Кто-то, с кем можно бежать
Шрифт:
– Быстро-быстро, о чём ты сейчас думал, у тебя такое лицо, милый, по, по! Большая туча прошла по нему.
– Неважно, – бросил он.
– Важно! – И было в ней огромное любопытство к его глупым рассказам, а может и не таким уж глупым, если они могут кого-то так заинтересовать.
– Просто... – хмыкнул он и смущённо поёрзал на стуле. Ему и вправду не хотелось, чтоб дошло до таких разговоров, кто мог о таком подумать до того, как он вошёл в монастырь, ведь они почти не знают друг друга, как будто какой-то бес вселился в него здесь и переделывает его, но монашка откинула назад голову, звонко смеясь, и он почувствовал, что хоть она и выглядит старой, в ней есть черты молодые, как у девушки, наверно, потому, что никогда ими не пользовалась, и вдруг подумал, а что мне, собственно, стоит рассказать ей, она симпатичная и одинокая, а мне
И он взял и рассказал ей про Дафи Каплан и про Рои с его Мейталь, и монашка слушала очень внимательно, глядя ему в рот и беззвучно повторяя губами его слова. И уже в самом начале, примерно после пяти его предложений, поняла, что не о Дафи главный его рассказ. Асаф поразился, как она сразу ухватила то, что больше всего его беспокоило:
– Оставь-ка на минутку эту бедную девочку, – махнула она нетерпеливо, – цветок без запаха она. Я самую суть хочу узнать: про парня расскажи мне, про твоего Рои, который уже не твой, если не ошибаюсь.
Асаф на секунду зажмурился, потому что она прикоснулась точно его рассказется немного поговорить. оник больному месту. Он глубоко вздохнул, как перед долгим погружением, и рассказал о дружбе с Рои с четырёх лет, что они были как два брата, что ночевали друг у друга через день, и о доме на дереве. Рои тогда был меньше и слабее, и Асаф защищал его от старших детей, воспитательницы говорили, что он настоящий телохранитель Рои. Так это продолжалось почти до седьмого класса, быстро сказал Асаф, перепрыгивая сразу через восемь лет, и был возвращён туда мягко, но решительно:
– Как это продолжалось? – Она хотела знать, и он вынужден был рассказать, как в начальной школе Рои всегда был рядом с ним и не разрешал ему подружиться ни с кем другим, он по всякому наказывал Асафа, когда подозревал, что тот предаёт их дружбу, хуже всего было наказание молчанием, неделями он не отвечал Асафу и в то же время не отходил от него; ещё были приступы гнева и угроз Рои, когда Асаф хотел присоединиться к бойскаутам, от которых тоже вынужден был, в конце концов, отказаться, скрепя сердце, и даже тогда, несмотря ни на что, ему льстило, что кто-то так в нём нуждается и так его любит. Он помолчал. Проглотил слюну и задумался. Так продолжалось, пока мы не перешли в среднюю школу [12] , продолжил он, и тут всё изменилось, подробности не важны.
12
Средняя школа в Израиле – с 7-го по 9-й классы.
– Очень важны, – сказала монашка.
Он знал, что она это скажет, и даже улыбнулся вызывающе, это уже стало их маленькой игрой. Она пошла в кухоньку, поставить воду для кофе, и оттуда крикнула, чтоб продолжал, и Асаф рассказал, как в седьмом классе, примерно три года назад, девочки начали обращать внимание на Рои, он и правда тогда резко прибавил в росте и красоте, они стали в него влюбляться, и он тоже их любил, их всех, он просто играл их чувствами, сказал Асаф и постарался, чтобы это не прозвучало слишком лицемерно, и монашка в кухне улыбнулась красно-синим обоям. Но девочки не мстили ему за это, сказал Асаф с удивлением – облокотившись на стол и говоря отчасти сам с собой – напротив, представьте себе, они ещё и соперничали за его любовь, сидели на переменах и обсуждали, как он выглядит, и что ему идёт, и как пострижётся, и как он двигается, когда играет в баскетбол; Асаф однажды сидел, совершенно случайно, позади девчоночьего дерева во дворе и не верил своим ушам; они говорили о Рои так, как будто он какое-то божество, или кинозвезда, по меньшей мере. Одна из девчонок рассказывала, как она хладнокровно планирует снизить уровень по математике, чтобы быть с ним в одной подгруппе; а другая сказала, что иногда она молится, чтобы Рои слегка заболел, только чтоб она могла пойти в поликлинику и посидеть на кушетке, на которой его осматривали!
