Кто придет на «Мариине»
Шрифт:
— Это не имеет значения. Тебя лично знает вся руководящая тройка, а твоя последняя поездка в Испанию получила у них очень высокую оценку. Разве я не говорил тебе об этом?
— Что я должен сделать на этот раз?
— Мне надо, чтобы ты привез документы, которые хранятся в Грюнзее.
— Но я никогда не надевал акваланга!
— В этом не будет необходимости. Ты получишь документы из рук в руки.
— А почему ты остановил свой выбор на мне, если не секрет?
— Ты знаешь, что у меня нет от тебя секретов. Мои люди из «Союза» хорошо известны и полиции, и журналистам. А здесь нужен человек… как бы тебе сказать… Ну вроде тебя: беспартийный, солидный, с хорошей репутацией и конечно же пользующийся моим полным доверием.
— По-твоему, я отвечаю всем
— Несомненно. И то, что у тебя был Мирбах и предложил свою книгу, еще раз убеждает меня в этом: они не подозревают тебя, а это очень важно.
— Ну хорошо, — сказал Клинген. — А какова степень риска и во имя чего я должен рисковать? Это действительно важно?
— Речь идет о «консервах» [25] .
— О «консервах»?
— Вот именно.
— Вы решили использовать их?
— Пока нет. Но сам посуди: «консервы» не могут храниться вечно, хотя в свое время для этой цели мы отбирали только молодых ребят. Если пакеты со списками попадут в чужие руки, их вскроют без нас. К счастью, в Грюнзее хранится только часть нашего запаса.
25
«Консервами» назывались агенты, которые подолгу жили в какой-либо стране и годами, а иногда и десятилетиями не занимались шпионской и диверсионной деятельностью. Вскрытие «консервов» происходило в какой-либо важный политический момент, чреватый серьезными внутренними переменами, или перед военным кризисом.
Руководители СС, военной разведки, партийные деятели гитлеровского государства задолго до катастрофы начали готовить себе тылы, которые в будущем могли обеспечить возрождение рейха. Одним из важных инструментов в этом возрождении были «консервы».
— А не лучше ли «консервы» передать законному правительству Республики?
— Ты всегда был плохим политиком. Нас не устраивал Аденауэр, а о социал-демократах не приходится и говорить. Если хочешь знать, это наши враги номер один. На последнем заседании «Союза» мы решили объединиться с другими националистическими организациями Европы. Мы намерены перейти к активным действиям. Символом новой организации будет желтый круг. Теперь тебе известно все.
— Знаешь, Бруно, я как-то отвык рисковать…
— Риск мы сведем к минимуму. Из Австрии тебя будет сопровождать надежный, решительный человек. Он позаботится о твоей безопасности.
Зейдлиц не все сказал Клингену, следуя старому правилу: его люди должны знать ровно столько, сколько нужно для данного дела. Он назвал Клаусу имя того, кто передаст ему списки, и перешел к другому, не менее важному поручению. Во Франции Клинген должен был встретиться с неким Клодом Бремоном, а в Италии — с полковником Фачино Кане. Это были активные сторонники создания европейской националистической унии, «рыцари желтого круга», как сами они себя называли.
— Мне только не нравится, что с тобой едет Маргарет. Ты хорошо ее знаешь? — поинтересовался Зейдлиц.
— Она работает у меня три года. Никогда я ничего не замечал за ней подозрительного.
— И все-таки Маргарет мне не нравится.
— Я, конечно, могу не брать ее с собой. Но это бы очень затруднило мою поездку: она знает французский и итальянский… Нет, не думаю, — после некоторого раздумья добавил Клинген. — Мне даже кажется, что Маргарет относится ко мне… ну, чтоб не хвастаясь сказать, несколько теплее, чем следовало бы секретарше к своему патрону.
— Будь осторожнее с ней.
— Ах, Бруно, вы видите в людях только дурное.
— И почти никогда не ошибаюсь, — проворчал Зейдлиц.
— Я могу не брать ее, конечно.
— Да нет, пожалуй, бери. Если она действительно приставлена следить за тобой, то, по крайней мере, будет рядом, на глазах, и после того как я тебя предупредил, ты будешь особенно осторожен с ней. Если же мы ее отстраним от поездки, за тобой увяжется кто-то другой, кого мы не подозреваем.
