Кто-то еще
Шрифт:
– Кэсси? Ты слышишь?
Я кивнула и только потом осознала, что мама не может увидеть.
– Да.
– Мне невероятно жаль, малышка.
– Все в порядке, – ответила я. Нет, смерть любимой собаки выходила далеко за рамки того, что называют «в порядке», но что еще я могла сказать? Мама точно не специально позволила Гермионе съесть ядовитую приманку. Разумеется, ее и без меня достаточно грызло чувство вины.
– Точно?
Слезы встали комом в горле.
– Да.
– Твой отец хотел бы похоронить ее под елью на заднем дворе, – добавила мама,
Молчание повисло тяжким грузом.
– Да, хорошо…
– Может, ты хочешь приехать и попрощаться… – продолжила мама. – Мы, конечно же, с радостью дождемся тебя.
Проклятье!
На глаза наворачивались слезы, но я запретила себе реветь – испорчу труды Люсьена.
– Нет, давайте вы сами.
– Правда? Мы бы купили тебе билет на самолет.
– Спасибо, но так будет лучше.
Возвращаться домой, чтобы в последний раз увидеть свою собаку, да еще мертвой – как жестоко! Лучше я запомню Гермиону такой, какой я оставила ее при отъезде, и не стану подменять этот образ видом ее холодного, безжизненного тела. Стоило только подумать о ее смерти, в груди болезненно заныло. Да, Гермиона прожила долгую жизнь, но ведь умерла она не в покое, она отравилась. И, вероятно, сильно страдала в последние часы своего пребывания в этом мире.
– Мне нужно идти, – сказала я, опасаясь, что если еще хоть секунду поговорю с мамой, то разрыдаюсь. – Перезвоню позже.
– Держись, милая, я с тобой. И я очень тебя люблю.
– И я тебя, – ответила я и бросила трубку.
Замерев, я уставилась на телефон. Экран вызова погас, и на дисплее высветилась заставка – фотография Гермионы. Время от времени я выбирала новую картинку в качестве фона, но рано или поздно всегда возвращалась к снимкам любимой собаки. Загнутые уши, косматая шерстка – и я расплываюсь в улыбке.
– Все хорошо? – Люсьен смотрел на меня с беспокойством.
Я кивнула.
Но разве ж его обманешь?
– Что сказала мама?
– О, пустяки, – соврала я, с трудом сдерживая слезы. Ненавижу плакать в присутствии других людей. Я такая маленькая – все и без того считают меня хрупкой и слабой. Ни к чему и Люсьену считать меня легко ранимой. – Давай просто продолжим.
– Уверена?
Я снова кивнула, выдавив жалкое подобие улыбки. Люсьен ни за что не поверит. Но после минутного колебания он вернулся к работе.
Между делом я попросила его включить музыку, и через мгновение в подвале зазвучала одна из его любимых групп – «Code Orange». Отвратительная, громкая и агрессивная музыка – но именно то, что нужно, чтобы не потерять себя в своем горе.
И вот наконец я села в автобус, который отвезет меня домой. Выходить мне довольно скоро.
Глаза горели от непролитых слез, которые я сдерживала несколько часов. Всю дорогу я неотрывно пялилась в окно, наблюдая за проплывающими зданиями, и старалась не думать о Гермионе. Солнце уже опускалось за городские крыши, проступали ранние бледные звезды, сгрудившиеся вокруг серебристого полумесяца. Так истек первый за последние десять лет день без Гермионы.
Нет, нельзя о ней думать!
Глубоко вздохнув, я выпрямилась, и мышцы спины тут же запротестовали против неестественной позы. Что ж, по крайней мере ноющая боль отвлекала меня от мучительной пустоты, которую оставил в моем сердце звонок матери.
Автобус приехал на мою остановку, и я вышла. На воздухе оказалось тепло и влажно – город предвкушал освежающую летнюю грозу. На тротуаре перед домом я увидела господина Фармера, нашего домовладельца. Он о чем-то оживленно беседовал с рабочим в яркой защитной жилетке. Поздоровавшись с обоими, я быстренько прошмыгнула в открытую входную дверь. С трудом я втащила себя по лестнице в квартиру – казалось, каждый следующий шаг стоил мне больших усилий, чем предыдущий.
Как только я добралась до третьего этажа, дверь в квартиру Мики и Джулиана распахнулась.
Я застыла на месте.
Появилась Мика.
– Привет… – Тут она задержалась на мне взглядом и тоже замерла. После внимательного изучения обстановки ее веселая улыбка погасла. – У тебя все нормально?
– Конечно, – солгала я с той же фальшивой улыбкой, с которой отмахивалась от Люсьена. Я ни секунды не сомневалась, что парень видел меня насквозь, но поскольку сам не любил говорить о своих чувствах, то и мою ложь спокойно пропустил мимо ушей.
А вот у Мики душа нараспашку.
– Ты, кажется, плакала.
– Нет, нет, все супер, – продолжала я вешать ей лапшу на уши, пытаясь отыскать в сумке свой ключ, чтобы как можно быстрее скрыться у себя. – Всего лишь аллергия.
– Не знала, что ты аллергик.
Похоже, я не убедила подругу: она все так же смотрела на меня с подозрением. А я что? Я просто хотела завалиться в постель и прорыдаться в подушку.
– А куда ты направляешься? – осведомилась я, чтобы Мика не успела засыпать меня вопросами о выдуманной аллергии.
– В магазин комиксов. Тед хочет посмотреть последние наработки к «Леди из ночных кошмаров».
– Круто. Расскажешь потом, как прошло?
– Хочешь пойти со мной?
– Нет, мне нужно выпить лекарство от аллергии и немножко полежать.
Мика на секунду засомневалась, но в итоге коротко кивнула.
– Выздоравливай.
– Спасибо, – поблагодарила я, отвернувшись от своей лучшей подруги.
Дрожащими пальцами отперла дверь в квартиру и проскользнула внутрь. В бессилии прижалась к косяку. Еще бы чуть-чуть…
Я оглядела квартиру, но признаков присутствия Аури не обнаружила. Вот и славно. Сумка соскользнула с плеча и с грохотом свалилась на пол. Я бросилась к себе в комнату и упала прямо на незаправленную кровать.
Ожидая, что вот-вот по щекам потекут теплые соленые слезы, я свернулась калачиком. Но глаза оставались сухими. Я чувствовала, как накатывают слезы, но не могла их пролить. Возможно, плотина, которую я выстроила между внешним миром и горем, оказалась слишком высока, и соленый поток не мог ее преодолеть.