Кто такая Айн Рэнд?
Шрифт:
Однако долго это не продлилось. Вскоре Ротбард начал уставать от «рэндианской» рутины. Его выводило из себя, когда остальные спрашивали, почему он пропустил какое-либо из объективистских собраний. Он начал сомневаться в эффективности Натана как терапевта – в особенности после того, как Натан стал критиковать его брак с христианкой Джои. Союз двух людей, которые придерживаются противоположных взглядов, является изначально нестабильным, доказывал Бранден Ротбарду. Он должен найти себе новую партнершу, которая разделяла бы с ним рациональные атеистические предпосылки. Надеясь побороть свою боязнь путешествий, Ротбард продолжал посещать сеансы терапии даже после того, как начал сомневаться в том, что Натан действительно сможет помочь ему. Натан обещал, что они вдвоем предпримут вылазку за пределы города, но это путешествие так никогда и не состоялось. Тем временем Ротбард был приглашен на научную конференцию, которая должна была состояться в штате Джорджия девятью месяцами позже. Он очень надеялся, что к тому моменту Натан сумеет вылечить его.
Но вместо этого конференция стала отправным пунктом для нового – и на этот раз окончательного разрыва между Ротбардом и общиной Рэнд. Трения начались из-за стойкой верности Ротбарда анархистским идеалам. После почти шести месяцев регулярного общения Рэнд и «Коллектив» ожидали, что Ротбард убедится в неэффективности анархизма. В июле 1958 на специальном собрании в субботу вечером были запланированы дебаты между Ротбардом и Рэнд. К тому времени Ротбард понял, что он «всем нутром ненавидел Натана и Айн, и всю остальную их шайку». После напряженного сеанса у Натана он решил прекратить и терапию и отношения с группой Рэнд в целом. На следующий день Натан позвонил ему и предложил встретиться снова, на этот раз – в присутствии Рэнд. Как оказалось, он подозревал Ротбарда в том, что тот беззастенчиво позаимствовал фрагменты работ Рэнд и Барбары Бранден в докладе, который подготовил для приближавшейся конференции. Ротбард в гневе повесил трубку. С вечерней почтой он получил письмо от адвоката Рэнд, которое разъясняло подробности обвинения в плагиате и угрожало судебным процессом как против самого Ротбарда, так и против организатора конференции, немецкого социолога Гельмута Шека.
Эта конфронтация вскоре переросла в настоящий театр военных действий между «Коллективом» и «Кругом Бастиа». Джордж Рейзман и Роберт Гессен, ранее бывшие верными сторонниками Ротбарда, заняли в споре о плагиате сторону Рэнд. После напряженной перепалки Ротбард вышвырнул Рейзмана из своей квартиры. В течение следующих нескольких дней участники двух интеллектуальных объединений вели между собой раздраженные телефонные разговоры. Когда пыль улеглась, стало ясно, что Ротбард потерял и Рейзмана и Гессена, которые ушли в «Коллектив». В качестве драматического жеста Джоуи Ротбард послала каждому из них по разорванной долларовой купюре – в знак разрыва их отношений с товарищами. Гельмут Шек, редактор National Review Фрэнк Майер, а также Ричард Корнуэлл в результате этой истории также порвали всякие отношения с Рэнд и ее последователями, объявив их «сумасбродами». Ее обвинения в плагиате они нашли совершенно безосновательными. Идеи, которые Рэнд пыталась объявить своими, отмечал Шек, циркулировали в обществе на протяжении столетий. Ротбард, все еще страдавший от своей фобии, не смог поехать на конференцию, как было запланировано.
