Кто тебя предал?
Шрифт:
ВИЛЛА «ФРАНЦУВКА»
Одна из самых живописных улиц Львова — улица 29 листопада — соединяла центр города с предместьем Кульпарков. Некогда на этой улице жили в основном офицеры привилегированных частей польского воздушного флота. В предвоенное лето на этой улице находился дом, который, как стало известно теперь, был крупнейшим центром гитлеровского шпионажа в Западной Украине.
Прежде чем подойти к этому дому, надо было миновать немало уютных домиков и вилл, укрытых серебристыми кленами, лапчатыми каштанами и плакучими ивами, обросших темно-зеленым плющом, диким виноградом и китайскими розами. Вокруг было множество цветов. Даже на трамвайных столбах посредине улицы в металлических гнездах, напоминающих журавлиные, были
В ней подолгу жили такие гитлеровцы, как Альфред Бизанц, Ганс Кох, губернатор провинции Радом из Польши, штандартенфюрер СС Отто Вехтер, уже обагривший однажды свои руки в крови австрийского премьера Дольфуса. Сюда приезжал старый немецкий разведчик и профессор Теодор Оберлендер. Его сопровождали два более молодых, но очень ретивых шпиона, родные братья Ганс и Жорж Пулуи, родственники известной всему Львову семьи врача и композитора Барвинских. Цели работы комиссии по переселению внешне выглядели невинно. Но работники органов государственной безопасности отлично знали, что переселение немцев с советских территорий использовано фашистами в своих тайных, коварных целях. В действительности же видные чиновники немецкой империи, приехавшие переселять от нас соплеменников, торопились развернуть на территории Западной Украины разветвленную сеть шпионажа.
Хорошо знал об этом и Садаклий, которому не раз приходилось парировать попытки немецких разведчиков узнать наши военные тайны и, в частности, линию военных укреплений на западной границе.
В то лето и я жил через два дома от виллы «Францувка». Всякий раз, видя машину с фашистским флажком, я испытывал такое чувство, какое испытывает человек, наступивший босой ногой на жирную, холодную жабу.
В дневнике отца Теодозия я прочел упоминание о вилле «Францувка». Оказалось, Дмитро Каблак поддерживал тайные контакты с обитателями этого дома, чем хвастался в кругу пьяных собутыльников, когда пришли немцы. В моей памяти сразу возникло то жаркое лето, толпы людей у решетчатой ограды виллы, бумажки о розыске родственников, приколотые шипами японской акации к стволам тенистых каштанов. Комиссия переселяла за Сан не только немцев. С ее помощью могли вернуться к своим семьям застигнутые войной в Западной Украине жители центральных районов Польши и даже, как это ни кажется теперь чудовищно, лица еврейской национальности. Но, получая документы с фашистскими печатями, они не знали тогда, что едут на верную смерть, за колючую проволоку лодзинского гетто, в газовые камеры Освенцима и Тремблинки, в крематории Дахау.
О вилле «Францувка» рассказал мне и Голуб. Голубу по роду его работы частенько приходилось бывать на улице 29 листопада.
Как-то он задержался у дерева с объявлениями, прислушиваясь к оживленному гудению голосов, а потом тронул за локоть какого-то почтенного, напоминающего раввина или цадика из синагоги, благообразного мужчину в длиннополом сюртуке.
— А тебе, пан, тоже до Гитлера захотелось? — спросил удивленно и миролюбиво Голуб.
— Ну, захотелось, а что? — сказал, озираясь, старик в лапсердаке.
— Да хиба же тебе, старому, здесь, под Советами, плохо? Веру твою или нацию кто забижает?.. Сидел бы тута и не рыпался.
— Пане, Советы торговать не дают, а на той стороне частная торговля, можно лавочку свою открыть...
— Лавочку? — Голуб сперва опешил. Не сразу дошел до него страшный в своей обнаженности смысл слов ослепленного старика.— Эх ты, дурная голова! Да вас всех Гитлер там, за Саном, сперва оберет, затем обстрижет, а потом дна мыло пустит. Вот тебе и весь твой гандель!.. 1 — Иди, пан, гуляй своей дорогой,— задиристо цыкнул на Голуба какой-то франт помоложе, в щеголеватых сапо-гах-«англиках» с высокими задниками и брюках- «бриче-сах» с кантом, заползающим на колени, явный сионист.— Ты здесь агитацию против Германии не разводи, а то милиционеру сдадим...
— Милиционеру? — взъярился Голуб, и рука его, тяжелая, мозолистая, крепко сжала рукоятку разводного ключа.— Это мой милиционер, понимаешь? За то, чтобы он ходил по Львову, я в тюрьмах панских гнил, в Луцке меня катовали. А вот поглядим, как вас там гитлеровские полицаи примут... Тьфу! Вот олухи дурные! — И Голуб, в сердцах плюнув, чуть не наступил на ногу идущему навстречу Каблаку.
«ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ»
Они разошлись. Голуб сделал еще несколько шагов, когда ему повстречался маленький подмастерье из слесарной мастерской треста, по кличке «Вуньо». Замурзанный, в синей спецовке, он бежал обедать к себе домой, на Куль-парков, и на ходу, так, словно это была обычная новость, крикнул:
— Дядько Голуб! Чулы? Инженера нашего подстрелили!
— Постой,— задержал его Голуб,— какого инженера?
— Да Журженко! Ивана Тихоновича! Того, что в войску служил. На вокзале его ночью раненного нашли...
— А где он сейчас? — бледнея, спросил Голуб, вспоминая последнюю встречу с капитаном и свой совет ему посетить серый дом по улице Дзержинского.
Узнав, куда поместили капитана. Голуб поспешил в больницу.
...Каблак чувствовал, что у него земля начинает гореть под ногами. Он выглядел сегодня совсем иначе, чем за несколько дней до этого, в университете. Плохонький, поношенный пиджак с заплатами на локтях покрывал сорочку-«вышиванку». Сквозь клинышек расстегнутого воротника на его волосатой груди поблескивал серебряный крестик. На ногах у Каблака были уже стоптанные сапоги, клетчатые модные «шумпы», брюки-гольф он сменил на будничные коломянковые штаны. Прикидываясь добродушным, наивным растяпой, Каблак подошел к постовому милиционеру и почтительно снял кепку.
— Пане товарищу! У меня сестра родная залышилась на той стороне. У Кросно. Мучается, бедолага, с тремя детьми. Украинка. Я бы хотел сюда ее спровадить. Кажуть люди, есть тут какая-то комиссия.
— Отуточки комиссия! — показал милиционер на виллу «Францувка».
— А те паны дозволят моей Стефце перебраться на советскую сторону?
— Кто их знает! Запытайте.
— Кого? Немцев? — притворно ужаснулся Каблак.
— Ну да... Наведут справки...
— Воны ж фашисты! Разве можно советскому человеку размовлять с ними?
Милиционер покровительственно пояснил:
— По такому делу разрешается. Даже очень нужно. Чем больше мы своих людей, украинцев, перетянем оттуда, от них, на советскую сторону, тем лучше. У нас же договор с немцами. Давай, хлопче, иди! — И он открыл калитку.
Каблак осторожно, как по ковру, прошел по заросшему травой двору и поднялся в вестибюль виллы.