Кто такая Айн Рэнд?
Шрифт:
Точки расхождения продолжали множиться по мере того, как две женщины спорили по поводу своих разговоров из прошлых лет, вспоминая, кто из них что сказал, и кто с кем согласился. Письма вновь оказались неэффективным инструментом для полноценного общения. Патерсон обвиняла в этом Рэнд: «Я читаю твои письма незамедлительно, но ты порой бываешь слишком медлительна». Сгладить эту проблему должна была новая личная встреча. Патерсон собиралась наконец приехать в Калифорнию, и Рэнд решила отложить дальнейшие обсуждения до ее прибытия. Она возлагала большие надежды на этот визит и даже согласилась оплатить дорожные расходы Изабель. Рэнд предвкушала возвращение золотых дней их дружбы: «Я с нетерпением жду, когда мы с тобой снова сможем проговорить всю ночь. Так совпало, что восходы здесь очень красивые, так что мы славно проведем время». В самом крайнем случае,
Но мечты о примирении так и остались мечтами. С самого начала визит Патерсон был катастрофой. Рэнд очень быстро обнаружила, что ее подруга «казалось, потеряла интерес к философским идеям. Гораздо больше внимания уделяла она разнообразным сплетням личного и литературного толка: кто что пишет, чем занимаются писатели и ее старые друзья». Возможно, Патерсон просто пыталась поддерживать разговор на безопасной территории – но Рэнд не была заинтересована в отношениях, которые не имели бы интеллектуальной подоплеки. Известная своей раздражительностью, в Калифорнии Патерсон вела себя особенно неприятно. Рэнд провела у себя дома несколько званых вечеров, каждый из которых Патерсон последовательно испортила. Она в лицо назвала двоих друзей Рэнд «дураками», а после встречи с драматургом Морри Рискиндом сказала Рэнд: «Я не люблю еврейских интеллектуалов». Рэнд удивленно спросила ее: «Тогда почему же ты общаешься со мной?». Напряжение между двумя старыми подругами нарастало с каждым часом. Патерсон даже рассказала, что много лет назад она намеренно не стала писать рецензию на «Источник».
Кульминацией безобразного поведения Патерсон стал момент, когда она познакомилась с Маллендором, который к тому моменту был одним из ближайших политических союзников Рэнд. Патерсон искала поддержку для нового политического журнала – но когда Маллендор начал задавать ей вопросы относительно этого предприятия, она потеряла терпение. «Она буквально взорвалась, – вспоминала Рэнд. – Она начала кричать, что никто не принимает ее всерьез. Неужели она недостаточно сделала, почему она должна писать какие-то заявки? Почему ей не могут поверить на слово?». Маллендор, который был предупрежден о скверном характере Патерсон, отнесся к этому спокойно, но Рэнд не могла пережить такого позора. Когда Патерсон решила на следующий день уехать домой, Рэнд согласилась. А когда утром Изабель попыталась передумать, Рэнд проявила твердость и отправила ее, куда та собиралась. Это был последний раз, когда они виделись.
С концом их дружбы Рэнд потеряла одного из немногих своих интеллектуальных кумиров. Она всегда искренне называла Патерсон в числе тех людей, что оказали влияние на ее интеллектуальное развитие. Даже в период их «войны по переписке» она продолжала заверять Патерсон: «У тебя я научилась понимать исторические и экономические аспекты капитализма, о которых ранее имела лишь поверхностное впечатление». Однако впоследствии она пересмотрела свое отношение к Патерсон, назвав ее совершенно неоригинальной. «Она была технически подкованной и компетентной дамой-романисткой – вот и все». Большая часть ответственности за разрыв их отношений лежала на Патерсон, которая была известна в консервативных кругах своим скверным характером. Как позднее писал в некрологе на нее Уильям Ф. Бакли-младший, Патерсон была «невыносимо невежлива, невероятно высокомерна, упряма и мстительна». Но конец их дружбы выявлял также и слабости самой Рэнд. Неспособная удовлетворить жажду дружеского общения, которую испытывала Патерсон, она погрузилась в молчание, которое лишь усугубило разнообразные противоречия между ними двоими. После их разрыва Рэнд не могла больше сохранять прежнее уважение к Изабель, низведя ее в своей системе ценностей до уровня второсортной романистки, а не серьезного мыслителя.
Изменившееся отношение к Патерсон изменило также и собственное понимание Рэнд самой себя. Если в конечном итоге Патерсон оказалась не столь уж прекрасной, то получается, что Рэнд сама сделала большую часть своих философских открытий самостоятельно. Полностью вымарав вклад Патерсон, она сделала себя полностью независимой героиней своей собственной истории. Она начала верить, что ее идеи были полностью сформированы ее собственными стараниями, без всякого участия Патерсон и того интеллектуального мира, который она представляла.
