Кто такая Айн Рэнд?
Шрифт:
То, что Рэнд обратилась к Аристотелю, являлось отражением как раз этого ее чувства, что индивидуализм в качестве политической философии должен быть выстроен с самых основ. Подъем коммунизма и фашизма убедил ее в том, что либеральная идея девятнадцатого века – как она писала на полях «Дороги к рабству» – с треском провалилась. Ощущение, что традиционные, устоявшиеся идеологии не оправдали себя и потерпели фиаско, к тому времени широко распространилось в обществе. Расцвет тоталитаризма послужил спусковым крючком для кризиса в либеральной политической теории, поскольку он поставил под сомнение постулат о стремлении человека к прогрессу и рациональности, которого давно прочно придерживалась эта теория. Когда обострились разногласия между Соединенными Штатами и Россией, интеллектуалы, представлявшие весь политический спектр, старались создать фундамент, который смог бы укрепить и поддержать американскую демократию в ее борьбе с советским коммунизмом. Неожиданная популярность протестантского теолога Рейнгольда Нибура, который акцентировал внимание на теме первородного греха, стала отражением лихорадочного поиска смысла жизни, характеризовавшего послевоенную эру. Другие обратились к Аристотелю, идеи которого были привлекательны для многих, как для религиозных, так и для светских мыслителей. Католики уже давно на все лады расхваливали мудрость томистской философии [8] , предлагая ее в качестве релятивизму и натурализму, которые они обвиняли в крахе западной цивилизации. Одним из рупоров такого подхода стал президент Чикагского университета Роберт Хатчинс, который десятилетием ранее открыл в философии Аристотеля мощный ресурс для разработки громких политических идей. Рэнд также с головой ушла в древнюю философию, найдя в ней антидот от современных политических болезней.
8
Томизм (или Фомизм от лат. Thomas – Фома) – «ведущее направление в католической мысли», основанное научении Фомы Аквинского (XIII век).
Вернувшись к углубленному изучению философии, Рэнд обратилась к Патерсон, чтобы та помогла ей в этом разобраться. В Нью-Йорке Патерсон напыщенно отвергала идеи Канта, Гегеля и Маркса, цитируя вместо них Аристотеля. Теперь, читая Аристотеля и Платона, Рэнд писала Патерсон следующее: «Я все время думаю о тебе – о том, что ты говорила про них», а ее первые наброски для проекта были полны отсылок к идеям и мнениям Изабель. Как Патерсон, так и Рэнд, выступали против идеи о том, что человек, как и животные, находится под контролем инстинктов и подсознательных мотивов. Вместо этого они представляли природу человека как нечто рациональное, добровольное и обусловленное свободным волеизъявлением. «Человек не совершает по отношению к себе подобным действий, ведомых чистым инстинктом, как это делают животные», – писала Патерсон в одном из своих писем к Рэнд. Она также утверждала, что любые философские построения в защиту свободы должны брать начало в человеческой жизни. Говоря о других авторах, которые писали на тему свободы, она отмечала: «Проблема обычно заключается в том, что люди оказываются неспособны или сознательно отказываются признать, что начинать необходимо с простого факта физического существования и необходимых условий физического существования на этой земле». Вернувшись к нехудожественным литературным трудам, Рэнд схожим образом критиковала представление об инстинктивной природе человека и утверждала, что мораль, помимо всего прочего, должна быть практичной.
