Кто сеет ветер

Пушков Валерий Дмитриевич

— Ерунда, — сказал он с грустным задором. — Для нашего брата визы не обязательны.

Наль дружелюбно усмехнулся.

— Не храбрись! Тебе и совсем будет туго, хуже, чем нам, — ответил он, жадно вбирая в грудь свежий воздух. — Такого бродягу, как ты, могут и не пустить обратно на родину. «Мы, — скажут, — в холоде, в голоде воевали здесь с белыми бандами, прогнали с нашей земли интервентов; строили заводы, гигантские фабрики; переделали заново всю страну… А ты теперь к нам на готовенькое!.. Не опоздал ли, товарищ?»

Ярцев молчал, смотря мимо Наля со странным, почти страдальческим выражением. Было заметно, что полушутливые, но правдивые слова друга ударили его по больному месту.

Он сразу весь потускнел, морщины на лбу обозначились. резче, выразительные подвижные черты сделались вялыми. Опустив голову, он беспокойно прошелся взад и вперед по аллее. Потом, как будто на что-то решившись, вынул изо рта трубку и остановился около скамейки.

— Стоп!.. Перестань меня мучить, — сказал, он ровно и твердо. — Может быть, и я не всегда был таким, как сейчас, и тоже умел бороться за революцию… Подробно рассказывать долго, да и какой теперь смысл!.. Ошибки у всех бывают!.. Началось с обыкновенного человеческого сострадания, продолжалось нелепой случайностью, кончилось многолетним и бесполезным бродяжничеством. Вот и все!

Он сел на скамью рядом с Эрной и, встретив ее внимательный, непонятно тревожный взгляд, совсем тихо договорил:

— В сущности, какая моя вина?… Ну, отсижу, если надо! Чекисты люди не глупые, разберутся.

Ярцев устало потер лоб ладонью.

— Но обо мне бросим. Плевать!.. Кажется, Онэ-сан шествует к вам сюда со всеми своими потомками. Займемся-ка лучше ими.

Он подошел к садовой калитке, распахнул ее широко навстречу гостям и, подхватив бежавшего впереди Чикару за ноги и голову, потащил его к кадушке с водой.

— Ага, изменник, попался!.. Почему забываешь друзей, не приходишь учиться русскому языку? Утоплю тебя сейчас в кадке!

Чикара со смехом и шумными возгласами, мешая японские слова с русскими, рвался из его рук, стараясь зацепиться ногами за дерево.

— Говори правильно, а то утоплю! — грозился шутливо Ярцев, раскачивая мальчика над кадушкой.

— У нас малютка. Я теперь много дома. Надо помогать маме, — ответил быстро Чикара, произнося русские слова раздельно и правильно.

Мать его, хрупкая застенчивая женщина с добрым простым лицом, шла вместе с мужем, мелко, по-женски семеня деревянными гета. За спиной у нее мирно дремал бритоголовый малыш с коротким черным пучком на затылке, привязанный мягкой лентой. Онэ, немного сутулясь, побежал на выручку сыну.

— Не надо топить. Зачем? Мы с ним читаем по-русски вслух каждый вечер. Он для меня учитель, сэнсей. У него выговор лучше.

— Да вас тут целый отряд! — закричал в притворном ужасе Ярцев. — Ты, папа, мама, Хироси!.. Сдаюсь, малец. Не стану тебя топить. Будем лучше жить мирно.

Эрна, обрадованная приходом друзей, спешно приготовила в саду завтрак, заставив брата и Ярцева вынести из комнаты стол и сбегать в соседнюю лавочку за продуктами.

Онэ в присутствии Ярцева и своей бывшей учительницы любил говорить по-русски, хотя жена его понимала только родной язык. Эрна и Наль, стараясь доставить ему удовольствие и в то же время не желая давать скучать Сакуре, говорили то по-японски, то по-русски. Эрна расспрашивала молодую женщину об ее детях и мелких домашних делах. Онэ подробно рассказал Ярцеву о вторичном обыске в редакции «Тоицу», поинтересовался новыми авантюрами «Общества изучения Запада» и Имады и в заключение сообщил по секрету, что пишет сенсационную статью против фашистов.

