пути, если не считать повешенного на придорожном дереве, на груди которого висел приколотый лист бумаги с надписью «дезертир».
В Баденвеймаре Отто без труда нашел Фридрихштрассе, так как этот маленький городишко почти не пострадал и везде сохранились таблички с названиями улиц.
Дом номер семь, казалось, вымер. И Енихе пришлось долго звонить, пока наконец приоткрылась дверь на цепочке и женский голос спросил:
— Кто здесь?
— Я привез привет от тетушки Эммы, — сказал он вполголоса, как того требовали правила конспирации.
Дверь распахнулась, женская рука взяла его за рукав и повела куда-то через темные комнаты, в которых со свету — а ночь была светлой — он не видел ничего.
Но вот забрезжил огонек, и на пороге раскрытой двери Енихе увидел человека в пенсне, который, видно, ждал его. Он жестом пригласил его войти, и, когда они остались вдвоем, Отто повторил:
— Я привез привет от тетушки Эммы.
— Больше она ничего не передавала? — спросил человек в пенсне.
Не успел Отто отрекомендоваться, как тот сказал:
— Я думал, с вами что-нибудь случилось. Вы благополучно выбрались из Постлау?
— Да, а что?
— В Бартенхаузе восстание. И, видно, дела у них не так уж плохи, если они смогли обратиться по радио за помощью к командованию Советской Армии.
— Когда я уезжал оттуда, ничего похожего не было.
— Ну, хорошо. Не будем терять времени. Из-за вас я задержался в Баденвеймаре на лишние сутки. Если бы не просьба Штайнгау, я не стал бы вас ждать. Франц Штайнгау оставил для вас письмо, паспорт на имя гражданина Швейцарии. В швейцарском банке на это имя лежит десять тысяч фунтов стерлингов. Документы ваши подлинные, вы можете жить с ними в любой стране, даже в Германии, — всюду вам гарантирована неприкосновенность, как подданному другой державы. Это все, друг мой, что я хотел вам сообщить.
— Штайнгау сказал мне, что я должен немедленно выехать из Баденвеймара и что это — приказ.
— Штайнгау нужно было, чтобы вы приехали сюда и встретились со мной. Он заботился о вашем будущем, и вы об этом узнаете из письма. На рассвете я уезжаю. Если вам нужна будет моя помощь или что-нибудь, напишите мне по адресу: Хосе Родригесу, улица Франко, 10, Барселона, Испания. А теперь отправляйтесь спать. Завтра с утра вам нужно будет подыскать какую-нибудь квартиру, так как этот дом будет всеми покинут.
Письмо Штайнгау, его сугубо личный характер были неожиданностью для Отто. Знал ли о родственных связях Штайнгау и Енихе Центр? На этот вопрос, возникший сразу после прочтения письма, Енихе, как ему казалось, нашел правильный ответ: ведь настоящему Отто тоже ничего не было известно о том, кто его отец. И если бы он располагал этими сведениями раньше, не помешали бы они ему в работе, не были бы они для него новой обременительной психологической нагрузкой? Ведь какая-нибудь фальшь в отношениях с отцом могла бы вызвать подозрения и, возможно, погубить его.