Выстраивание личных отношений всегда представляло трудность для Рэнд. Как она призналась Патерсон вскоре после переезда в Калифорнию: «Я начинаю бешено нервничать всякий раз, когда мне нужно выйти из дома, чтобы с кем-нибудь встретиться». Частично проблема заключалась в том, чтобы просто донести свои взгляды до окружающих. Рэнд обнаружила, что ей трудно быть понятой, вне зависимости от того, насколько длинные письма она писала. «Я сильно подозреваю, что мы говорим вовсе не об одной и той же теории или одной и той же проблеме», – сказала она Патерсон однажды. Такое же недопонимание пронизывало ее переписку с Лейн и сформировало ее отношение к Хайеку, Фридману и Риду.
Глава 23
Время учеников
Летом 1949 на американские экраны вышел художественный фильм «Источник», поставленный по одноименному роману Айн Рэнд. Пока его снимали, она присутствовала на съемочной площадке почти ежедневно, чтобы убедиться, что написанный ею сценарий не был подвергнут сокращениям или изменениям. Особо пристальное внимание она уделяла речи Говарда Рорка в зале суда. Когда работавший над лентой режиссер Кинг Видор попытался снять сокращенную версию этого, самого длинного в истории кино шестиминутного монолога, Рэнд пригрозила, что даст фильму отрицательную рекомендацию. Джек Уорнер позднее шутил, будто он опасался, что она взорвет его студию, как сделал Рорк с жилым комплексом – и поэтому он заставил Видора снимать все в точности так, как было написано. Рэнд также удалось переубедить консервативных голливудских цензоров, которые находили многие моменты фильма неэтичными. Но даже Айн Рэнд была не в силах тягаться с коммерческой машиной Голливуда. Посетив премьеру фильма, она была опустошена, увидев, что по нему, все-таки, прошлись монтажные ножницы, безжалостно вырезав кульминационную фразу Рорка «Я вышел заявить, что я человек, существующий не для других».
События вокруг фильма подлили масла в продолжавший тлеть костер ее разочарования жизнью в Калифорнии. Сейчас, находясь на пятом десятке, Рэнд боролась с лишним весом, нервозностью и хронической усталостью. А различия между ней и Фрэнком, которые раньше были источником плодотворного баланса в их отношениях, теперь, напротив, превратились в ширящийся разрыв между ними. Фрэнк проводил большую часть своего времени снаружи, в саду, покуда Рэнд работала у себя в кабинете. Им часто было не о чем поговорить друг с другом за обедом. Вдобавок к своим повседневным житейским проблемам, Рэнд была вовлечена в судебный процесс по делу о клевете, ответчицей на котором выступала ее коллега по антикоммунистическим настроениям, Лела Роджерс. Рэнд наставляла Роджерс в преддверии политических дебатов на радио, и была объявлена соучастницей в последовавшем за этим обвинении в клевете. Ей пришлось являться на допросы в суд и консультироваться со своими адвокатами.
Спасение пришло с неожиданной стороны. С момента публикации «Источника» Рэнд получила тысячи писем от поклонников. Чтобы управляться с этим непрерывным потоком, она даже создала универсальную форму для ответа – но в тех случаях, когда чье-либо письмо производило на нее сильное впечатление, отвечала его автору более развернуто. Первые послания, пришедшие от канадского старшеклассника Натаниэля Блюменталя, остались без ответа. Блюменталь производил впечатление запутавшегося социалиста, а у Рэнд не было лишнего времени, чтобы заниматься просвещением невежд. Позднее, поступив в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, Блюменталь написал ей снова. Его интерес к Рэнд не угас. Новое письмо и его настойчивость в целом понравились Рэнд, и она пригласила его в Четсуорт. Это было начало продлившихся восемнадцать лет отношений, которые преобразили ее жизнь и карьеру.
Когда она впервые встретила Блюменталя, Рэнд как раз заложила хороший фундамент для своего третьего романа. В отличие от «Источника», книгу «Атлант расправил плечи» она спланировала легко и быстро, набросав основы сюжета и систему персонажей в течение шести месяцев 1946 года, когда она получила длительный перерыв в сценарной работе. Теперь ей оставалось только написать развернутые и детализированные сцены на основе уже созданных ею заготовок, состоявших из одного-двух предложений. Регулярные поездки по стране помогли ей осуществить на страницах трилогии качественную визуализацию американских пейзажей. На обратном пути из Нью-Йорка они с Фрэнком посетили Оурей в штате Колорадо – маленький городок, окруженный кольцом гор. Практически сразу же она решила, что Оурей станет моделью для ее «капиталистического рая», долины, где объявившие забастовку творцы смогут построить собственное утопическое общество.