— Они действуют теперь через полицию, — сказал Онэ. — Профессор Таками уже арестован, мне грозят тоже… Но я не боюсь их. Я стану писать против высоких мошенников еще и еще, пока народ не услышит…

В самый разгар беседы у садовой ограды остановилась лакированная коляска рикши. Мускулистый возница в коротком синем хаори, с жилистыми босыми ногами открыл молча калитку, подвез колясочку прямо к столу и снял с нее громадную корзину цветов, задрапированную тонким зеленым шелком.

— Для госпожи Эрны Сенузи, — сказал он уверенно и почтительно, ставя цветы на скамью, и сразу же покатил коляску обратно.

— Цветы… мне? — искренне удивилась Эрна.

— Ничего сверхъестественного, — хмуро усмехнулся Ярцев. — Очевидно, где-то есть тайные поклонники. Выражают нежные чувства.

— Совершенно не представляю от кого!.. — весело возразила девушка, чувствуя в то же время, как где-то в глубинах сознания возникает догадка, пока еще неясная и смутная, но уже принимающая определенную форму.

Чикара с любопытством приблизился к корзине, в драпировке которой белела визитная карточка, прочитал иероглифы и с беспокойством посмотрел на отца.

— Что там написано? — спросила Эрна.

— Ничего. Просто карточка… имя. Но курумайя ошибся: это не вам. Это от барона Окуры, большого фашиста. Папа-сан знает… Я позову курумайю назад.

Он сделал порывистое движение к калитке; готовый бежать за рикшей, но Эрна остановила его:

— Не надо, Чикара, не бегай. Ошибки здесь нет.

— Что ты хочешь этим сказать?… Ты с ним знакома? — спросил резко Наль, смотря на сестру пытливыми, чуть беспокойными глазами.

Эрна молчала. С ней происходило что-то необъяснимое, чего она никогда не испытывала прежде: она боялась сказать брату правду и в то же время знала, что скажет ее, несмотря ни на что.

— Я работаю у этого человека, — ответила она, нервно откинув голову.

Чикара поднял на нее твердый, полный недетской серьезности взгляд, точно не веря ее ответу.

— Вы шутите, — пробормотал од с запинкой. — Нет, вы не можете с ним работать! Вы просто шутите!

Но на брата ее нервный жест и короткая четкая фраза произвели впечатление удара в спину ножом. Он туго свел брови и, выделяя каждое слово, спросил:

— Ты работаешь у фашиста? Помогаешь врагу рабочего класса?

Наль казался глубоко потрясенным. Эрна, еле удерживаясь от слез, осторожно и нежно погладила его руку.

— Не сердись, Наль, — прошептала она. — Я не сделала ничего дурного, а мою невольную скрытность ты должен простить: я не могла сказать тебе правду, ну, не могла!.. Окура взял с меня честное слово, что я не стану рассказывать о занятиях, и я обещала. Я читала вслух русские газеты и исправляла его произношение. В этом была вся работа. Ничего больше!

Она говорила поспешно и искренне, желая скорее успокоить брата, но в ее стремительной простоте Наль почувствовал недоговоренность. Он не знал, что эта недоговоренность была в ее пользу, что вопрос о прекращении занятий с бароном Окурой был решен ею самой еще две недели назад, но так как барон всегда платил ей вперед, а она часть аванса уже растратила, то была в затруднении, не зная, как поступить. Третьего дня она, наконец, надумала: собрала все свои деньги и поехала к Окуре с твердым намерением кончить занятия раньше срока. Но мужества до конца не хватило: от самой калитки она повернула назад, решив переслать деньги почтой. Выслушивать его просьбы и доводы ей не хотелось. Она боялась барона. Тот памятный день, когда он так неожиданно прекратил чтение русских газет, обратив деловую беседу в интимный обед с шампанским и флиртом, ясно. показал ей опасность, которой она подвергалась» общаясь почти ежедневно с этим малопонятным ей человеком. Правда, записку о прекращении занятий и деньги она пока ему еще не отправила, но на занятия вчера уже не поехала. Вероятно, поэтому он и послал ей сегодня цветы, думая, что она заболела.