— Она не должна знать о разговорах с людьми, с которыми вы посоветовали
— Тайн из этого не делай. Пусть она думает, что установление контактов с националистическими организациями — главная цель твоей поездки.
— Что я должен выяснить во время этих встреч?
— Могу тебе признаться, Клаус, что меня очень интересуют их организации… На первый взгляд они внушают доверие, но мне надо понять их до конца, а для начала — хотя бы увидеть глазами такого трезвого человека, как ты… Какую силу они представляют здесь, в Республике, я знаю, но мне необходимо знать, какую силу они представляют в общеевропейском масштабе.
— Хорошо, Бруно. Я это сделаю. Мне самому интересно поговорить с ними.
Зейдлиц помолчал, раздумывая над чем-то, а потом решительно спросил:
— Тебе говорит о чем-нибудь имя Питер Гарвей?
— А чем он знаменит?
— Только тем, что он из Си-ай-си… Не так давно я встретил его на улице. Он стоял возле афишной тумбы и там же остановилась Маргарет Эллинг…
— Может быть, это случайное совпадение?
— Может быть.
Разговор с Зейдлицем перечеркивал все планы Клингена. Еще несколько часов назад он считал, что все уже позади: двойная жизнь, которую он вел столько лет, опасности, риск…
Последние недели он думал о том, что ему осталось только незаметно исчезнуть. Он не мог сесть на поезд и просто уехать. Его исчезновение будет сопровождать легенда так же, как она предшествовала появлению Клингена еще в фашистской Германии, и он работал над созданием этой легенды. Более четверти века прожил он за границей. За это время изменились его привычки, вкусы, манеры.
Но стоило Клаусу под видом туриста побывать в России, как тоска по Родине с новой силой захватила его. Ему было уже за пятьдесят, и остаток дней он хотел провести дома, в России, на родной земле. Он теперь постоянно думал о своем возвращении, и видения далекой Родины неотступно преследовали его.
Сон, который приснился ему накануне, был таким реальным, что он даже на своем лице ощущал дуновение теплого степного ветерка с запахом полыни. Когда он проснулся, то с минуту не мог понять, где он и что с ним. Низкое темное небо заглядывало в окно. На стенах плясали отсветы то гаснущих, то вновь вспыхивающих реклам.
Это был Кельн. Между ним и его страной лежали несколько государств с их границами и дни ожидания, которые становились нестерпимо длинными. Но все же день шел за днем, и конец близился. Казалось, ничто уже не могло встать на пути, отдалить возвращение на Родину. И вдруг предложение Зейдлица! Конечно, можно отказаться от него, связаться с Центром, попросить, пусть этим займется кто-нибудь другой. Но как только Зейдлиц упомянул о «консервах», он понял, что сделать это может только он. Клинген давно уже стал своим среди людей Зейдлица. А сколько лет ушло на то, чтобы стать своим! Теперь он должен собрать то, что посеял, взять то, к чему готовился долгие годы. Он понимал, что операция будет нелегкой, что получить списки и переправить их будет чрезвычайно трудно. Зейдлиц недаром приставил к нему надежного человека, чтобы тот охранял его в Австрии. Но ограничился ли Зейдлиц только одним надежным человеком?.. А что значит это упоминание о Питере Гарвее, о Си-ай-си? Действительно ли американская контрразведка заинтересовалась им, или Зейдлиц решил просто припугнуть его, чтобы он был осторожен? Но чем он мог вызвать интерес к себе Си-ай-си? В последние годы он занимался только неонацистскими организациями в Европе, выявлял их тайные цели. Но для американской военной контрразведки эти цели, как правило, не были тайными, и с этой точки зрения он не мог вызвать у них повышенного интереса. Тогда в чем же дело? И чем все это может кончиться? Вернется ли он скоро на Родину, или его ждет пуля, или пожизненное заключение? Но об этом сейчас лучше не думать. Это расхолаживает, расслабляет волю. Пока ты не принял решения, можно еще обо всем этом подумать. Но когда решение принято — а он принял его, — надо действовать, только действовать, и все подчинить одной цели.