Кто сеет ветер
Шрифт:
Эрна молчала, все еще находясь под впечатлением тягостного кошмара, как бы повторенного теперь этим таинственным появлением человека, виновного во всех ее муках. Когда же она поняла смысл его слов и настоящую цель прихода, ужас ее рассеялся. Никакого призрака не было. Перед нею стояло реальное существо- двуличный японский аристократ, надменный и лживый, предлагая ей совершить ту же подлость, ту же позорную сделку с совестью, которой от нее тщетно добивались в течение всех этих дней следователь и полиция.
— Уйдите, — сказала она. — Я не хочу разговаривать с вами. Вы мне глубоко противны.
На ее бледном лице вспыхнула краска негодования. Она продолжала стоять у стены, но уже в другой
— Уйдите, — повторила она. — Таким, как вы, плюют в лицо!
Она шагнула вперед, искривив губы, как будто собираясь исполнить свое намерение. Барон Окура остался невозмутимым, только лежавшая на эфесе сабли рука прижалась к оружию, еще плотнее.
— Вы говорите, как враг, — удивился он грустно. — Странно. У меня, кажется, больше причин относиться к вам плохо. За мои глубокие чувства вы отплатили ядом…
— Не притворяйтесь хоть здесь! — воскликнула Эрна. — Вам, вашей партии было необходимо оклеветать рабочую общественность, оправдать в глазах нации вашу грязную фашистскую деятельность, чудовищные преследования лучших людей страны, и вы придумали мнимую связь их с несуществующими заграничными террористами, вроде меня и брата…
Девушка вложила в последние слова такую силу гнева и отвращения, что барон Окура весь посерел. Лицо его, застывшее в деланном равнодушии, искривилось злобной гримасой, но он попытался переломить себя еще раз.
— Ваши друзья из «Тоицу» сумели внушить вам большую ненависть к японской аристократии,:– проговорил он высокомерно. — Не забывайте, однако, что все имевшие успех реформы осуществлялись в Японии всегда сверху — богатыми, высшими классами. Мы готовы жертвовать для родины всем, но мы не хотим, чтобы наши усилия и жертвы были использованы социалистами. Если вы не скажете следователю правды, вы погибнете, — продолжал он с угрозой. — Для преодоления революции снизу мы не остановимся ни перёд чем!
— Оставьте меня!.. Ваша лживая полицейская философия мне противна так же, как вы! — воскликнула она страстно, сопровождая свои слова выразительным жестом пренебрежения и гадливости. — Какими бы всемогущими вы ни казались, восставший народ вас раздавит. Победа будет за ним. Зверь не сможет победить человека.
Глаза Окуры сделались мутными.
— Звери… мы? — пробормотал он угрюмо, как будто думая вслух. — Да, я в вас ошибся!.. Пусть тогда кейсицйо действует, как оно хочет. Я очень, очень ошибся… К врагам не может быть жалости!
Он вышел из камеры. Когда заглохли его шаги, в коридоре долгое время стояла мертвая тишина. Не было слышно даже тюремщиц. Эрна оцепенело стояла около стены, продолжая смотреть на пустое место у двери с таким же презреньем и ненавистью, как если бы там по-прежнему находился барон Окура. Теперь она почти сожалела, что он так скоро ушел, не выслушав и сотой доли того, что накопилось за эти месяцы в её сердце. Ей хотелось кричать ему вслед самые оскорбительные, позорящие его гордость слова, чтобы этим заставить сбросить ненужную маску великодушия и показать свое настоящее лицо — враждебное и жестокое, каким она видела его дважды: после случайного вопроса о силах японской армии и во время столкновения с Чикарой.
Поздно вечером коридор оживился мужскими скрипучими голосами и шумом тяжелых шагов. В камеру Эрны вошла старуха-тюремщица, позванивая связкой ключей.
— На допрос, — сказала она, не глядя на девушку.
Около
Короткая эта танка, давно уже заученная девушкой наизусть, прозвучала теперь для нее как-то особенно успокаивающе. Эрна шагнула решительно к двери и пошла вслед за шпиком, сопровождаемая сзади двумя полицейскими с обнаженными саблями. На этот раз ее вывели сразу на двор и, покружив мимо редких тюремных построек, подвели к длинному одноэтажному зданию, без окон, похожему снаружи на кладовую. Дверь в помещение была настолько мала, что Эрне, входя, пришлось нагнуться. От порога шли вниз пологая лесенка, короткий узенький коридор и за ним снова дверь, которую шпик отворил осторожным толчком руки. Эрна невольно остановилась. Перед ней виднелась часть комнаты с железобетонными полом и стенами. На полу стоял расписной бумажный фонарь, какие в Японии чаще всего вешают около домов и лавок в качестве украшения. Тусклый свет его лампочки придавал комнате мрачный и несколько таинственный вид. В памяти сразу возникли прочитанные когда-то рассказы о страшных судилищах инквизиции, где ad majorem gloria Dei — «для вящей славы господней» — иезуиты пытали упорных еретиков огнем и железом, отрубали и вырывали у женщин груди, ломали на дыбах кости, колесовали, выкалывали глаза и даже замуровывали в стены живыми…
— Иди, иди, чего стала? — грубо прикрикнул один из полицейских, толкая девушку в спину.
Эрна шагнула к раскрытой двери и тотчас же отшатнулась: в уровень с ее головой качались ноги.
— Не пойду! Здесь душат людей! — крикнула она с перехваченным горлом, вся задрожав от ужаса, смявшего ее мысли и волю.
В этот момент в комнате вспыхнуло яркое электричество. Ноги задвигались. С тонкой лестницы соскочил черноволосый, подстриженный бобриком парень, широколицый и добродушный, в соломенных туфлях и синем рабочем комбинезоне, какие обычно носят электромонтеры.
— Загорелось. Теперь в исправности, — открыл он в довольной улыбке ровные мелкие зубы, отодвигая от двери лестницу.
Человек в штатском сделал ему знак поскорее убраться. Монтер поспешно собрал в брезентовую сумку разложенные на полу инструменты, подхватил концом бамбуковой палки бумажный фонарь, перекинул его через плечо и, взглянув исподлобья с сочувственным любопытством на девушку, молча направился к выходу.
Часть комнаты, где работал монтер, напоминала операционную палату: в правом углу стоял широкий оцинкованный шкаф, рядом, около стены, — длинный стол с различными инструментами и бутылями, прикрытыми сверху желтой полупрозрачной клеенкой, употребляемой чаще всего при компрессах и перевязках. Другая часть комнаты походила больше на кладовую: там у стены стояли бамбуковые тиски и две лестницы, около которых в беспорядке лежали веревки, железные цепи, палки и узкие короткие доски, сшитые вместе шнурками, наподобие пробкового спасательного пояса…