Кто там стучится в дверь?
Шрифт:
Еще совсем недавно имя главнокомандующего всеми сухопутными войсками генерал-фельдмаршала фон Браухича произносили с благоговением. Его тактическое искусство ставили в пример, его решительность возносили до небес. Теперь имени Браухича не услышишь. Будто вообще никогда не было такого человека. А что стало с командующими группами армий «Центр», «Север» и «Юг» — генерал-фельдмаршалами фон Беком, Леебом и Рундштедтом? Теми, кто должен был довести свои войска до Урала, до Каспия, кто должен был «завершить войну с Россией за несколько недель» с тем, чтобы высвободившиеся войска успели еще до зимы вернуться домой и начать подготовку к вторжению в Англию.
Гитлер в ярости прогнал своих «верных фельдмаршалов».
...Когда ударили морозы, солдатам в окопах
...Мой народ показал характер в горькие дни поражений и отступлений. Как же ярко этот характер должен проявиться теперь, когда фронт покатил на запад!
Под Москвой стояли люди особого склада. У которых была способность, дарованная не всякому смертному, — способность стоять насмерть. Я знаю: был бы самым несчастным человеком на земле, если бы, упаси бог, довелось войти в родную и любимую Москву и «снять» вместе с Лукком комнату, «чтобы недалеко от Кремля».
— Скажи, Франц, ты что-нибудь понимаешь? Как это могло произойти? Все кругом говорят о зиме. Или в ставке не знали, что в России холодная и снежная зима? Что это: просчеты, неведение или... боже, это кажется предательством. Так не рассчитать своих сил! Мы ведь были рядом с Москвой. Куда нас отводят? Где будет остановка? Почему все сваливают на зиму? Чтобы внушить надежду, что весной все пойдет по-другому? Но до весны надо еще дожить. Большевики получат передышку. Мы с тобой мечтали о Кремле. Похоже, что не очень скоро... Эти парадные светло-синие костюмы, которые они раздают! От них еще холоднее на душе. Почему молчишь? Или тебя не угнетает все это? — Лукк испытующе посмотрел на Танненбаума.
— Разве есть на свете германец, которого это может не угнетать? Кресты на русских равнинах и трупы, которые мы не успели похоронить. Я тоже многое дал бы, чтобы знать: вернемся ли мы еще туда, к Москве? И потом, ты убежден, что это действительно называется отводом?
Лукк закурил, глубоко затянулся, подошел к карте и уставился на нее, широко расставив ноги, приподнимаясь и опускаясь с носка на пятку. Взял линейку. Приставил ее к карте. Отмерил расстояние между старой и новой линиями фронта. Ответил:
— Нет, нет, я не думаю, что это называется отводом. Для того чтобы считать это отводом, надо иметь очень развитую фантазию.
Первое прозрение? Сколько немцев задает себе — пока себе — такие вопросы!.. Где была их армия? И где оказалась? Все ли дело в бездарных генералах, которых прогнали? Или за этим — что-то более опасное, незримое, неотвратимое? Многое можно было бы не пожалеть за право продолжить разговор с Лукком. Терпение. Я вместе со всеми, вместе с ним, с Лукком, стараюсь найти ответ на то, что произошло. И отвечаю ему доверием на доверие. Только лишь. И больше ничего.
— Да, знать бы, вернемся ли мы еще туда — к Москве?
— Если не верить в это, очень плохо жить, Франц.
Добрый день, дорогой Франц! Сегодня получила письмо от Ульриха. Оно шло дольше, чем другие. По-моему, Ульрих слишком близко к сердцу принимает все то, что произошло там, у вас, за последнее время. Пожалуйста, воздействуй на него, передай ему частицу своей убежденности. Зима не вечна. Верю: недалек день, когда мы будем гулять с тобой по зеленым берегам Москвы-реки и еще ты обязательно пригласишь меня в Большой театр на «Лебединое озеро», я так давно мечтала посмотреть этот спектакль с русскими танцовщиками.
Словари, о которых
Целую моих дорогих мужчин крепко-крепко.
«Солдат, выстоявший под Москвой, не отдавший Москвы, не уронивший чести! Я вижу тебя, опаленного дымом, вижу твою обожженную шинель, твою каску, хранящую следы осколков, вижу твои упрямые глаза и лицо, на котором явственно, как никогда, — от бессонных ночей, от ненависти к врагу — обозначились скулы... Горжусь тобой, как младший брат. Завидую званию, которое ты будешь носить отныне и во веки веков, — участник московской обороны, проникни взором в иные — далекие мирные годы, забудь на минуту про эти еще полыхающие пожары, про эти смерти, забудь на одно только мгновение, через что тебе еще предстоит пройти до победного часа, до рейхстага, перенесись в иные времена — через десятилетия и убедись: нет на свете слов почетнее, чем эти: участник московской обороны!
Я помню колонны пленных, которых вели фашисты... Пришла, пришла пора иных колонн... Фашистов — и генералов, и офицеров, и тысячи, многие тысячи рядовых — поведут под конвоем по улицам русских городов; на сколько километров протянется эта колонна? Одним бы взглядом посмотреть на нее!
Обращаюсь к тебе мыслью, советский солдат! Ты взял на себя ответственность не только за судьбу Москвы — за судьбу Родины. Показал, как надо биться за нее. Показал многим. И мне тоже. Ты не знаешь, что дал мне. Как увеличил мои силы. Как обострил зрение. Какую радость влил в сердце. Суждено ли мне когда-нибудь высказать то, что испытываю я, — тот удивительный подъем души, то неодолимое желание превзойти свои возможности, которые дает такая весть!»
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
У «ПОДКОВЫ»
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ДЕСАНТНИКИ
В апреле и мае 1943 года из-под Харькова, Белгорода и Орла шли в Германию эшелоны с сельскохозяйственными рабочими.
Неожиданно появлялись в деревеньках и хуторах полномочные представители «новой власти», выставляли кордоны, сгоняли к церквушке или к базару все население, отбирали наиболее здоровых молодух и подростков, вручали им предписания о явке. Другие отряды с ищейками прочесывали леса, охотясь на беглецов. Крестьянский — в голос — плач разносился с вокзалов.
Наглухо, на специальные замки закрывались двери товарных вагонов. Состав за составом уходил на запад.
Из заметки фронтового корреспондента «Вечерней газеты» Герхарда Каля:
«Все больше русских и украинских крестьян изъявляют желание познакомиться с передовыми современными способами возделывания земли в третьем рейхе. Учитывая пожелания местного населения, германская администрация открыла пункты регистрации добровольцев. Предполагалось во второй декаде мая отправить два состава в Верхнюю Силезию и Померанию, но желающих оказалось так много, что пришлось внести коррективы в первоначальные планы. Дополнительно выделено сто семьдесят восемь вагонов. Добровольцы обеспечиваются на время пути всем необходимым.
В беседе с корреспондентом молодая смуглолицая крестьянка с веселыми озорными глазами Дуся Давыдова сказала, что эта поездка послужит дальнейшему укреплению связей русских и украинских земледельцев с их немецкими коллегами».