Кто сеет ветер
Шрифт:
— Ступайте к моему помощнику, — произнес он отрывисто. — Полицейский вас проведет. Я здесь пишу, куда кого из вас устроить. Будете зарабатывать хорошо. Помощник вас инструктирует. Но только помните: если будете разбалтывать секреты, пощады от нас не будет. Изменников мы не прощаем! Понятно?
Безработные вышли за полицейским. В комнате, кроме Хаяси, остались старик и шпик.
— Говорит по-русски, — почтительным шепотом информировал шпик. — В девятьсот четвертом году в плену был… Настроен патриотически, но с норовом — избил полицейского…
Хаяси задумчиво оглядел крепкого сурового
— Тоже бездомный и безработный? Как зовут?
— Ацума.
— Бывший военный моряк?
Старик сразу молодо выпрямился.
— Ха! — ответил он с выкриком, по-военному.
— Микадо и предков чтишь?
— Ха!
— Умеешь молчать и повиноваться?
Ацума поднял на офицера блестящий, совсем не старческий взгляд и внятно ответил:
— Простой народ всю жизнь это делает, господин.
В голосе старика офицеру послышались слишком дерзкие нотки. Хаяси приподнял надменно голову и \ с угрозой спросил:
— Как же ты смел избить полицейского? Ты знаешь, что за это бывает?
Старик с суровым спокойствием сказал:
— Он, господин, обидел ребенка, сироту-девочку. Маленькая спала с нами в парке — у нее отравилась мать… Иногда, в хорошие дни, я приносил сиротке сушеных бобов и риса. Господин вахмистр обругал ее и прибил палкой.
— Вот как! — пробормотал офицер.
— Мне стало горько. Я выхватил у него эту палку и по горячности…
— Понятно, старик, — перебил поспешно Хаяси, делая снисходительный жест, — ты совершил преступление из жалости… Но это не смягчает вины: в лице полицейского ты оскорбил слугу императора.
— Виноват, господин.
Офицер с наигранной мягкостью продолжал:
— Если ты будешь послушен, божественный т э н н о может, конечно, простить тебя:
Ацума устало опустил голову.
— Приказывай, господин, — сказал он смиренно.
Хаяси опустил кисточку в тушь, написал новую записку и передал шпику.
— Устрой его кельнером в отеле «Тойо»… Пусть работает… Точные приказания будут позднее!…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Над садом стояла тишина сырого и жаркого сентябрьского дня. В такие дни жители Токио изнемогают от необоримой слабости, мысль работает вяло, тело клонит ко сну, но Эрна после горячей сорокаградусной ванны, которую любезно приготовила в деревянной пузатой кадушке домохозяйка, чувствовала себя бодро. Пользуясь обилием теплой воды и солнца, она устроила небольшую стирку. Увлеченная работой, не слышала ни скрипа внезапно открытой калитки, ни даже шума шагов и, увидав неожиданно перед собой высокую знакомую фигуру, невольно вздрогнула.
— Костя! — воскликнула она радостно. — Наконец — то вы опять появились. Я думала, вы заболели. Два раза к вам заходила, но вас никогда не застанешь дома. Чем это мы вас обидели? Где вы столько дней пропадали?
Она отошла от кадушки, всматриваясь в серьезное похудевшее лицо Ярцева из-под ладони, как смотрят при ярком солнце.
Ярцев шагнул к скамейке и сел, положив ногу на ногу, в самой непринужденной позе, не поднимая взгляда на девушку.
— Тоска проклятая грызла. Ничего поделать с
— О чем же вы думаете?
— О разном. И о вас думаю, и о людях, и о себе, и о Советском Союзе, и радуюсь, что изумительная эта республика существует. Единственная страна в мире, где наблюдается творчество новых форм жизни, а это не пустяки.
Достав неизменную трубку, он не спеша продул ее, выбил остатки пепла и стал набивать, туго прессуя табак большим пальцем.
Эрна натянула веревку и начала развешивать белье.
— По совести говоря, — продолжал — грустно Ярцев, — я в эти дни позавидовал даже Савару. Смерти я никогда не боялся, хотя жизнь люблю крепко… а вот найти настоящие пути свои не сумел. В чем тут ошибка? Разве большевики не такие же мечтатели и романтики, как я… Гораздо большие!.. Вся разница только в том, что они умеют мечтать реально, претворяют свои мечты в действие, а я — нет. Моя мечта — соперница жизни, а их — друг и союзница.
Он вытянул свои длинные ноги вдоль узкой аллеи карликовых деревьев и закурил.
Эрна неожиданно резко сказала:
— Не понимаю я вас: действительно ли вы искренни или это одни фразы? Бывает у вас в словах какая-то странная безответственность, и мне это больно.
Ярцев продолжал сидеть в прежней позе, лениво посасывая свою трубку, как будто нисколько не уязвленный ее упреком.
— Правду говорю, не шутя, — ответил он с легким вздохом. — Как-то мне жаль вот стало теперь, что ушла моя жизнь на чудачества, на пустоту. Ну да ладно, не стоит плакать в жилет! Паршивая в общем вещь — серьезно задуматься.
Он встал и прошелся медлительно и угрюмо по саду. За пышными кустами бамбука мелькнула фигура Наля.
— Братишка! — радостно удивилась Эрна. — Уже вернулся! А мне показалось, что это домохозяин скрипит там.
— Бывают разочарования хуже, — пошутил Ярцев, здороваясь с другом, — а этот братишка человек достаточно симпатичный. Особенно сегодня: глаза ясные, добрые.
Наль утомленно сел на скамью и, хмурясь, провел рукой по лбу.
— Почему они могут быть ясными, право, не знаю. И уж, конечно, никак не добрые. В издательстве «Тоицу» снова был обыск. Профессор Таками арестован. Гото и Оэн угрожают тоже арестом, если они, как заявил этот наглый жандарм Хаяси, «будут давать неправильную информацию о лучших патриотах Японии», иначе говоря, о фашистских вождях вроде Каяхары, Окуры и им подобных.
Эрна, услышав имя своего ученика, произнесенное братом с необычайным презрением и гневом, сразу притихла. Лицо ее вспыхнуло ярким румянцем. Желая перевести разговор на более безопасную тему, она смущенно сказала:
— Здешняя полиция ужасна: не считается ни с какими законами. Но неужели нам так и не выбраться из Японии?…
— Раньше зимы едва ли: с визами теперь трудно.
С залива подул освежающий береговой ветер; понурые пыльные листья деревьев весело зашумели. Ярцев вытянул руку, поймал на лету сорвавшийся носовой платок и повесил его опять на веревку с бельем.