После того инцидента Ротбард всей душой возненавидел Рэнд и ее последователей. Его по-настоящему задела враждебность Натана, с которым он, во время сеансов терапии, делился информацией чрезвычайно личного характера. Не менее печальной была потеря Рейзмана и Гессена, двух давних друзей, которые теперь обвиняли его в аморальности и интеллектуальном бесчестии. Ротбард был потрясен до глубины души. Он написал длинную памятку для самого себя, перечислив девять «грехов рэндизма», а также отдельный список рэндистских ересей. Он утешал себя мыслью, что, поскольку обвинения, которые выдвигали против него Натан и Айн, являются совершенно необоснованными, их никто и никогда не сможет принять всерьез. «Теперь для меня полностью очевидно, каким презренным клоуном на самом деле является Бранден, – писал он своим родителям, заключая: – Я определенно очень рад, что освободился от этого психопата». Вновь вспоминая теперь рецензию Уиттакера Чемберса на «Атлант расправил плечи», Ротбард теперь понимал, что его предупреждали. Он отправил Чемберсу письмо с извинениями за свои прежние нападки и благодарностью за то, что критик помог ему распознать диктаторскую натуру Рэнд. Позднее Ротбард написал сатирическую пьесу о Рэнд – «Моцарт был коммунистом», а также брошюру, озаглавленную «Социология культа Айн Рэнд». Он стал ее могущественным врагом, который делал все возможное, чтобы направить негодование либертарианского мира против этой женщины и ее соратников.
К осени 1958-го Рэнд впала в клиническую депрессию. Поначалу никто не заметил ее подавленности. Продажи «Атланта» были высоки. Письма от поклонников сотнями приходили каждую неделю. Благодаря стараниям Бранденов, ее растущая репутация в качестве оригинального мыслителя и публичного оратора привлекала все новых читателей. Рэнд получала приглашения на конференции и симпозиумы со всех краев Соединенных Штатов. Она была финансово обеспечена. У нее были прекрасный добрый муж и яркий молодой любовник. Но, несмотря на все это, она была глубоко несчастна. Все чаще стала она говорить с друзьями о горьком отвращении, которое испытывала к окружающей культуре. В разговорах с Фрэнком и Бранденами Рэнд жаловалась, что не может понять, почему ее шедевр был злобно раскритикован, принижен и умышленно неправильно истолкован, будучи поданным в свете, прямо противоположном тому, что она написала. Она прклинала населявших литературный мир «Китингов» и «Тухи», которые, как она считала, пытались намеренно уничтожить книгу. Куда смотрели те сильные, творческие и самостоятельные люди, которых она всегда превозносила? Почему ведущие ученые и бизнесмены страны не поднялись на ее защиту, ограничившись лишь выказыванием личного расположения? Почему не нашлось хотя бы одного интеллектуального гиганта, которому хватило бы смелости публично заявить о значимости и ценности ее работы, как делали молодые люди из ее ближайшего окружения?
Снедаемая отчаянием и тревогой, Рэнд стала отказываться от приглашений на общественные мероприятия, предпочитая остаться дома. Постепенно Брандены стали понимать, что ее состояние выходит далеко за рамки разочарования, вызванного провалом книги. Во время их визитов и в телефонных разговорах она жаловалась на то, что повсюду видит, как в обществе приветствуются посредственность, цинизм, самоуничижение и злоба. Месяцы шли за месяцами – и Айн Рэнд почти каждый день плакала от разочарования и горя. Она разорвала отношения со многими из старых друзей и знакомых, а с теми, с кем продолжала общаться, виделась крайне редко.
