Кто придет на «Мариине»
Шрифт:
— Бэт, я возьму оттиски домой, а завтра верну.
— Завтра утром.
— Хорошо. Если я понадоблюсь, позвоните мне, — сказал Фак.
Дома он просмотрел статью, внес поправки. Потом достал из футляра пишущую машинку. У него уже в голове сложилось начало рассказа, и пора было его написать.
«Было начало марта, вечер, что-то около семи. Сумерки только опускались и были светло-синими, прозрачными, какими они могут быть только в это время, ранней весной, — стучал Максимилиан на машинке. — Бергман сидел на садовой скамейке, в пустынной аллее парка. Ему нравилось это место. Сюда почти не доносился уличный шум, и было всегда так мало людей, что они вовсе ему не мешали. Если бы эму сказали, что именно здесь он повстречает человека и эта встреча перевернет всю эту тихую прежнюю жизнь, он бы ни за что не поверил…»
Факу писалось легко. Как это бывало с ним часто, когда он находился в хорошей форме.
Часа через два он почувствовал усталость. Вернее, не усталость, но в его воображении образы утратили четкость. Ушло куда-то то, что Фак называл элементом физического присутствия.
Фак встал из-за стола. Он еще попытался вызвать ушедшие образы, но все было напрасно.
Максимилиан проголодался. Он достал сыр и сардины, нарезал хлеб. Понюхал его. Раньше он не предполагал, что хлеб пахнет так вкусно. Он научился этому в России: русские после водки всегда нюхали хлеб. Теперь Фак нюхал не только хлеб, но и сигарету, прежде чем закурить, и вино, прежде чем выпить. Это доставляло ему удовольствие. Подкрепившись, он стал собираться в «Парамон», надел черный костюм, галстук…
Глава третья
Клаус Клинген сидел у себя в кабинете на Герберштрассе. Был воскресный день, и в издательстве кроме него находилась лишь секретарша Маргарет Эллинг. Клинген велел отключить все телефоны: утром он уезжал в Лондон, перед отъездом необходимо было закончить неотложные дела.
Раздался мягкий гудок — и над дверью загорелось световое табло. Клинген отложил бумаги, нажал кнопку на внутренней стороне стола — дверь отворилась. Мелкими шажками, насколько позволяла узкая черная юбка, к столу подошла секретарша:
— Господин директор, к вам журналист из Гамбурга — Мирбах.
— Но разве вы не сказали ему, что я занят?
— Конечно, сказала, но ему известно, что завтра вы уезжаете, и он просил принять его.
Клаус включил телевизор. На экране появилось изображение: в приемной в кресле у низенького газетного столика сидел мужчина средних лет в хорошо сшитом костюме (шьет, наверное, у Штирера). Клинген выключил телевизор.
— Ну что ж, просите его, Маргарет. — Было жарко, и Клаус потянулся к сифону.
В это время Мирбах вошел в кабинет. Он держался прямо, хотя слегка прихрамывал.
— Рад познакомиться с вами, господин Мирбах! — Клаус указал гостю место напротив и спросил: — Чем могу служить?
— Я пришел узнать о судьбе своей рукописи.
— Вы не получили моего письма?
— Нет.
— Я очень сожалею об этом. Письмо вам отправлено еще десятого. В Гамбург…
— Но раз уж я здесь, надеюсь, вы не откажетесь сообщить мне свое решение.
— Я не могу издать вашу книгу.
— Она вам не понравилась? — поинтересовался Мирбах.
— Это не то, что мне нужно сейчас.
— В свое время я читал ваши очерки в «Шпигеле» [24] и был о вас лучшего мнения, господин Клинген…
— Думаю, что продолжать этот разговор ни к чему, — сухо заметил Клаус.
Когда Мирбах ушел, Клинген просмотрел дневную почту, счета, присланные типографией, но мысли его все время возвращались к разговору с Мирбахом. Настроение было испорчено…
Наконец самое неотложное сделано… Клаус взглянул на часы. До встречи с Зейдлицем оставалось еще немало времени. Можно успеть промчаться вдоль Рейна — это всегда служило хорошей разрядкой.
24
«Шпигель» — иллюстрированный еженедельник.
Клинген нажал на кнопку звонка и сказал вошедшей Эллинг:
— Я ухожу, Маргарет. Закройте издательство.
«Мерседес» стоял у подъезда. Клинген забрался в кабину и рванул с места. Двести лошадиных сил стремительно понесли его по узкой, похожей на туннель, улице.
— Скоро все это кончится, — сказал он вслух, но дальше подумал: «Месяца через два я буду далеко отсюда… Буду сидеть где-нибудь на берегу реки с удочкой, просто сидеть и смотреть на поплавок…»
Когда воды Рейна еще не были отравлены, Клинген все воскресенья просиживал на берегу. Но сейчас он представлял себе совсем другую реку — широкую и тихую, с зеленоватой водой, пологими берегами, поросшими чаканом…
Дурное настроение не оставляло его. Клаус прибавил скорость. Этот способ избавиться от навязчивых мыслей должен был наконец подействовать — гнать, гнать как можно быстрее, и тогда твои руки, мозг, сердце будут поглощены одним — дорогой.
Этот столик в каменной нише был предназначен для влюбленных. Здесь не слышно было даже голосов других посетителей «Монастырской корчмы», только музыка маленького национального оркестра едва доносилась сюда.
— Здесь довольно мило, — заметил Клаус.
— И хозяин свой человек. Что ты будешь пить?
— Рислинг.
— Неизменный рислинг…
— С годами приходит постоянство.
— Значит, после Лондона — Париж, Рим, Вена? — поинтересовался Зейдлиц.
— Да, мои планы не изменились.
— У тебя сегодня был Мирбах? — неожиданно спросил Зейдлиц.
— Откуда ты знаешь? Я потерял доверие, за мной следят?
— Да нет же, — досадливо поморщился Зейдлиц и снял пенсне. — Следят не за тобой. Меня, как ты сам понимаешь, интересует Мирбах… О чем у вас был разговор? — Зейдлиц протер пенсне и водрузил его на место.
— Он предложил мне свою книгу о Грюнзее.
— Ты читал ее?
— Да.
— Это то, что он печатал в «Штерне»?
— Да, примерно то. Но там была приписка.
— Какая?
— «Продолжение следует»…
— Это беспокоит меня и заставляет торопиться…
— Что ты имеешь в виду?
— С тех пор как этот самоучка Кеслер изобрел глубоководный акваланг, «подводный сейф» Грюнзее стал ненадежным. Я попросил бы тебя выполнить одно поручение «Союза бывших офицеров».
— Но я ведь не член «Союза».