Ее литературные труды теперь выражали новый акцент на рациональности, выросший из ее изучения Аристотеля. В качестве первого шага она рассмотрела с критической точки зрения свои более ранние работы и поняла, что их следует перестроить таким образом, чтобы они давали как можно более всестороннюю информацию о разуме как основополагающей способности человека. Идея о том, что разум является наиболее важным качеством человечества, а точнее, лежит в самой его основе, в ее первых зарисовках было второстепенной темой. Теперь она хотела выдвинуть эту тему на передний план и поместить ее в центр своего новейшего исследования. Она продолжала делать заимствования из своего раннего материала – но с одним важным изменением. Там, где «Манифест индивидуализма» провозглашал торжество способности к творчеству в качестве добродетели, свойственной лишь отдельным людям – вещи, которую невозможно украсть, позаимствовать или, наоборот, навязать – теперь Рэнд сделала точно такое же заявление относительно способности рационально мыслить. К середине июля она свела воедино свои идеи о нравственности, индивидуализме и рациональности: «Моральные качества не являются чем-то обособленным, существующим в отрыве от способности к рациональности, напротив – они напрямую связаны с ней и проистекают из нее». К августу она написала отдельный фрагмент, получивший название «Способность к рациональности».
Ее нынешнее подчеркнутое внимание к вопросам разума разбудило дремавшие в ее мыслях тенденции. В июле она обнаружила «еще одну прореху в альтруизме». Если товары в коллективистском обществе должны распределяться равномерно, то нужно сперва определить – производит ли их каждый член общества в одном и том же количестве, или же результаты труда разных людей не являются равными. Если верно второе, то получается, что коллективизм основан на эксплуатации более продуктивной части общества, «и это одна из основных причин, по которым люди защищают альтруизм и коллективизм – руководствуясь паразитическими мотивами». Рэнд пыталась сопротивляться последствиям такого заключения и вернуться к эгалитаризму «Источника». «Нравственным человеком не обязательно является самый умный – но тот, кто самостоятельно развил ту степень ума, которой он обладает, – утверждала она. – Все люди свободны и равны, вне зависимости от их естественной одаренности». Но все же, ход ее мыслей лежал в направлении элитизма раннего либертарианства. Время от времени старые и новые воззрения смешивались – например, когда она задавалась вопросом, может ли способность к разумной деятельности являться «доминирующей характеристикой самых выдающихся индивидов, признаком Супермена».
То, как настойчиво Рэнд пыталась интегрировать тему разума в свои более ранние идеи, демонстрировало ее сильное стремление быть последовательной. Она трудилась над тем, чтобы дать определение разума как понятия, неразрывно связанного с индивидуальностью, утверждая: «Разумная деятельность является неотъемлемым атрибутом личности». Люди могут делиться друг с другом результатами своих размышлений, но не самим мыслительным процессом – утверждала она. И поскольку выживание человека зависит от его собственных мыслей, люди должны оставаться свободными. Рациональность, таким образом, привязывалась к свободному от государственного вмешательства капитализму, единственной экономической системе, которая декларировала в качестве одной из своих основополагающих ценностей максимальную личную свободу.
Помещение рациональности в центр ее философии привело также к изменению базовых основ этики Рэнд. В ее прежних работах независимость рассматривалась в качестве основного критерия ценности человеческой жизни. Теперь же она писала: «Все действия, основанные на природе человека как рационального существа, проистекающие из этой природы и следующие ей, являются благом. Любые действия, противостоящие ей, являются злом». Рэнд видела необходимость в постановке знака равенства между моральным и рациональным. «Другими словами, – писала она, – разумный человек является моральным человеком, если он поступает как разумный человек, то есть – в соответствии с природой своей рациональности». Даже эгоизм, бывший некогда ее основным стандартом морали, начал отступать в тень перед рациональностью.
После нескольких месяцев напряженной работы над «Моральным фундаментом индивидуализма» Айн и Фрэнк впервые отправились обратно в Нью-Йорк. Она намеревалась навестить Изабель Патерсон и вновь очутиться в либертарианском мире Восточного Побережья. Это паломничество Рэнд было частью бесконечного «броуновского движения», в котором пребывали консервативные круги востока и запада США. Некоторое время назад в Калифорнию приезжал Генри Хезлитт – муж ее бывшей начальницы со студии Paramount, Фрэнсис Хезлитт. Теперь, когда она была в Нью-Йорке, Хезлитт представил ее Людвигу фон Мизесу, который недавно прибыл в Соединенные Штаты. Мизес, джентльмен старой школы, который совсем не ожидал, что женщины могут быть интеллектуальны, был особенно впечатлен интересом Рэнд к экономике. Он отнесся к роману «Источник» как к важному вкладу в это дело, и сказал Генри Хезлитту, что Рэнд – самый отважный человек в Америке. Оставшись равнодушной к сексизму Мизеса, Рэнд с благодарностью приняла его комплимент.