Асаф посмотрел на монашку, ожидая, что она посмеётся вместе с ним над глупостью этой девчонки, но Теодора не смеялась, только попросила, чтобы продолжал говорить, и ему бы уже замолчать, но он не мог справиться с тем, что вырвалось из него, как большой клубок, который, не переставая, разматывался; годами, годами он не говорил так с ни посторонним, ни даже с близким человеком, это всё из-за этого монастыря, туманно подумал он, или из-за этой маленькой комнатки, напоминающей исповедальную кабинку, которую он видел когда-то в церкви в Эйн Кереме, а потом он вернётся к себе и совсем забудет, как сидел однажды в комнате на верхушке башни и рассказывал незнакомой монашке эту ерунду, а Теодора сказала:
– Асаф, я жду! – И он рассказал, как в восьмом классе, благодаря девочкам, Рои сделался, как бы это Вам объяснить, ну вроде царского наместника класса? И Асаф собирался объяснить ей, что имел в виду, но она нетерпеливо махнула рукой и сказала:
– Да, да, король класса, конечно, я знаю, прошу тебя, продолжай, – и Асаф сразу догадался, что она уже слышала такое от Тамар, эти истории про девочек и мальчиков, и подумал, что ей приятно его слушать, потому что это немного напоминает ей их встречи с Тамар; и когда подумал так, что-то тёплое и новое опять зашевелилось у него внутри, он представил, что Тамар действительно находится здесь в комнате, как невидимка. Допустим – сидит на полу возле спящей Динки и поглаживает ей голову. И, может быть, он сам говорит сейчас и для неё, рассказывает, как Рои стал другом Ротам, первая царственная пара среди всех параллельных классов, это было несколько лет назад, пробормотал Асаф, после Ротам у Рои было ещё четыре или пять подруг, сегодня это Мейталь, и из-за неё Рои заставляет его полюбить Дафи, потому что Мейтали так хочется, Рои даже намекнул, что это будет условием его дальнейшей дружбы с Асафом, хватит, не важно, встряхнулся Асаф, это так, глупости, мелкие детали, и снова почувствовал себя до смерти смущённым, что так выплёскивает всё.
– Важно, очень важно, – мягко сказала Теодора, – ты всё ещё не понял, агори-му [13] ? Как я узнаю тебя без мелких деталей? Как расскажу тебе, что на душе у меня? – И когда увидела, что он не убеждён, поискала его глаза и прямо заставила его посмотреть на неё:
– Тамар ведь тоже вначале не всё хотела рассказывать, это не важно и это неинтересно, и я с большим трудом научила её, что нет для нас более важного, чем мелочи, эти наши пуговицы и гроши; А она, чтоб ты знал, ещё упрямее тебя! – Услышав это, Асаф сразу перестал сопротивляться ей, и с его горла как будто сняли груз, даже голос изменился, словно раскрылись все связки, он рассказал о Дафи, всё-таки рассказал о ней, что всё у неё измерено и рассчитано, будь то деньги, уважение или успех, и пока говорил, понял, наконец, почему ему неприятно быть с ней, она постоянно соревнуется со всеми, с кем бы то ни было, всегда проверяет баланс между успехом и поражением, приход и расход, и если послушать её, то все люди на свете только и ждут, как бы подставить кого-то, наброситься и сожрать того, кто чуть ослабел...
13
Агори-му (греч.) – мой мальчик.
– Есть на свете и такие люди, – сказала монашка, почувствовав, что пыл его угасает, – но есть и другие, верно? И верно, что ради этих других особенно стоит жить? – Асаф улыбнулся и радостно выпрямился, как будто своей короткой фразой она решила очень запутанную проблему, которая уже давно тяготила его, и добавил, что даже если бы Дафи была совсем другой, он бы всё равно в неё не влюбился, он вообще думает, что никогда не влюбится, по крайней мере, до демобилизации из армии, сказал и поразился собственной храбрости, потому что такие вещи он говорил только одному человеку на свете, Носорогу, другу Рели, да и то в очень редких случаях, а с монашкой он знаком меньше часа, да что это с ним сегодня?
Он вдруг умолк, и оба смотрели друг на друга, как будто вместе очнулись от какого-то общего видения. Теодора провела двумя руками по голове, словно пытаясь втиснуть что-то внутрь. Большой жёлтый ожог сверкнул на её среднем пальце. Минуту в комнате была полная тишина. Слышно было только дыхание спящей Динки.
– Сейчас, – прошептала Теодора со слабой улыбкой, – после всех этих слов, может, наконец, расскажешь, как ты попал ко мне?
И лишь тогда он коротко и деловито рассказал ей, как пришёл утром Данох и позвал его в собачник, и про форму 76, и про пиццу, и ему вдруг показался смешным этот сумасшедший бег, неизвестно куда. Он заулыбался, и лицо Теодоры тоже расплылось в улыбке ему навстречу, оба посмотрели друг на друга и расхохотались, собака проснулась, подняла голову и завиляла хвостом.