Глава 31
Подъем с глубины
В начале 60-х Рэнд начала постепенно выходить из своего летаргического депрессивного состояния. К этому моменту Айн поняла, что существование в широком интеллектуальном сообществе – штука совсем непростая. Когда она, чтобы укрепить свою репутацию, вступала в контакт с кем-нибудь известным, ей крайне редко удавалось с первого раза произвести благоприятное впечатление. Ей не понадобилось много времени, чтобы оттолкнуть от себя и Сиднея Хука, известного философа-антикоммуниста из университета Нью-Йорка. Хук впервые услышал о Рэнд от Барбары Бранден и Леонарда Пейкоффа, которые были его студентами. Ему показалась подозрительной сила, которую имела Рэнд над своими последователями – они казались ему зомбированными или загипнотизированными ее идеями. Потом Пейкофф, изучавший вводный курс философии в рамках своей кандидатской диссертации, произвел фурор, процитировав в своей работе Айн Рэнд вместо Иммануила Канта. Рэнд была смущена поднявшимся шумом, но не преминула воспользоваться случаем, чтобы завязать переписку с Хуком. Она заявила, что восхищается его взглядами и очень заинтересована в том, чтобы между ними установилось взаимопонимание – но он отказался встретиться с ней. Когда они, наконец, были представлены друг другу в университете Висконсина, куда оба приехали на симпозиум по вопросам этики, Хук не был впечатлен. Позже он сказал Барбаре: «Мне показалось, что пока я говорил, она не столько слушала, сколько ждала, пока я закончу, чтобы поскорее самой вступить в разговор. И в своих ответах она не продемонстрировала какой-то особой способности к анализу». Хуку не импонировало страстное желание Рэнд видеть вокруг себя людей, жадно ловящих каждое ее слово и беспрекословно соглашающихся с каждым ее утверждением.
Рэнд продолжала изучать труды профессиональных философов, обмениваясь книгами и краткими письмами с Йельским профессором Брэндом Бланшаром, считавшимся в Америке того времени ведущим толкователем Аристотеля. Позднее она также стала общаться с деканом философского факультета колледжа Хобарт Джорджем Уолшем, который в конце 60-х стал одним из студентов ИНБ. Однако самым многообещающим среди ее новых знакомых был молодой успешный профессор философии, специалист по этике Джон Хосперс. Рэнд познакомилась с ним в Бруклинском колледже, где Хосперс преподавал. Джон был поражен ее необычными взглядами, и они провели вечер, погрузившись в насыщенный философский разговор. После того, как Хосперс переехал в Калифорнию, они обменивались длинными письмами. Он был наповал сражен прозой Айн Рэнд и в буквальном смысле рыдал, когда читал «Источник».
Столь верноподданническое отношение удерживало его рядом с Рэнд даже невзирая на то, что она допускала уничижительные высказывания о его профессии. Хосперс считал, что ее неприятие абсолютно всех современных философов довольно сложно принять. Он говорил ей: «Я вижу на лицах студентов, как все это начинает усваиваться у них в головах – как опыт мировой философии интегрируется в их собственное сознание, благодаря моей умелой подаче и наводящим вопросам. Потом я прихожу домой и получаю письмо от вас – за которое я очень благодарен, но в котором вы жестко осуждаете всю современную философию в целом – включая, вероятно, и то, что я трудолюбиво изучал в течение столь многих своих рассветных часов». Однако, он продолжал считать взаимовыгодным свое интеллектуальное партнерство с Рэнд, общение с которой было для него чем-то вроде мотивирующего спарринга. Рэнд помогала ему прояснить свои политические взгляды, подталкивая Хосперса в сторону более либертарианской позиции.
Нападки Рэнд на современную философию подогревались Леонардом Пейкоффом, который в течение многих лет говорил ей, что в мире еще не наступил век истинного разума и люди, по большей части, продолжают блуждать впотьмах. Это было, конечно, не то, что она хотела бы слышать, покуда трудилась над своим рационалистским романом. После его публикации, однако, она отчасти пересмотрела свои взгляды, и Пейкофф сумел настоять на своем. Он определял философию Канта как источник всех ошибок в современной мысли (эту позицию разделяла также Изабель Патерсон). По мнению Пейкоффа, утверждение Канта о том, что структура понимания человеком окружающей реальности задается средствами чувственного восприятия, подрывало объективную реальность, идею разума и все абсолюты. Философия Канта открывала врата для деструктивных идей – например, релятивизма и экзистенциализма, которые и создали ту ядовитую атмосферу, что встретила роман «Атлант расправил плечи». После того провала, который ждал эту книгу, Рэнд стала с большей долей серьезности прислушиваться к мнениям Пейкоффа относительно философии.