На обратном пути из Нью-Йорка в Калифорнию Рэнд исполнила свою давнюю мечту, посетив знаменитую летнюю резиденцию Фрэнка Ллойда Райта, Талиесин. То, что отношение Райта к Рэнд изменилось в лучшую сторону, было одним из самых милых ее сердцу плодов, которые принес роман «Источник». Для него было невозможно игнорировать роман, поскольку очень многие читатели сразу заметили параллель между Рорком и Райтом. Хоть Райт был и не лучшего мнения о книге, но все же в 1944 году он послал Рэнд одобрительное письмо, сказав ей: «Мысль, заложенная в основе этой книги, является по-настоящему великой». Рэнд была очень взволнована этим, и снова настояла на встрече, сказав Райту, что она хотела бы заказать ему дом. Предвидя возвращение на Восточное побережье, она сказала архитектору, что строить предстоит в Коннектикуте. Пообщавшись со своим кумиром поближе, Рэнд пришла к выводу, что в профессиональном плане, он, конечно, очень похож на Говарда Рорка, но в личном – скорее на Питера Китинга. Ее собственный «дом от Райта» так и не был построен. Хоть ей и понравился дизайн, гонорар, который запросил этот легендарный архитектор, был намного больше даже ее финансовых возможностей.
Вернувшись в Калифорнию и возобновив свою работу для Уоллиса, Рэнд внимательно следила за политическими событиями на правом фланге. Свои надежды относительно политических перемен она почти полностью возлагала на Леонарда Рида, который в 1946 переехал в Нью-Йорк и вскоре после этого создал Фонд экономического образования (ФЭО). Самая успешная из либертарианских организаций послевоенных лет, ФЭО быстро заменил собой разрозненные усилия множества мелких организаций, противостоявших Новому курсу. Он хорошо финансировался, имея поддержку ряда влиятельных корпораций – в том числе таких, как Chrysler, General Motors, Monsanto, Montgomery Ward и U.S. Steel, а также получил очень крупное пожертвование от Фонда Волкера. Столь быстрый старт организации не в последнюю очередь стал возможен, благодаря личному обаянию Рида. Вооруженный солидным каталогом карточек Rolodex и приветливой манерой общения, Рид внушал доверие как людям бизнеса, так и представителям интеллектуальной прослойки. Даже желчная Патерсон признавала его «хорошим парнем». Штаб-квартирой новой организации стал особняк в Вестчестере, на расстоянии небольшой поездки от Нью-Йорка. ФЭО занимался организацией семинаров с участием либертарианских профессоров и заказывал работы об идеалах свободного рынка.
В год основания своего Фонда Рид усердно обхаживал Рэнд. Ее работа для Pamphleteers была очень успешна, и Рид очень надеялся, что их сотрудничество продолжится также и в рамках ФЭО. В 1946 году он рассказывал ей, как, въехав в новую резиденцию ФЭО, планировал повесить на стену листочки бумаги с подходящими цитатами: «Я начал думать: что повесить над камином в моем собственном кабинете. И вот я вернулся домой, обул свои тапочки, выпил хорошую порцию мартини и принялся читать речь Рорка, чтобы выбрать наиболее подходящие цитаты». В другой раз он благодарил Рэнд за ее похвалу в его адрес: «Ваши замечания по поводу моей речи безмерно радуют меня. Раз я получил такое одобрение от вас – значит, я действительно чего-то стою». Рид уговорил Рэнд стать своего рода «серой кардиналыпей» ФЭО, попросив ее вычитывать материалы, которые он собирался публиковать – чтобы удостовериться в том, что они идеологически выверены. Рэнд была в восторге от возможности влиять на деятельность новой организации.